Долгий путь домой. Предисловие Л. В. Дубакова

ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ. ПРЕДИСЛОВИЕ Л. В. ДУБАКОВА

Роман «Русское зазеркалье» Б. С. Гречина имеет четырёхчастную структуру: лекции главной героини, которые она читает своим британским студентам в Англии, её взаимоотношения с коллективом колледжа и отдельными студентами, её воспоминания об учёбе в православной гимназии в России и, наконец, её мистические путешествия по русскому иномирью. (Автор утверждает при этом, что «английская» часть романа написана им в соавторстве с другим человеком. Но даже если это и правда, а не мистификация в духе «Повестей Белкина», это не умаляет объёма и значимости сделанного.) Каждая из этих частей представляет собой разные реальности, очень отличающиеся друг друга. И, собственно, любую из этих частей можно изъять из романа и публиковать отдельно. При этом их художественная и духовная жизнеспособность, идейная и образная насыщенность, цельность и завершённость таковы, что они смогут и в одиночку выполнить свои задачи. Будет цикл лекций-эссе, посвящённый русской эстрадной, бардовской и рок-культуре второй половины XX века, пьеса о выборе жизненного пути и сопротивлении общественному идеологическому насилию, повесть об учебных и педагогических буднях и о непростых взаимоотношениях учителя и студентки, а также мистический трактат «о небесах, о мире духов и об аде».

Но, конечно, автор романа не просто так печатает эти четыре части под одной обложкой. Дело не только в том, что все их объединяет главная героиня — Элис Флоренски, дело в том, что в каждой из них решаются — по-разному, но при этом одни и те же — острейшие вопросы сегодняшнего дня. Б. С. Гречин и его герои сражаются с многообразной неправдой современности — посредством русской песенной культуры, её смыслов и гармоний, через утверждение таких педагогических принципов, которые направлены на пестование подлинного духовного зерна человека, а не на развитие мнимой, «либеральной» свободы его личности, при помощи показа «нижних», «средних» и «верхних» слоёв русского (и, в общем, мирового) зазеркалья как материализованных результатов ложного человеческого выбора.

Главная героиня, и весь художественный мир романа, пунктирно на внешнем уровне и всплошную в глубине отсылают к «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Заметим, это не в первый раз у Б. С. Гречина: его повести «Храм детства» и «Ужас русского инока» также в какой-то мере отталкиваются от кэрролловских текстов. Элис Флоренски слегка иронизирует над собой как над Алисой Кэрролла и одновременно видит параллели к его художественному миру, воспринимая этот мир как один из ориентиров в реальности, что «всё чудесатей и чудесатей». При желании можно найти черты и других кэрролловских персонажей в персонажах этого гречинского романа, а также обнаружить схожие микросюжеты и ухватить лейтмотивные предметные образы. Но, конечно, сказки Льюиса Кэрролла, начиная с названия проявляющиеся в «Русском зазеркалье» Б. С. Гречина, это не интертекстуальная игра. Общепонятно, что «Алиса в Зазеркалье», равно как и другие сказки про Алису, это сказки с намёком на некоторые законы, на основе которых устроен наш мир. Например, Кэрролл говорит нам, что мир многослоен, и сквозь эти слои, как сквозь зеркало, можно перемещаться, чтобы понять самого себя. Большинству это предстоит в момент смерти, некоторые редкие люди обладают даром делать это при жизни. И вот эта идея оказывается одной из центральных идей «Русского зазеркалья». Обе Алисы, кэрролловская и гречинская, — это спонтанные мистики, сумевшие проникнуть в иной мир. Впрочем, Элис — взрослая женщина, и её взгляд зрел и осознан, обусловлен развитым культурным и философским сознанием. Неслучайно она однофамилица известного русского мистика и философа.

Русское зазеркалье — это срез той духовно-материально реальности, которая, согласно видению автора, создана или, точнее, создаётся людьми русской культуры и которая показана автором в таком виде, в каком она существует на данный момент. Элис Флоренски открывает для себя огненный русский ад, сумрачный и безрадостный мир радикальной либеральной интеллигенции, «астральный» мир общерусских страхов, поле боя русской и англосаксонской культур, идеализированный мир XIX века, идеализированную советскую землю, детскую долину, разъедаемую серыми дождями прагматизма, горный русский рай и ряд других миров. Видения Элис Флоренски — это, вероятно, не полная картина русского иномирья, однако целостная вертикальная структура зазеркалья, догадки о динамике опустения и наполнения тех или иных отдельных миров, образы их ландшафтов и насельников, мысли о причинах и следствиях пребывания там умерших существ, особенности этого пребывания — всё это убеждает в подлинности и точности этой картины. Пользуясь «глазами фантазии» и прочим, Б. С. Гречин создаёт картину, сравнимую с мирами Дже Цонкапы, Данте Алигьери, Эммануила Сведенборга, Даниила Андреева, хотя вряд ли признается в этом. Зазеркалье остаётся прежним, и потому оно похоже на то, что было описано вышеназванными авторами, и зазеркалье меняется, поскольку ничто не остаётся неизменным, и потому «Русское зазеркалье» — это путеводитель по иному миру, чем те, о которых рассказывали Дже Цонкапа и другие. Не только в смысле национальной специфики и масштаба, но и в смысле корректив, внесённых временем.

Интересно также, что Б. С. Гречин нашёл свой, особый модус повествования: серьёзные и опасные погружения Элис Флоренски оттеняются юмористическими персонажами зазеркалья и их разговорами с главной героиней. Там, где Дже Цонкапа математически систематизирует реальность, Данте Алигьери высчитывает гармонию мира и ритмизирует её в терцины, Сведенборг нравственно трансцендирует увиденное, а Даниил Андреев обновляет русский язык в трудные мистические лексемы, связанные со сложной конструкцией огромного мира, там Б. С. Гречин находит возможность для весёлой шутки. При этом его юмор ничуть не снижает сказанное, он лишь убирает невольный пафос и упрощает понимание — для читателя.

Образы зеркала и зазеркалья в романе — это, конечно, не только про мистические погружения главной героини. Роман «Русское зазеркалье» написан на двух языках — русском и английском, — и автор сам в разделе «Технические пояснения» сравнивает разные языки с разными линзами, через которые мир видится по-разному. Важно также, что часть романа, которая посвящена юности героини в России, её воспоминания об учёбе в православной гимназии, и путешествия по русскому иномирью написаны Элис Флоренски в Великобритании. Таким образом, речь идёт не только о языковой «линзе», но и об обращении автора к пространственной оптике: подобно «Мёртвым душам», поэме о России, написанной в Италии, Б. С. Гречин перемещает главную героиню в Европу, и родина для неё в её физическом воплощении и в её метафизической основе также видится зазеркальем. Или, как посмотреть: напротив, Британия видится зазеркальем.

Кроме того, возвращаясь к архитектонике текста, можно сказать, что каждая из частей романа отражается в другой. Так, в частности, лекции, с которых начинаются главы «Русского зазеркалья», продолжают жить в его мистических частях. Образы эссе, образы осмысляемых в них песен, известных русских книг становятся частью иных миров. И это не болезненные аберрации сознания героини, не творческая перекипь её ума и сердца и не обычные сновидческие трансформации рационального дневного опыта, напротив, это её интуитивное ночное, непосредственное видение, восприятие другой реальности — сквозь «линзу» своего сознания, ведь, как известно, каждый видит реальность так, насколько позволяют его способности. Элис Флоренски не стесняется вычитывать из на первый взгляд простых русских песен, возможно, больше того, что они содержат. Впрочем, после её лекций вовсе не кажется, что эти песни были просты. Героиня романа каждый раз характеризует жанр разбираемых песен словно бы только для того, чтобы дальше пройти сквозь него, чтобы добраться до философской глубины, существующей помимо историко-типологических форм, и одновременно чтобы раздвинуть смысловой и исторический контекст песен до предела. При этом Элис Флоренски предлагает даже не философское, а скорее, религиозное их прочтение. Не в узкоконфессиональном смысле, а в смысле смотрения на песни с точки зрения религиозного мировоззрения в целом.

Также отражаются друг в друге английская и русская истории «Русского зазеркалья». Алиса как ученица православной гимназии вбирает в себя педагогические принципы своего учителя английского языка, Александра Азурова, и, ориентируясь на них, позже, в Англии, сама обретает настоящих учеников. «Русское зазеркалье» в каком-то смысле это педагогический роман. Педагогика Азурова и Элис — это педагогика не погружённых в религию людей, но естественным образом видящих именно в религии единственную устойчивую основу для обучения и воспитания. Это педагогика взращивания духовного зерна человека в противовес его страстям, педагогика осознанной и ответственной свободы учителя и ученика без оглядки на возраст, педагогика без принуждения, но и без потакания низшим стремлениям, педагогика такта, но при этом сложных и активных разговоров, педагогика учебных микрокофликтов ради зрелого будущего учащихся, педагогика не столько учения, сколько научения, педагогика само-преодоления. «Русское зазеркалье» — педагогический роман и потому, что адресован в том числе реальным студентам автора. И в этом смысле эта книга выросла из жизни.

Элис Флоренски не православная, но становится таковой в Великобритании во время чтения своего курса. Потому что ей приходится сражаться с воинствующим невежеством радикального либерального дискурса. Иного оружия и иных доспехов, кроме материнской, хоть и не близкой ей религии, у неё как у преподавательницы просто нет. Она не стала после гимназии матушкой, но, далеко уехав от родины и от православия, неожиданно стала их охранительницей, воительницей. Но, конечно, «Русское зазеркалье» не про конфликт России и Запада, безоглядного христианского консерватизма и сумасшедшей западной свободы, парадоксально оборачивающейся «инквизиционным судом» в британском колледже. Во всяком случае эта ситуация в романе выглядит сложнее, о чём свидетельствует, например, ветвящаяся тема однополых отношений, в которой всё перепуталось. Роман — не про рассовывание по ячейкам правых и виноватых, а про попытку разобраться, осмыслить, кто и почему честен, но ужасен в своём душевном холоде, а кто обманывает себя и других в своём идеализме, кто смел в выправлении своей половой траектории, а кто труслив в выборе своего, «оригинального» пути, кто низок в утверждении и возвеличении телесного человеческого аспекта, а кто благороден в устремлении к цельности, к духовной высоте и традиционной культуре. Также можно отметить, что в «Русском зазеркалье» много буддизма. Не только на уровне имманентных мировоззренческих установок героини, но и в виде то тут, то там появляющихся буддийских образов. Таким образом, получается, что православие в романе неожиданно, но точно отражает в себе буддизм. Или снова — наоборот.

Борьба Элис Флоренски за учеников разворачивается не только на земле, но и в иномирье. Её зазеркальное сражение за сознания своих студентов — это мистическая битва с одним из демонов из оригинальной и разнообразной, архаичной и вполне современной демонологии «Русского зазеркалья» и диалог с другим. Элис слышит фрагмент совращающего и соблазняющего демонического плана, который в гордом упоении раскрывает ей Владыка Севера, демон русской культуры. Этот план есть развитие трёх искушений, озвученных Великим инквизитором. И этот диалог становится кодой романа, которая выводит разговор о проблемах сегодняшнего дня, о широко разлившейся экзистенциальной неправде — на уровень её инфернальных первопричин.

Перед тем, как начать курс лекций, Элис Флоренски вспоминает песню Майи Кристалинской и отказывается о ней говорить, потому что не находит сил. Потому что эта песня ей по-особенному дорога. «Постарею, побелею…» Риммы Казаковой является «магическим кристаллом», сжатым сюжетом «Русского зазеркалья». Главная героиня возвращается домой — в своих воспоминаниях, к глубинным и вершинным слоям русской культуры и русского иномирья, к своему любимому человеку и учителю, наконец, по-видимому, в Россию. Это был долгий и трудный путь, но другого, вероятно, и не бывает. Роман Б. С. Гречина «Русское зазеркалье» развернулся в четыре части и в девять глав, и это непростое и небыстрое чтение, ведь мистическая, религиозная, педагогическая, литературная и иная насыщенность этого текста таковы, что, читая, приходится много думать и чувствовать. Но думать о сверхценностях и сопереживать благородным людям — это драгоценное занятие. Это один из способов и нам самим вернуться домой.

Л. В. Дубаков, канд. фил. наук