День свадьбы…
Надеваю плащ поверх роскошного белоснежного платья и бегу по ступенькам вниз.
— Орелия, — спешит за мной нянюшка, — у тебя же свадьба!
— А у них вот-вот случится беда, — кричу, не останавливаясь.
— Мариска могла и соврать! Если всё настолько плохо, кузнец обратился бы к вельеру.
— Сама знаешь, к нему идут с проблемой, а не с подозрением. Я быстро проверю и вернусь…
— Волосы растреплются! — причитает она. — Платье испачкаешь!
— Мина, — замираю у двери и улыбаюсь той, что меня вырастила и почти заменила мать. — Я же маг. Что я, с причёской не справлюсь?
— Нехорошо! — Она поджимает губы и качает головой. — Девица перед свадьбой должна замирать в счастливом предвкушении, а не чинить полугнилую кокору!
— Можно я в счастливом предвкушении починю кокору? — смеюсь я и выскакиваю во внутренний дворик.
Так, конечно, дольше, но зато не наткнусь на отца. Он точно не позволит мне в день благословения милосердной богини Гетты идти в деревню. Поэтому дочь кузнеца и проскользнула ко мне тайком. Я крадучись пробираюсь к воротам, за которыми меня ждёт Мариска.
— Почему раньше не пришла? — спрашиваю, пока идём в деревню. — Зачем тянуть до последнего? Мне не трудно посмотреть, что там на самом деле.
— Батька не велел, — потупляется. — Говорил, нельзя вас до дня благословения беспокоить.
— Будто он потом бы разрешил, — фыркаю я и невольно краснею при мысли о первой брачной ночи и других последующих за ней.
Сердце начинает быстро биться, и затылок сжимает лёд страха. Нянюшка не раз рассказывала, как положено вести себя вельере после замужества, но это не успокаивало. Я ждала перемен и ужасалась им. И сейчас, когда наступил тот самый день, не могла найти себе места.
— …А сегодня утром пол покачнулся, — заканчивает девушка, и я вздрагиваю.
— Всё настолько плохо?
Мрачнею. Возможно, моих сил не хватит. Но у батюшки каждый день расписан по минутам, и дела все важные и срочные. А что, если кузнец уже обращался к вельеру, а Мариска не знает? Если так, то отец уже проверил крепость основания. Раз помощь до сих пор не оказана, либо легче снести дом, чем пытаться спасти, либо…
Конечно! У других всё обстоит ещё хуже. И это правда. Замок ещё более-менее в неплохом состоянии, но деревушки вблизи Лувирина совсем пришли в упадок. Про те, что дальше дня пути на лошади, думать без содрогания не получается. Отец посвящает два-три дня в неделю только им, пропадая до утра. И это при его проблемном здоровье. С войны вельер вернулся калекой. Но он хотя бы вернулся…
Все беды из-за жестоких норзийцев!
— Батька, я Орелию привела! — со всей мочи кричит Мариска.
— Что?! — Кузнец выскакивает из кузни, объятый дымом, как демон из преисподней. Лицо красное, глаза навыкате, клочковатая борода трясётся. — Зогг тебя побери, девка дурная! Сегодня же день благословения милосердной Гетты! О нет! — Заметив под накидкой белоснежное платье, он валится на колени, молот летит в пыль. — Помилуйте, вельера! Меня ваш отец на гвозди для подков пустит, если узнает…
— Не узнает, — осаживаю я и хитро улыбаюсь. — И о гвоздиках не мечтай. Ты единственный толковый кузнец на тысячу миль вокруг. Я не понимаю, почему ты так легкомысленно относишься к своему дому. Это же и кузня! Мариска сказала, у вас пол ходуном ходит. Неужели ты не обращался к отцу?
— Я хотел, но… — Кузнец, замечая, как я поджимаю губы, торопливо бормочет. — Решил попросить заехать, как будет время. Подумаешь, пол дрогнул разок…
— Я посмотрю. — Обхожу дом, присматриваясь к основанию. Выпустив мерцающий маячок, безошибочно определяю самое опасное место. — Нашла. Кажется, всё не так плохо… Пока. Так, так… Моих сил точно хватит.
— Но вельера, — пытается возразить кузнец, — это опасно и…
— Дай молоток, — требую.
— Зачем? — моргает он, но протягивает огромный инструмент.
Едва не падаю, ощутив его тяжесть. Понимая, что не удержу, прошу положить в основание дома, ближе к кокоре. Сотворить нечто из ничего невозможно. Но из одного предмета, применив магию, можно сделать другой. Или совместить два, влив материю из нового в старое… Это я и собиралась сделать.
Освободив руки, сосредотачиваюсь на течении силы в металле. Хочется выстроить точную схему магического воздействия. Ювелирная работа, которая не гарантирует результата, ведь мне нужно укрепить сгнившее бревно частью корня, и железо тут подействует лучше всего. Создаю потоки сцепления, а затем закрепляю к уцелевшим волокнам древесины.
— Кажется, получилось, — покачнувшись, устало выдыхаю я.
— С вами всё в порядке? — поддерживает меня под руку кузнец.
— Батька, а дом всё ещё накренён, — обиженно произносит Мариска.
— Конечно накренён, дурёха! — вздыхает он. — Чтобы его полностью восстановить, нужно десяток магов высшей бытовой квалификации. Где их сейчас отыскать? Кто на войне погиб, кого проклятущие норзийцы угнали. Только нашего вельера не тронули, потому что калека. Наверное… У-у, гады черноглазые! Тронь они Фанара или его дочерей, народ бы поднял последние вилы!
Кузнец, тяжело дыша, отворачивается, а дочка его смотрит на меня с восторгом ребёнка, которому посчастливилось увидеть фокус.
— Значит, дом будет стоять, пусть и кривенько?
— Только вам придётся пожить день-другой у соседей, — преодолевая дурноту, предупреждаю я. Всё же сил потребовалось больше, чем я думала. — Чтобы магия прирослась. Всё же это одна из основных кокор.
О том, что я успела в последнюю минуту и дом вот-вот бы развалился, я умалчиваю. Девушка бы разволновалась — вряд ли кузнец уцелел бы в обрушившейся кузнице.
Дурнота отходит, но всё же я понимаю, что потратила много сил. Хорошо, что сегодня от меня требуется только сказать «Да» и потом несколько часов сидеть за праздничным столом и улыбаться.
— Вельера, — осторожно зовёт мужчина, — верните, пожалуйста, молот. Ваш отец просил подковы сегодня до церемонии поменять…
— Ой, — прижимаю ладонь к губам.
Молотка уже нет, и вернуть его из бревна я не в силах. Как и кузнец не в силах закончить задание вельера. Я совсем забыла, что наша кобыла вернулась хромой из очередной поездки по деревням. Похоже, нам придётся идти к месту церемонии пешком…
Кузнец хватается за голову, Мариска с интересом разглядывает дом. Я же собираюсь с силами, чтобы выполнить данное нянюшке обещание и быстро вернуться в замок. Мне ещё нужно привести волосы и платье в порядок. И пусть на это требуется не так много сил, как на укрепление гнилой кокоры, всё же хоть какие-то нужны.
Но больше усилий потребуется для того, чтобы объяснить отцу, почему кобыла до сих пор хромает.
— Орелия!
Суровый окрик заставляет меня сжаться от ужаса. Медленно поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с отцом. Холодея, подыскиваю слова для оправдания поступка, который наверняка кажется ему безрассудным. Да, повозкой теперь не воспользоваться, но не вмешайся я, произошла бы беда. Как бы это сказать, не напугав впечатлительную Мариску?
— Отец, я…
— Прибыли стражи лорда Тьмы, — с непроницаемым лицом говорит отец, и к горлу подкатывает ком.
Не оттого, что в замок ввалились проклятые завоеватели, а потому что подобное выражение у отца было только один раз — когда мы узнали о гибели моего старшего и единственного брата. Становится нечем дышать, ощущение неотвратимой катастрофы леденит кровь. Я смотрю на вельера, а реальность будто расползается перед глазами.
— Зачем они здесь?
— Я не знаю, Валедия, — отвечаю так, как недавно мне отец.— Должны же они были сказать цель своего прибытия? — не отступает сестра.Она нервно подскакивает с кровати и приближается ко мне со спины. В зеркале я вижу её горящие любопытством карие глаза и не сдерживаю вздоха.— Они ничего и никогда не объясняют, милая.— Норзийцы вправе заходить в любой дом, вельера, — весело щебечет молоденькая служанка, которая помогает мне привести платье в порядок. — Делать, что вздумается, и брать, что захочется. Теперь они здесь хозяева…— Нет, — обрываю её и гляжу строго. — Не хозяева, а завоеватели. Хозяева не будут разорять подданных и не станут выжигать посевы. Вельеры заботились о людях, которые им служили. Норзийцы приносят только боль, горе и голод.— Истинные северяне, — согласно кивая, вновь щебечет служанка. — Слава милосердной Гетте, до Лувирина воины не
От страха немеет лицо, живот сводит льдом. Хочу кричать, но жёсткая ладонь сжимает рот, в уши врезается шёпот:— Это я, любовь моя!Едва не рыдаю от облегчения, расслабляюсь в сильных объятиях жениха, и он убирает руку. Разворачивает к себе, и в полутьме я вижу его блестящие глаза и различаю улыбку. Сартен тянется ко мне, желая поцеловать, но я отталкиваю его и возмущаюсь:— Зачем так пугать? Я чуть сознание не потеряла! В Лувирине стражи лорда Тьмы, и я подумала…— Тише, тише, — прижимает он меня к сильному плечу. — Прости, я лишь хотел тебя увидеть.— Так скоро увиделись бы, — прощая его нетерпение, улыбаюсь. — Осталось не больше часа до церемонии!Он обхватывает моё лицо тёплыми ладонями, и я не могу оторвать взгляда от светящихся счастьем глаз любимого. Сартен прижимается нежными губами к моему лбу, шепчет:— Это целая вечность, моя Орелия! — Целует мои веки, прибл
Аметистовые стены храма в ярких лучах полуденного солнца сверкают так, что кажется, они пылают фиолетовым огнём. В украшенных затейливой резьбой арках, скрывая таинство внутреннего убранства, мерно колышутся полупрозрачные ткани. Будто храм живой и дышит. У меня же, как всегда в этом месте, перехватывает дыхание от восхищения и благоговения.— Приветствую, Орелия!Раскинув руки для объятий, ко мне уже направляется верховная жрица. Её белоснежные одежды изящно развеваются, хотя нет даже лёгкого ветерка. Их шевелит течение магии милосердной богини. На высоком чистом лбу высокой стройной женщины сияет золотая вязь — метка Гетты.— Да посетит тебя благословение светлой богини, дитя.Я прижимаюсь к худощавому телу верховной жрицы, в который раз жалея, что в двенадцать лет золотистое свечение на моём лбу так и не сложилось в такую же красивую вязь, как у неё.Отец был очень горд, когда магия милосердной Гетты пробудилась во мне. Надеялс
Стою около узкого окна и через тусклое, почерневшее от магии северян стекло смотрю в пропасть. Она кажется бездонной и смертоносной, как и предстоящая встреча с лордом Тьмы. Каждый шорох, вызванный сквозняком, любой доносящийся звук заставляет вздрагивать и оборачиваться в ожидании него…Прошло не менее часа после того, как жестокий стражник с жутким шрамом на лице втолкнул меня в эту комнату, но Вирг так и не появился. Нервы натянуты, как струны лютни моей сестры, и кажется, что я вот-вот сорвусь на крик. В груди заворачивается чудовищный вихрь ледяного ужаса и адски жаркой ярости.Я его ударю, пусть только попробует дотронуться до меня! Из приоткрытого рта вырывается стон. Что сделаю? Он — не знающий жалости воин, а я — слабая девушка… Бытовая магия против боевой мощи северян? Смех, да и только… сквозь рыдания.В голову упрямо лезут жуткие истории, которые так любят пересказывать друг другу служанки. Эти страшные сказк
Меня трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Звенящие волнением голоса окружающих меня перепуганных девушек сливаются в единый шум, и я не понимаю ни слова. Из-за слепящих белых одежд кажется, что я нахожусь не в покоях Ройепина, а далеко на севере, среди безликих снегов и во власти жестокого мороза. Такого же дикого, как лорд Тьмы.Руки дрожат, то и дело подкатывает тошнота, а в голове стучит, будто набат, фраза: «Не отпущу, пока не наиграюсь». Сильный, низкий, пронизывающий ледяным холодом голос лорда. Думала, услышав это, потеряю сознание, но в следующее мгновение Вирг отдёрнул меня от двери и, распахнув её, вышвырнул из своих покоев, будто тряпичную куклу, и приказал страже отвести к другим.До сих пор не верится в то, что произошло. Или не произошло… Возможно, мои слова удивили лорда. Я заметила, как его глаза сверкнули интересом. Сердце твердило, что я подобрала правильные выражения и попала в цель. Ведь он больше не приказывал мне идти к нему
Открываю глаза и тут же зажмуриваюсь. И дело не в ярком свете, заливающем полупустую комнату, а в выражении лица склонившегося надо мной мужчины. Впрочем, будь у лорда любое другое — эффект был бы тот же. Хочется сжаться в комок и отползти подальше, желательно на другой конец мира. Но я не могу себе позволить бежать и прятаться. Стоит вспомнить ужас, который я видела в глазах девушек, когда стражи впихнули меня в комнату под утро, как внутри всё пылает от гнева и даже собственный страх отступает.Медленно вдыхаю и, глянув в обсидиановые глаза мужчины, приподнимаю бровь:— Что вы пытаетесь рассмотреть на моём лице, лорд Вирг?— Хотя бы тень рассудка, — цедит он. Поднимаясь, убирает руку с моей головы. О Гетта! Он держал ладонь на моём лбу, а я даже не ощутила этого. — Но, судя по всему, я напрасно напрягаю зрение.Ощущая нечто мокрое, я осторожно ощупываю прильнувшую к коже ткань и вдыхаю пряный запах трав. Вот почему я не чув
Дверь за мной захлопывается с таким звуком, будто это крышка гроба, и я невольно вздрагиваю. Быстро осматриваю помещение и выдыхаю с невольным облегчением. В спальне лорда никого нет. Я бросаю короткий взгляд на огромную, покрытую шкурами кровать и инстинктивно отхожу подальше, будто это спасёт меня от предстоящего унижения.Оглядываю голые стены с остатками дорогой ткани, которая некогда украшала их. Поднимаю руку и провожу кончиками пальцев по выпуклому узору некогда ярко-бордового, а теперь грязно-коричневого цвета.В памяти всплывают сцены из далёкого детства. Отец привозил нас в Ройепин на какой-то праздник. Замок тогда показался мне огромным, гости смеялись, когда я спросила, где король. Мне было около восьми лет, Валедия была ещё слишком мала, чтобы поехать с нами, поэтому мама тоже осталась дома. Тогда она была ещё жива… Как и мой любимый брат. Лютан выглядел таким взрослым в свои пятнадцать! Мне казалось, он самый красивый молодой человек на балу.
Просыпаюсь резко, подрываясь с матраса, и тревожно вглядываюсь в темноту комнаты. Тишину нарушает лишь мерное сопение спящих девушек, и со двора доносится пение пичуги. Я зябко ёжусь от сырости. Сейчас раннее утро— зеленоватая кромка на краю мрачного неба становится всё ярче.Кажется, что, кроме нас, здесь никого нет, но я могу поклясться, что во сне ощущала на себе тяжёлый взгляд лорда Вирга. Вздохнув, ложусь на спину и смотрю в потолок. Похоже, норзиец мне приснился, что неудивительно после того, что произошло… Только кошмаров с ним мне не хватает, его и наяву слишком много!Поднимаю руки и смотрю на свои дрожащие пальцы. Казалось, они всё ещё помнят прикосновение к грубой мужской коже. Внутренний голос твердит, что не такая она и грубая. Лишь немного заветренная и излишне загорелая. Но я упрямо поджимаю губы и трясу кистями, будто пытаюсь смахнуть навязчивые ощущения. А лучше выбросить из памяти образ мужчины, который не отрывал от меня взгляда, пока я