Глава 14

— Я никогда, слышишь, никогда не винил тебя за свою измену! — прорычал, уже не пытаясь сдерживаться. — Какой вообще непроходимой дурой нужно быть, чтобы вообразить такой бред? Да, я скотина, и да — я, блин, до смерти жалею обо всём, что сделал тебе! Девочкам вроде тебя стоит держаться подальше от мудаков вроде меня. Но знаешь что, Джинни? Это не я, едва появилась проблема, побежал мстить за своё поруганное достоинство. Легче-то хоть стало, м?

— Ни капельки. Но я всё равно не жалею, что переспала с Дереком. Пусть мне было больно, плохо и гадко, но… оно того стоило. Потому что ты это заслужил. Потому что именно так я тогда видела справедливость — если ты вовсе не принадлежишь мне, то я должна отобрать у тебя то, что ты так хочешь заполучить. И знаешь что, Хота? — тут она мстительно улыбнулась, хотя глаза её были полны слёз, а губы заметно дрожали. — У меня это прекрасно вышло, раз ты до сих пор бесишься.

— Бешусь, — честно признался я, стараясь отогнать противные мысли о моей девочке, безбожно меня сейчас обманывающей.

Она жалеет. Обо всём, что произошло, о том, что сделал я, и о том, что сделала она сама. А вот я и впрямь мудак. Несдержанный, грубый, не умеющий следить за языком, а в былое время — и за своим членом.

Что ты только во мне нашла, Джинни?

— Бешусь от того, что полюбил тебя. Сломал тебя, испортил всё между нами. Надо было держаться от тебя подальше, не слушать весь этот бред про предназначенных, ну или кем мы там являемся… Надо было избавить всех нас от проблем и сделать так, чтобы ты вовсе перегрызла мне глотку.

Сам не знаю, на что надеялся. То ли на тигриные зубищи в заднице, то ли на то, что она наконец развернётся и уйдет.

Да только Джинни — с виду вроде бы прежней, но подчас будто совсем незнакомой, — все мои хотелки до фонаря.

— Как ни жаль в этом признаваться, но я никогда не смогла бы перегрызть тебе глотку, — проговорила она негромко, с обманчивым спокойствием. — Я люблю тебя, Хота. Всё ещё люблю, даже после всего дерьма, что ты натворил. По правде говоря, я просто не знаю, как это — не любить тебя.

Это стало последней каплей.

Я ведь зарекался, клялся и божился, что никогда и ни за что. Обещал себе, что всё это пройдёт, что закончится эта больная тяга к ней. Пусть не сразу, пусть придётся выжрать добрый бочонок гномьего варева, прежде чем отпустит, да перебрать всех местных красоток — благо их в Грейморе достаточно и без Джинни, какой бы исключительной она себя ни воображала.

Зарекался. Однако за руки её схватил с такой силой, с какой не хватают женщин — только соперников, равных себе. Ничуть не нежно толкнул спиной к кару, наверняка сделав больно. Пожалею потом. Её или себя — так сразу и не поймёшь. А сейчас всё мои мысли разом устремились к обнажённой шее, в которую хотелось впиться не только из безумной любви к Реджине. Из желания сделать с ней хоть что-то. Чтобы она пахла мной, чтобы не могла стереть с кожи мой запах… чтобы ничего не могла, кроме как думать обо мне, пусть даже с ненавистью и очередной обидой.

Она меня любит. Все ещё любит.

Не знаю как, но я стерпел. Мазнул губами по нежному горлу, чуть царапнул клыками; руки заломил за спиной, на мгновение поймал испуганный взгляд ярких глаз.

Да, киса, я сильнее тебя. Всегда был и буду, о чём и пытаюсь тебе сказать, от чего пытаюсь уберечь. От своей силы, от злости, от склонности к насилию.

Я ведь обязательно наврежу тебе, не сейчас, но…

Сейчас я могу только склониться над ней, впиться в губы болезненным, смелым, ничуть не нежным поцелуем. Какая там ласка? Даже памяти о юной девочке, что когда-то была для меня всем, не осталось. Только самка, которую я хочу. Хочу её губы между своими. Хочу её рот, в который бесцеремонно врываюсь языком. Хочу биение её сердца, заполошное, неровное. Хочу сорванного дыхания, жалобного стона, когда кусаю её губы, неприлично пухлые и сладкие.

Ну давай же, Джинни, сопротивляйся!

Джинни, на мою беду, сопротивляться и не думала. Упёрлась было ладонями мне в грудь, больно прикусила нижнюю губу; тут же прижалась вплотную, тёплая и гибкая, и ответила на поцелуй — да так, что я мигом засомневался, кто здесь несчастная жертва. Не положено жертвам быть такими пылкими, требовательными и жадными до ласки. И льнуть всем телом, без слов умоляя о большем, тоже никак нельзя.

Но самое невыносимое — то, как она пахнет. Сладкий, густой и пряный аромат возбуждения ни с чем не спутать: Джинни хочет меня так же сильно, как я её. Влажная и горячая. Уже совсем готовая для меня. Наверняка вовсе даже не возражающая, чтобы я разложил её прямо на капоте…

Ладно, тут я уж чересчур размечтался. Стоило только запустить руку под непотребную юбчонку, погладить нежную кожу на внутренней стороне бедра, как Реджина отстранилась и зыркнула на меня в эдаком изумлённом негодовании.

— Ну и что мы, по-твоему, делаем? Я тут с тобой ссорюсь, между прочим!

Очень смешно. Как будто можно ссориться с ней такой — зацелованной и растерянной, бессовестно красивой и откровенно жаждущей меня. Разве только под дулом пистолета.

— Вообще-то я первый начал, — возразил я, с трудом, но всё же заставляя себя переместить руки на более приличное место. Обхватил талию, упёрся своим лбом в её. Собирался прощения попросить — искренне, спокойно, без налёта ссоры, — но зачем-то ляпнул совсем другое:

— На тебе что, нет белья?

— Как можно спрашивать у девушки такие вещи?! — ужаснулась Реджина, картинно заломив брови. Боги, я уже и забыл, какая она кривляка. — Разве так поступают приличные альфы? Если так интересно, возьми да проверь.

Нет, ну это уже откровенная провокация. И я бы — каюсь, виновен! — непременно повёлся, если бы она не пробормотала:

— Облом, медвежонок. К нам навстречу кто-то едет, и я прямо ну совсем не догадываюсь, кто бы это мог быть.

Я ничего не слышал, но поверил на слово — у Реджины как у кошки слух куда острее, чем у меня. Да и совсем-не-догадалась она тоже правильно: я сам-то готов месячный оклад поставить, что её ретивый папочка уже по обыкновению в курсе всех событий.

Дядюшкин тяжеловоз, самое то для местных дорог, показался на дороге через пару минут. Ехал быстро, я едва успел отойти от Джинни на шаг. Нехотя. Зверь внутри злобно заревел, взбешённый тем, что его снова лишили так нравящейся ему самки. Я и сам был готов зареветь, но только и смог, что посмотреть на растерянную Реджину. Медвежий зуб даю — она бы с радостью осталась сейчас только со мной. Быть может, снова поссорилась бы. Или поцеловала. Чего она не хотела точно, так это объясняться перед Шандаром. Который, едва выметясь из своей колымаги, уставился на меня так, что кто другой немедленно бы скакнул на тарелочку и сервировал сам себя.

— Хота, — начал он обманчиво добродушным тоном, — я готов не спрашивать, что ты и моя дочь делаете посреди шоссе в три часа ночи. По правде говоря, я уверен, что не хочу знать. Но какого хрена ты сделал, что она вся зарёванная и выглядит так, словно по ней каток прошёлся?

Что он вообще?.. Да как он смеет? Я подался было вперёд и зло оскалился, но тут мне на грудь легла узкая ладошка, вынуждая замереть в замешательстве.

— Хота, ты не будешь рычать на отца. Уймись. Сейчас же, — строго отчеканила Реджина, жуть как напомнив мою маму. И отвернулась к Дару. — Пап, ну а ты что несёшь?! Это же Хота, он никогда бы мне не навредил! А если бы даже попробовал — вмиг бы расстался с причиндалами.

Хотел бы я поспорить, но что-то подсказывает — да, расстался бы. Трогательная маленькая кошечка вмиг оборачивается злобной тигрицей, когда ей это надо.

И в обратную сторону оно тоже работает. Прямо сейчас я смог воочию в этом убедиться.

— Папа, инквизиторы забрали Олли! — Реджина бросилась к Дару, который тут же растерял весь свой грозный вид и машинально приобнял её, заставив меня невольно стиснуть зубы. — Пожалуйста, сделай что-нибудь! Ты же знаешь, Олли очень хороший, добрый, и он столько для меня сделал, и…. Он виновен только в том, что у него магия не того цвета! Это так нечестно!

— Я знаю про Олли, милая, — пробормотал Дар, погладив её по голове, точно котёнка. — Сделаю всё, что в моих силах. Обещаю, мы скоро его вытащим.

Я ведь прекрасно понимал, что Джинни просто решила растащить нас с Даром по углам, чтобы мы не сцепились. И довольно грамотно это провернула, не могу не отдать должное.

Но я всё равно разозлился и, что уж там, по-глупому обиделся. Стоило только папочке нарисоваться в поле зрения, она бежит к нему — не ко мне, а к нему, к другому альфе! — и просит за своего грёбаного мажонка, в котором, похоже, души не чает.

— Не сделаешь, — заверил я. — Видишь ли, Дар, уголовники — не твоя специализация, а моя. И мне, вот уж увы, хороший и добрый оленёночек не так чтобы нравится. А за попытку воспользоваться своим сомнительным блатом ты сам угодишь за решетку. За сговор, подкуп или что ты там ещё любишь.

Дар прекрасно владеет собой, тут уж впору позавидовать. Вместо того чтобы наброситься на меня, он лишь рассмеялся.

— Мальчик мой, яйца курицу не учат. Зачем мне кого-то подкупать, когда верховный инквизитор — мой старинный друг и собутыльник? Одна просьба — и делом Оливера он займётся самолично. Да и без просьб можно обойтись: Виттар пока ещё в своём уме и не станет почём зря держать за решёткой сына Палача. Всё провернут быстро, профессионально и абсолютно законно. Ну что, мы уже выяснили, у кого хрен длиннее? — мой дядюшка ухмыльнулся донельзя самодовольно, выбесив меня до кровавых медведей перед глазами, — и плевать, что я сам обычно ухмыляюсь точно так же. — Тогда доброй ночи, ваше прокурорство.

— Очевидно, что у меня подлиннее будет, — отозвался я ему в тон, старательно сдерживая порыв как следует отмудохать этого самоуверенного козла. — Потому что пить ты можешь с кем угодно, но на стороне обвинения буду я. А ты знаешь, насколько я хорош. Впрочем, без этого можно было бы обойтись, дядюшка, следи ты получше за своей доченькой. Или правило «не отпускать её куда попало» работает только на меня?

— Что?.. Пап?..

Вот теперь Дара проняло — стоило только помянуть добрым словом его особенную снежинку.

— Я вполне ясно велел Арти не оставлять её одну. Этого было бы достаточно, не окажись твой бета слишком занят своей лисонькой, — холодно отрезал он.

Я открыл было рот, чтобы возмутиться — какого хера старик командует моими бетами? — но меня бесцеремонно оборвали:

— Со своей дочерью я разберусь сам, Хота. Ты же от неё отказался, верно? Пять лет не желал о ней даже слышать. Ну так вот что я тебе скажу, племянничек — не твоё сучье дело, куда и с кем я её отпускаю!

— Папа!..

Моё и только моё. Потому что Джинни принадлежит мне. А я — ей. С самого рождения, с той минуты, как я понял, что та маленькая кошечка, родившаяся в семье Маграт, — самое большое чудо, какое мог создать Хаос.

— Я отказался? А быть может, это ты так решил? Или тебя уже мучает склероз и мне стоит напомнить твои охренительные выкладки о том, как я недостоин твоей драгоценной дочки? — я приблизился к нему, не обращая уже никакого внимания на пытающуюся удержать меня Джинни. — Но разве не ты воспитал меня, такого недостойного, плохого и разочаровывающего?

— Верно, это я тебя воспитал, — согласился Дар, не разжимая зубов. — И, как теперь вижу, кругом продолбался.

По груди будто полоснули раскаленным ножом. Выходит, и об этом он тоже жалеет? Обо мне, о том, что я вообще появился на свет, принёс проблем в его счастливую жизнь порядочного медведя? К горлу подступил неприятный ком. Сам не понял, как умудрился не пустить жалкую слезу. А ведь хотелось. Так сильно, что стоило бы бежать, не позволяя никому видеть меня таким… слабым.

— Быть может, — всё же выдавил я тихо, — тогда не стоило убивать моего отца? Думаю, он бы справился лучше. По крайней мере, я бы уже давно расправился с тобой, а не жалел бы любимого дядюшку, столько для меня сделавшего.

— А может, мне давно стоило бы проучить тебя за наглость, сопляк? — в тон мне отозвался Дар. — Напомнить, кто здесь альфа Севера, а кто мелкий зарвавшийся говнюк с непомерным самомнением?..

— Ну так сколько можно трепаться, давай уже!..

— Хватит!

Окрик Реджины, гневный и истеричный, гулко разнёсся по пустой дороге, заставив нас обоих осечься и отступить от неё на шаг. Никто из нас не хочет иметь дело с разозлённой женщиной-альфой.

А придётся. Реджина снова вся в слезах, но от неё только что дым не валит — так она взбесилась. Казалось, облик хрупкой девчушки только чудом ещё не сменился тигриной шкурой.

— Перестаньте сейчас же, вы оба! — этому командному рыку позавидовала бы даже её деспотичная матушка. — Да вы сами-то слышите, что несёте?! Мы же семья, мы не должны так обращаться друг с другом! Не должны, не можем и не будем! И уж тем более вы, парочка альфа-козлов, не смеете стоять тут и делить меня, как… как… Я не кусок мяса, не ваша вещь и уж точно не ваша сучка!

— Джинни, милая… — заворчал было Дар, но заняться любимым делом — то бишь заговаривать зубы и навязывать своё никому не нужное мнение — ему не позволили.

— Вот эту невыносимо наглую скотину, — Реджина ткнула в меня пальцем, — воспитал ты, папочка. С себя и спрашивай. Но в одном он прав: ты вечно лезешь не в своё дело! Я не ребёнок, когда ты поймёшь это наконец? Что бы там ни происходило между мной и Хотой, мы уж как-нибудь разберёмся сами! Не суйся в наши отношения! Фу! Плохой медведь!

— Регинхильд гро Маграт, не говори со мной в таком тоне!..

— Я буду говорить с тобой так, как ты заслуживаешь! Не нравится? Сию же минуту пойду соберу вещи да съеду в дом прайда, только ты меня и видел!

Дар открыл было рот, но тут же закрыл, явно не найдясь с ответом. Ловко она его отбрила. Я бы честно восхитился, однако тут дошла очередь и до меня.

— А ты, — она шагнула ближе, пихнула мне мой же пиджак, который я машинально взял, — оставь моего Олли в покое, ясно тебе? Он невиновен и, можешь мне поверить, скоро непременно выйдет из той мерзкой клетки. И упаси тебя Прядильщик к нему сунуться! Не думай, что раз я девчонка, то побоюсь кинуть тебе вызов!

Я издевательски поднял брови, хоть внутри и весь вспыхнул от её слов. Опять она о своём дружке. Неужели не понимает, каково мне это слушать?

— Милая моя, а ты не думала, что до той счастливой поры твой Олли может просто не дожить?

Реджина поражённо вытаращилась на меня, явно не веря, что я угрожаю её оленьему мажонку. Да я и сам охренел, честно говоря. На что меня вообще толкает эта бедовая девица?

— Ты и правда из ревности угробишь ни в чём не повинного человека? — наконец выдохнула она. — Только за то, что он якобы залез мне в трусики раньше тебя?.. Ну так спешу тебя обрадовать — он по мальчикам! Гей! Голубой, как небо, море и твои влажные мечты о моей давно утерянной невинности!

Да хоть по канарейкам, как будто это многое меняет! Голубой олень слишком близок с ней, слишком много знает; она влипает из-за него в неприятности, в конце концов! И нет, абсолютно не важно, что сейчас я и впрямь чувствую себя непроходимым идиотом. Ревнивым идиотом. Имею, блин, право!

— Это была лишняя информация, — рискнул заметить Дар.

Зря — его бешеная дочурка тут же развернулась к нему.

— Ты думаешь, меня сейчас волнуют твои нежные чувства? Да, папа, у меня был секс. Много секса. С разными мужчинами, а однажды и с женщиной. О, снова лишняя информация? А мне пофиг! Переживёшь как-нибудь!

Выдав эту тираду, Реджина устремилась прочь едва ли не бегом — что тот ещё подвиг, на таких-то каблучищах.

— Тебе ещё не надоело от меня бегать? — не удержался я от шпильки.

И, выругавшись, едва увернулся от шустро снятой туфли, полетевшей мне прямо в голову. А следом и второй снаряд больно ударился о мою грудь.

— Катись к Хаосу, Маграт! И дядюшку своего прихвати — вам давно пора снять номер!

На ходу пытаясь ободрать с себя это своё маленькое чёрное трахни-меня платье, Реджина скрылась в густых зарослях по другую сторону шоссе. Сейчас наверняка обернётся тигрицей, и фиг мы за ней угонимся…

Я, впрочем, и не собирался. Хотел, врать не буду, но… нет уж. Хватит, достаточно дерьма мы сегодня наговорили друг другу. Надеюсь, следующий раз будет более удачным.

— Говорите, папина дочка? — мрачно протянул Дар спустя минуту гнетущего молчания. — По мне, так просто копия мамочки.

И слава всем богам, которые имеют к этому отношение. Потому что женщины-альфы великолепны, все без исключения. А вот о Даре я такого сказать не могу. Не сейчас уж точно, настолько неприятно мне находиться с ним рядом. Разве мог бы я влюбиться в Джинни, будь она его копией?

Вот уж нет. Мы с Даром — соперники, почти враги, делящие между собой территорию и самку. Джинни же должна быть рядом со мной. На моей стороне. И она будет, или я не Хота гро Маграт.

— Реджине несказанно повезло, что от тебя у неё только фамилия. Не придётся менять, когда она станет моей женой.

— Не рановато ли свадебку планируешь, сынок? — изумился Дар вроде бы весело, однако его бешенство я почти кожей ощущаю. — Или такие мелочи, как согласие невесты, тебя не интересуют?

— Она будет согласна, — отрезал я. — Вот чье согласие нам не нужно, так это твоё. Больше нет, Шандар.

И прежде чем он успел сказать хоть что-то, прежде чем набросился на меня — настолько сильно я его разозлил, — я развернулся и пошёл к своему кару. Надеюсь, там всё ещё пахнет большой хищной кошкой, сердитой на меня. Любящей меня.

А Дар пусть бесится сколько хочет. Джинни — моя, и больше я никому не позволю встать между нами.