Поднявшись со стула, я пересёк комнату, переступил развалившегося на полу Луку и направился к двери. Успел открыть за секунду до того, как в неё постучал аккуратный кулачок Златы.
Миг — тишина. Только глаза в глаза — и всё. Серебристый свет тонул в чёрных длинных волосах, окутывавших девушку до талии. Чёрные глаза казались провалами за Границу. На полных губах едва обозначилась мягкая улыбка. Роскошную фигуру еле скрывало полупрозрачное платье, сквозь которое просвечивали все соблазнительные изгибы.
От Златы пахнет лавандой. Как и от всего, что связано с моей родиной. И голова от этого идёт кругом так, что забываешь обо всём на свете.
— Доброй ночи, Горан, — сказала она низким и густым, будто прозрачный мёд, голосом. — Да будет мир за порогом твоего дома.
Я улыбнулся, не произнеся ни слова. А потом ухватил её за запястье и притянул к себе. Прижался к пьянящим губам, приветствуя свою женщину древним способом, который намного лучше слов.
Злата на мгновение замерла, а потом прижалась ко мне, отвечая на поцелуй со всей страстью и огнём, на которые только была способна. Я стиснул её так, что не сделать ни вдоха, ни выдоха. В голову всегда бил хмель от прикосновения к горячей шелковистой коже, от жара, который шёл сквозь тонкую ткань.
Злата не дрогнула, не испугалась, прихватила зубами мою нижнюю губу. Потом тихо рассмеялась и выдохнула:
— Зверь.
— Зверь, — подтвердил я, касаясь губами её шеи и вдыхая лавандовый аромат.
Полупрозрачный рукав треснул под моими пальцами, Злата еле слышно охнула, игриво оттолкнула. Но я снова сгрёб её в объятия, не давая выскользнуть.
— К чёрту одежду, хочу тебя, — шепнул на ухо, чувствуя, как от желания становится сложно дышать.
Злата замерла, затаилась хищницей, словно готовая в любой момент выпрыгнуть из моих объятий. Я не собирался отпускать. Знал, что это наша игра. То, что есть у двоих и недоступно другим.
— Правда? — хрипло шепнула она, не оборачиваясь.
Мои ладони скользнули по её бёдрам, сминая и приподнимая юбку.
— Да-а-а… — выдохнул я, чуть прихватывая холку зубами и проводя языком по месту укуса.
А потом резко развернул, дёрнул мешающее платье, которое тут же упало к её ногам. Ночью Злата не приходит в одежде, с которой много возни.
Она прижалась к моим губам, оглаживая спину руками, постанывая и тяжело дыша. Я подхватил её на руки, переступил валявшееся на полу платье и, преодолев разделявшее нас расстояние, уложил на широкую постель.
Чёрные волосы рассыпались на белоснежной простыне. В глазах отразилось ночное небо, усыпанное искрами звёзд. Смуглая кожа, казалось, была вылита из небесного сияния.
«Ты любишь меня, Горан Ладич?» — читалось в её глазах.
— Люблю, — беззвучно шепнули губы.
А потом стало не до разговоров, потому что в моей постели не место им…
…В комнате повисла тишина. Её только едва нарушал Лука, который норовил поточить когти о новое кресло. Попытки прогнать кота неизменно оборачивались провалом. Но я готов был пробовать снова и снова, только бы не встречаться со взглядом Златы. Хотя буквально чувствовал, как она смотрит мне в спину. И, кажется, жалеет, что не может воткнуть в неё нож.
— Ты пообещал пойти к Дубравке? — холодно спросила Злата.
Открытым текстом — не обещал. Но дал понять, что не буду больше сопротивляться.
— Можно и так сказать.
— За расплывчатые ответы хочется отрезать язык, — невозмутимо сказала она.
Я повернулся и посмотрел на неё. Ловранская пантера. Пусть смотрит как королева на недостойного раба, но даже кожей чувствую её боль.
Стиснул зубы, чтобы ненароком не сорвалось грубое слово. Но в то же время она прекрасно знает, в каких семьях мы родились.
— Злата, ты сама знаешь.
Она медленно встала с постели, перекинула на грудь свои роскошные волосы. Посмотрела на меня, потом на Луку.
— Дай мне свою рубашку, Ладич. И джинсы. И не приходи сегодня.
Я тоже поднялся с корточек, оставив Луку без ласки. Хмуро посмотрел на Злату.
— Перестань…
Она резко выставила ладонь, давая понять, что не хочет ничего слышать. Можно было заставить слушать, но я понимал, что сейчас и сам не готов к этому разговору. Потому молча достал вещи из шкафа и отдал ей.
Злата кивнула и вышла из комнаты. А спустя некоторое время и вовсе покинула мой дом.
Лука вопросительно посмотрел на хлопнувшую дверь, потом на меня. Я молча отвернулся и глянул на блестящее серебром море.
Солнце сегодня палило нещадно.
— Кажется, мы надолго без женщины, — всё же сказал я, чувствуя, что питомец подошёл и потёрся о мои ноги. — Будем жить сами.
Время до вечера пролетело незаметно. Я и сам не заметил, как начало смеркаться. Поднял голову от работы — и на тебе. Значит, не время задерживаться — Дубравка ждёт.
Это я лишний раз понял, когда оказался возле её дома. Зелёные ставни были распахнуты настежь, а из окна высовывалась морщинистая рука с коричневой сигарой.
— Я постарела, пока ты явился, дечко, — донёсся её голос. — У тебя никакого почтения к старости, Горан. Я велю тебя высечь, вот тебе моё слово.
После этого появилась голова в цветастом платке. Тёмные глаза, озорные не по возрасту и в то же время полные мудрости, внимательно посмотрели на меня. Тяжёлые серьги в ушах блеснули в лучах закатного солнца.
— Тебе всего восемнадцать, — тепло улыбнулся я, задрав голову и засунув руки в карманы. — А сечь… Какая пошлость, это слышат все соседи.
— Соседи тоже хотят сечь, дечко, — ни капли не смутилась Дубравка. — Заходи уже, а то скоро начнётся мой сериал, а ты всё в дверях со своим извечным укором на угрюмой небритой физиономии.
Я рассмеялся, но всё же потёр колючий подбородок. Да уж, что есть, то есть. Вот же язва. И годы её не портят — скорее наоборот
Первое, что я почувствовал, оказавшись в коридоре, — удушающий аромат лаванды, слишком сладкий и густой. Что ж… у каждого медиума есть что-то своё: запах, звук, цвет. То, что помогает связываться с тем, иным миром, который находится по другую сторону Границы.
— Ага-ага, — кивнула она, появившись словно из ниоткуда, и осмотрела меня всего. Это притом, что Дубравка достигает мне едва до плеча. А ещё весьма широка в обхвате.
«Легче перепрыгнуть, чем обойти, — всегда пожимала она плечами. — Все мои мужья прежде всего тренировали ноги и только потом — остальное».
— Проходи, — хмыкнула она. — У меня как раз есть сладости.
— А как же фигура? — поинтересовался я, но тут же с хохотом удрал от сухой, но очень тяжёлой руки Дубравки, намеревавшейся огреть меня по спине.
Кухонька маленькая, пахнет средиземноморскими травами, копчёностями и сладковатыми благовониями. Дубравка всегда зажигает перед своими странствиями к Границе маленькую ароматическую лампу в виде морчича — темнокожего златоглазого турка в чалме.
И вот сейчас, когда сладости остались в прошлом, а чай практически остыл, она внимательно смотрела на меня сквозь пелену дыма, исходящего от сигары.
— Ты маешься, Горан, — хрипло сказала она, чуть прищурившись.
Глаза, будто живые ониксы, смотрели внимательно и пронизывающе. Почему-то даже появилось ощущение, что за моей спиной кто-то стоит.
— Признавайся, сам созрел прийти или всё же кто-то достал? — поинтересовалась она
— Ну… — Я на мгновение заколебался, думая, как сказать красиво и не обидно. — На самом деле…
— Пригнали пинками.
— Да.
Дубравка закатила глаза, снова затянулась. Я невольно обратил внимание на её пальцы, унизанные филигранными перстнями. Серебро, ручная работа с капелькой защитных чар, которые вкладывает семья Вуйчичей, создавая каждое украшение.
Старший Вуйчич основал магазинчик возле церкви святого Юрая и теперь имел не только высшее благословение священников, но и приличный туристический поток. Не говоря уже про местных… особенно, когда те давали заказы на украшения-артефакты.
— Что ж, дечко, это тоже метод, — кивнула она, стряхивая пепел. — Но так как пришёл ты не по доброй воле, то можешь и увидеть чёрт знает что. Или же ничего, как повезёт.
Я ничего не ответил, глядя на неё тяжёлым взглядом. Утешила. Умеет, чертовка. Главное сейчас не думать о Злате. Иначе Граница может подсунуть какую-нибудь злую шутку.
Сигара оказалась в пепельнице, свет выключился. Вот же склонность к театральности!
Глаза Дубравки вдруг вспыхнули серебром. Откуда-то по ногам потянуло холодом.
Запах благовоний наполнил всю кухню, вытесняя остальные ароматы.
— Дай мне руку, — сказала Дубравка каким-то гулким, будто далёким, голосом.
Стало немного не по себе. Я никогда не боялся чудовищ, холодное и огнестрельное оружие не вызывало страха, но сейчас по спине пробежали мурашки. Хорошо только, что меня сейчас никто не видит.
Сухие пальцы пробежались по моей ладони, очертили каждую линию, будто на ощупь пытались запомнить узор жизни. На мгновение ладонь обожгло.
Я закусил губу, чтобы случайно не охнуть — этого ещё сейчас не хватало.
Дубравка прикрыла глаза. Но даже сквозь сомкнутые ресницы просачивался серебристый свет. Всё в доме словно замерло. Даже ветер за окном не рисковал играть лёгкими шторками.
Губы Дубравки беззвучно шевелились. Я смотрел, будто зачарованный. И вдруг в какой-то момент осознал, что не могу пошевелиться. Внутри вспыхнул страх, окатил душной волной.
Время замерло. Не знаю, сколько мы так просидели, когда неожиданно раздался чей-то голос:
— Горан…
Стало жарко и холодно одновременно, будто я оказался в ледяной пустыне, окружённый кольцом пламени.
Потому что не человек называл моё имя, нет… Что-то сплетённое из лунного света и шёпота звёзд, бесконечной тьмы и солёного ветра.
— Горан…
Дубравка резко открыла глаза. Зрачки вовсе исчезли, уступив место серебристому сиянию.
— А теперь иди домой, дечко, — хрипло сказала она тем же голосом, что только что чудился мне. — Иди домой и не оглядывайся. Этой ночью ты увидишь свою судьбу. Что разглядишь, то и твоё.
Я хотел было возразить, но будто неведомая сила подняла меня на ноги и, подталкивая в спину, вывела из жилища Дубравки. И оглянуться почему-то смелости не хватило.
Ночь выдалась тёмной, жаркой. Звёзды светили так ярко, что, казалось, грозили обжечь. Огромная полная луна освящала узкие улочки Старого Града. Его любят туристы. Любят местные. Каждый находит там что-то своё. Кто вдыхает запах стен и камней, кто любуется голубым небом, зависшим над невысокими жёлтыми и белыми домами, кто слышит шёпот давно ушедших жителей. Есть много тех, кто живёт рядом с людьми. Они приносят из морских далей сказочные и жутковатые сны, они помогают выжить в борьбе с монстрами, они знают намного больше, чем можно вообще вообразить. Я уже отошёл на довольно приличное расстояние от дома Дубравки, однако до сих пор чувствовалось, что спину прожигает её взгляд. Или не её. Сделав круг возле дома, я всё же решил спуститься к морю. К чёрту всё, сейчас заснуть всё равно не получится. А оно меня всегда успокаивает, будто открывает какую-то древнюю мудрость, обычно недоступную простым смертным. Я присел прямо на гальку, волны рядом по
Чего уж там, пропадать так пропадать. Вдруг за мной пришёл какой-то неведомый монстр? Тишина. Мне показалось, что собеседник раздумывает. Вроде как не собирался, но в то же время почему бы нет? Костяная рука соскользнула с моей. Голова закружилась, я осознал, что совершенно не знаю, где нахожусь, а туман везде движется. — Говорю же, — снова тихий смех со стоном дромбуле. — Нравишься. — Ну так… Оно выскочило в нескольких сантиметрах от меня. Горло сжало спазмом. Лица у этого существа не было — только клубящийся туман, меняющий цвет от жемчужно-серого дыма до серебристо-лунного марева. Вроде бы за всем этим были глаза — чуть раскосые, без зрачков, как брачский камень — белые и мёртвые. Они смотрели так, что хотелось отступить, склонить голову и сделать что-то такое, что вовеки себе не простишь. Всё тело — туман, только виднеется фигура, которая, словно морские волны, колышется и исчезает. Но видны руки: невероятно белые, матовые,
Моя мать всегда любила сочинять истории. Очень любила. У неё даже выходили детские сказки в одном крупном издательстве. Благику Грабар неплохо знали не только у нас, но и в соседних странах. Некоторое время её приглашали на фестивали и авторские встречи. Но потом… потом как-то всё сошло на нет. Хотя сочинять она не перестала. Вздохнув, я щёлкнула пальцами, устремив взгляд куда-то вниз. Гул мотора автобуса немного убаюкивал, за окнами уже стемнело. Всё из-за того, что на границе мы простояли куда дольше, чем планировали. Я очень переживала за детей, и так вышло, что востроносому рыжуну, который уже было приготовился капризничать, начала рассказывать сказку. О звёздах, о ветре, о небывалых существах, которых никогда не видели люди. И сама не поняла, что ко мне сразу начали подтягиваться другие дети. А потом и взрослые. Даже приблизились люди из другого автобуса. Осознав, что кругом столько людей, я чуть было не сбилась, но всё же продолжила. А завершив сказку,
Заселение прошло спокойно. Туристы, подхватив чемоданы, разошлись по своим номерам. У меня была всего одна мечта: добраться до душа, а потом — до кровати. Голова странно гудела, видимо, всё же сказывалась усталость. Да и ела через раз, в первый день тура вечно какие-то накладки. Откровенно говоря, ничего не хотелось. Но нужно было держаться, улыбаться и проследить, чтобы все спокойно заселились в свои номера. Ведь никогда не знаешь, куда понесёт твоего туриста. И пусть это больше исключение, чем правило, всё равно не стоит расслабляться. Однако, кажется, на этот раз удача была на моей стороне. Народ шустро разбежался по номерам, и я осталась только в компании седого мужчины в очках. Настолько интеллигентного и отстранённого вида, что он как-то не вписывался в холл этой маленькой гостиницы. А ещё он как-то странно смотрел на меня, будто что-то заметил, но не рисковал сказать. Сбоку вдруг что-то мелькнуло. Я чуть нахмурилась, заполняя последний
— То есть, ты всё решил? — спросил отец, глядя на меня тяжёлым взглядом. Смильян Ладич недавно отметил пятьдесят лет, но никто вовек бы не дал ему этого возраста. Слишком молодо и внимательно смотрели карие глаза, слишком мало серебра было в чёрных волосах, и практически отсутствовали морщины на лице. Впрочем, Нада Ладич, моя мать, ни в чём ему не уступала. Охотник и медиум, нашедшие друг друга, едва обоим исполнилось восемнадцать, и живущие душа в душу уже столько лет. Отец прекрасно понимал, что я не бросаю слов на ветер. Но в то же время не мог смириться с тем, что всё в один миг встало с ног на голову. К тому же то, что мне рассказала Дубравка… Да, тут было над чем задуматься. Я стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел в окно на волнующееся море. Сегодня было очень ветрено. Неспокойно было даже в заливе Кварнер, не говоря уже про открытое море. Однако мне почему-то такая погода приносила умиротворение и только укрепляла желание поскорее заняться те
Наше время Стася была сама не своя. Я всё это прекрасно видел. До ужаса хотелось подойти к ней, привлечь к себе, прижать, пряча в горячих объятиях. И даже если попытается сопротивляться и вырываться, то только крепче сжать кольцо рук, давая понять, что больше её никуда не отпущу. А потом дождаться, когда в эту светловолосую голову придёт хоть капля разума, и почувствовать, как она медленно расслабляется и покоряется, принимая свою пару. И всё то, что вместе с ней теперь будет в её жизни. Кулаки невольно сжимались и разжимались. Скулы сводило от желания оказаться как можно ближе к Стасе. Не получалось смотреть в окно, не получалось изучать программу маршрута, не привлекало даже кокетливое декольте моей соседки. И пусть она оказалась весьма приятной девушкой, флиртовала, но не чересчур, будто чувствуя, когда нужно остановиться, меня всё равно интересовала только Стася. Казалось, даже через половину автобуса я чувствовал запах её кожи и л
Я соображала очень туго. В голове чудовищно шумело, звуки долетали словно сквозь какую-то пелену. С трудом пыталась ухватиться за ускользающие чёрным шлейфом воспоминания, но ничего не удавалось. Было страшно. Просто до ужаса страшно. Но память начисто стёрла увиденное, и теперь я, кроме головной боли, ничего не чувствовала. А ещё всё кругом казалось каким-то ненастоящим. И только горячие руки, которые обнимали меня несказанно крепко, были чем-то сказочно правильным и настоящим во всём происходящем. Меня увели из номера. Частично удалось сообразить, что обнимает меня не кто иной, как Горан. И это не кажется чем-то неправильным. Наоборот, хочется, чтобы обнял ещё крепче, прижал к себе, укрыл от всех невзгод и… Нет, мне не стыдно. А ещё от него так вкусно пахло хвоей и мёдом. Странно, раньше я этого запаха не замечала. А сейчас было что-то такое, что прямо не давало думать о чём-то другом. — Горан, — еле слышно позвала я. — Да, что, моя
…Рассвет пробивался сквозь закрытые шторы золотистыми лучиками. Согревал и щекотал, призывал к пробуждению. Я только тяжело вздохнула, пытаясь договориться с самой собой, что полежу ещё пять минуточек. И потом, разумеется, встану. Потому что дел невпроворот, маршрут не очень лёгкий, лучше выехать пораньше. Чья-то горячая ладонь скользнула по моему боку. Я резко распахнула глаза и уставилась на спящего рядом Горана Ладича, который по-хозяйски прижимал меня к себе и явно не собирался менять положение. Осознание, что я провела ночь в объятиях малознакомого мужчины, едва не подкинуло к потолку. Однако вскочить с кровати не удалось, Горан мгновенно перевернулся, вжимая меня в постель своим весом. Я хрипло вскрикнула. — Вы что творите? — прошипела еле слышно. — Слежу за безопасностью руководителя нашего тура, — сказал он невозмутимо, внимательно рассматривая моё лицо. Что он там хотел увидеть — загадка. Но от столь пристального взгля