5
Превосходно я помню государственный экзамен, который принимали три профессора, и среди них — заведующий нашей выпускающей кафедры, профессор Блюм. Волосы ёршиком и умильная улыбка, тонкий нос и внимательные, цепкие, умные глаза. Профессор Блюм, в отличие от двух других экзаменаторов, не молодился, позволил себе и седину, и морщины, что, конечно, уменьшало его шансы на обладание молоденькими студентками, но зато придавало его облику прямо-таки историческую солидность.
Мне достался билет № 5. Первым вопросом было «Состояние общества в начале XXI века: предпосылки Великого Поворота». Вторым — «“Открытый путь” Блеза Мондиаля: основные идеи». Оба вопроса я знал назубок.
[МИР В XXI ВЕКЕ]
— В начале XXI века, — с готовностью прилежного ученика начал я, наизусть воспроизводя целые фразы из аудиокниги, — развитые демократии переживали кризис особой силы, вернее, вступили в стадию окончательного угасания, так сказать, предсмертной агонии. Нужно говорить о нескольких составляющих этого финального кризиса.
Первой составляющей была экономика. Общество перепроизводства и единоличного потребления привело к гигантской разнице в уровне жизни между бедными и богатыми, между преуспевающими странами и так называемыми странами третьего мира. Положение усугублялось тем, что примитивная экономика начала XXI века была крайне зависимой от нефти и газа: восполняемым источникам энергии принадлежало едва ли два процента в общемировом производстве.
— А почему не атомные станции? — спросил профессор Блюм.
— Атомные электростанции к началу XXI века остаются ещё слишком сложными в эксплуатации и слишком опасными, — возразил я. — Достаточно вспомнить взрыв на станции Фукусима в 2011 году. Ну, а катастрофы неизбежно вели к общественному протесту… — Экзаменаторы закивали головами, улыбаясь, видя, что мне известен такой малозначительный эпизод, как взрыв столетней давности на безвестной атомной станции. — Разница между бедными и богатыми не могла не порождать протестных настроений. Действительно, в конце двухтысячных — начале десятых годов по миру прокатывается волна социальных бунтов. Стоит вспомнить волнения 2011 года в Греции, революции того же года в Египте, Ливии…
— Благодарю вас, не отвлекайтесь от основной темы, — прервал меня профессор.
— Простите. И не только перепроизводство, но корень зла лежал в финансовой системе, которая давала возможность частным учреждениям беспрепятственно совершать масштабные спекуляции, перекладывая ответственность на плечи государства и простых налогоплательщиков. Но, честно говоря, понять суть этих порочных механизмов мне затруднительно: я не очень силён в экономике…
— И не нужно. Продолжайте, Несс.
— Вторая составляющая финального кризиса псевдохристианских демократий — это, разумеется, идеология.
В первую очередь, терпит крах старая европейская идея толерантности, «принятия такими как есть» людей других культур. Англичане чувствуют, что им немного неприятно обилие пакистанцев и индусов в центре Лондона, французы не рады арабам, жгущим их личный автотранспорт, немцев раздражают наглые, шумные и вороватые турки, итальянцы рады-радёшеньки избавиться от цыган, скандинавы — от русских, а русские — от кавказцев и выходцев из Средней Азии. Каждый понимает, что невозможно дальше принимать чужаков с распростёртыми объятиями, но правительство старой Европы боится упрёка в недостаточной терпимости, в измене традиционным ценностям — и не находит политической воли для решительных действий, делая два шага вперёд и полтора назад.
Вторым фактором являются сами идеи псевдохристианства, за двадцать веков значительно потерявшие губительную инерцию, но к тому времени всё ещё действенные. Двадцать веков ложной веры не могли не оставить отпечатка в сознании людей. Беспомощность и фантастическая ментальная закрепощённость, особенно в вопросах семьи, любви и сексуальной жизни, — вот горестные результаты двухтысячелетнего засилья псевдорелигии. Хрестоматийные примеры ментального рабства человека в это время столь многочисленны, что даже не стоит их приводить. Достаточно сказать, например, что даже в наиболее развитых демократических государствах и даже в летние месяцы наказывалась нагота — обычная нагота, данная человеку самим Создателем! — что каралась законом общедоступная трансляция кинофильмов, освещающих Искусство Любви (впрочем, и само искусство находилось тогда в зачаточном состоянии), что — высший пик абсурда — мужчине строго запрещалось вступать в половые отношения с репродуктивной и здоровой девушкой четырнадцати лет: она, видите ли, считалась недостаточно «взрослой»…
Голоса протеста против засилья лживого жречества раздавались во все времена, но только с появлением Всемирной сети в самом конце далёкого двадцатого века защитники Свободной Любви смогли повести организованное и массированное наступление на адептов старой морали.
Реакция, как это бывает всегда, не заставила себя долго ждать. Со смертью Иоанна-Павла II в 2005 году во главу псевдохристианства…
— Всей религии или только одной его части? — задал не самый лёгкий вопрос профессор Блюм. Я, наморщив лоб, с облегчением вспомнил и воспроизвёл:
— Нет, только европейского и латиноамериканского, хотя авторитет так называемых римских пап был высок во всём мире. …Становится Бенедикт XVI, который объявляет контрацептивы «греховными», чем не только лишает возможности верующих контролировать рождаемость, не только ставит беднейшие слои населения на грань голодной смерти, но и потворствует заболеваниям, передающимся половым путём, в том числе и такому ужасному, как СПИД, — чуме начала XXI века. К счастью, и авторитет старого жречества к тому времени стремительно падает, так что абсурдный запрет дряхлого папы верующий мир не услышал.
Последняя, агонизирующая попытка псевдохристианства вернуть себе былое уважение — это реформы Иоанна-Павла III, сменившего в 2045 г. на папском престоле невыразительного Пия XIV. К личности этого реформатора нельзя отнестись однозначно.
С одной стороны, этот римский папа одним из первых развивает некоторые идеи христианского социализма. Разумеется, наиболее простые, самоочевидные и, скажем так, искажённые идеи, и уж конечно, во время, предшествующее Великому Повороту, речь идёт только о лже-христианстве.
Кроме того, Иоанн-Павел III, выходец из бедной западноукраинской семьи, совершает масштабную внутреннюю реформу церкви, значительно облегчая путь в священство талантливым одиночкам. Пренебрегая необходимостью многолетнего религиозного образования, отменяя целибат, он ставит только три барьера на пути того, кто желает стать священником. Это — наличие верующих, которые готовы признать кандидата своим пастором; публичная защита работы на религиозную тему и, наконец, успешное прохождение искуса…
— Что такое искус? — задал вопрос Блюм. Мне пришлось растерянно развести руками.
— Увы, профессор, в учебнике об этом не говорится, хотя там сказано, что искус в отношении священника мог совершать любой верующий… Я думаю, искус — это что-то вроде неожиданного испытания религиозных качеств…
— Совершенно верно, — подтвердил экзаменатор.
— …Например, — развивал я свои мысли, — могли испытывать его умение говорить публично, умение управлять паствой…
— Не спекулируйте, Несс, — снова перебил меня Блюм, — а давайте дальше про Иоанна-Павла III.
— Конечно! Нахождение эффективного механизма поставления священства тоже следует вменить ему в заслугу — правда, новейшие исследователи считают, что яркая харизматичность этого римского папы и всего обновлённого жречества при сохранении старой, пагубной идеологии сильно повредила общественной нравственности. Лучше было бы ему остаться серым, невзрачным первожрецом дряхлого культа, подобным Бенедикту XVI или Пию XIV! — повторяя взволнованные слова диктора, я не заметил, как и сам впал в пафос.
— Вот наиболее прискорбная сторона деятельности Иоанна-Павла III! — заливался я. — Будучи смелым новатором по форме, он остаётся глубоким реакционером по существу. Спрошенный в интервью о своём отношении к клубам Свободной Любви, первые из которых, кстати, тоже появляются в 2045 году, он заявил, что ему глубоко отвратителен этот современный вариант разнузданного блуда, и в очередной раз призвал верующих к традиционным ценностям, то есть, — я саркастически усмехнулся, — к сексуальному голоду, ханжеской морали и комплексам, разрушающим психику человека!
Сам являясь рабом лжерелигии-матери невроза, Иоанн-Павел III, как известно, стал жертвой своего психического нездоровья…
— Достаточно: вы блестяще знаете первый вопрос, — прервал меня профессор Блюм. — Переходите, пожалуйста, ко второму.
[ИДЕИ «ОТКРЫТОГО ПУТИ»]
— Во всё том же знаменательном 2045 году, — начал я, — Блез Мондиаль, до того известный журналист французского издания «Фигаро», популярный публицист, уже получивший общефранцузскую известность своими книгами «Смерть Бога» и «Голос свободной совести», публикует книгу «Открытый путь», буквально взорвавшую европейское общество. В первые три месяца со дня появления во Всемирной сети книга была переведена на все европейские языки, а её печатные издания достигли миллионных тиражей.
Каковы же основные идеи «Открытого пути», этого предвестия Великого Поворота?
Блез Мондиаль начинает с той самоочевидной идеи, что сексуальная жизнь человека per se, в чистом виде никогда не может быть названа злом: напротив, безусловным злом является её отсутствие, ведь всеобщее воздержание наверняка прекратило бы жизнь человека на Земле.
Его вторая идея — гениальное и подтверждённое всеми позднейшими исследованиями предположение о том, что половые органы в древних культурах были объявлены «нечистыми» и что прикрытие их одеждой было предписано, во-первых, из соображений низкого уровня гигиены того времени и, что ещё важней, по причине с в я т о с т и их, по причине религиозного поклонения наших предков этим органам, ведь наши далёкие предки с благоговением почитали таинство появления новой жизни и трепетно относились к великому Искусству Любви. И что, спрашивает французский философ, что ещё достойно столь высокого поклонения, если не то, что даёт человеку новую жизнь?
Третья идея Мондиаля — это блестящее опровержение абсурдного тезиса защитников лживой морали о том, что активная половая жизнь будто бы вредит здоровью человека и дурна, даже «греховна», если только не имеет своей целью зачатие. Напротив, утверждает Мондиаль: Искусство Любви есть высший вид творчества, есть источник наиболее сильного наслаждения, а так как все мировые религии с древнейших времён устремляют человека к счастью, то поиск этого интенсивного счастья и становится осмысленной целью нашего существования, той целью, которая никогда не может противоречить истинной вере. Рождение ребёнка есть материальное, наиболее грубое проявление Искусства Любви, а интенсивные переживания и новый опыт есть его чисто духовное проявление, и даже ребёнок понимает, что дух выше материи.
В четвёртой главе своей работы Мондиаль безупречно анализирует факты церковной истории и приводит исчерпывающие доказательства того, что все духовенство всех древних религий нарочито ограничивало сексуальную жизнь человека, чтобы держать верующих в повиновении, если не сказать прямо, в рабстве. Ведь именно свободное творчество раскрепощает ментальную жизнь, рушит косные образы мысли, а Искусство Любви имеет самую мощную силу разрушения застаревших стереотипов.
Но все эти достоинства труда Мондиаля блекнут перед философско-антропологическим открытием, которое он совершает в пятой главе.
Люди, согласно автору «Открытого пути», слишком различны. Именно из разницы людей исходит ненависть к людям другой расы и другого способа мысли, исходит неутолимая потребность человека в войнах.
Однако Христос заповедовал нам быть братьями друг другу. Но как один человек может стать братом другому? Через родство. А как создаётся это родство? Через смешанные браки. Что может тесней соединить двух людей, чем отношения физической любви? Итак, провозглашает Мондиаль, физическая любовь уже потому священна, что рождается из внутренне присущей нам потребности ко всечеловеческому б р а т с т в у, к духовному, а не простому механическому объединению человечества. А чем богаче и разнообразней наши контакты, тем более удовлетворяется эта потребность и тем более приближается день духовного единства всех людей. Действительно: заключает Мондиаль: «белые» во время оно воевали с «краснокожими», с «чёрными», с «жёлтыми» — но разве мулат будет воевать с мулатом? Метис — с метисом? Где окажется разделение народов, когда между людьми рухнут границы, когда все нации сольются в экстазе торжествующего Искусства Любви? Сама история и биология учит нас тому, что нации, замкнувшиеся в собственных рамках, вынужденные вступать в браки между дальними родственниками, вырождаются и гибнут. Но та же история указывает, что для человечества не осталось иного выбора: или рознь — или объединение, или насилие — или милосердие, или закрепощение в узости средневековой мысли — или свободное творчество. При этом, подчёркивает философ, совсем не обязательно физическое соединение людей должно завершаться беременностью и ребёнком. Феномен телегонии есть доказательство того, что духовные импульсы, воспринятые через Свободную Любовь, важнее физических. Через Искусство Любви мы способны соединиться в духе со всем миром! Соединение — вечный источник познания мира и обновляющейся духовной жизни. Недаром в Библии слово «познать» имеет также значение «соединиться». И в самом деле, как ещё мы способны познать человека другой культуры, другой нации, другой веры, если…
— Ну да, если не переспим вместе с ним, — буркнул профессор Блюм, ухмыльнувшись. Я посмотрел на него с недоумением: слово «переспать» в отношении Искусства Любви звучит просторечием, приличным какому-нибудь рабочему, не знакомому с хорошими манерами, но уж никак не профессору Московского государственного педагогического университета.
— Прошу прощения за грубость, — тут же исправился Блюм. — Если не сочетаемся, я хотел сказать. Вы сделали серьёзную ошибку в вашем изложении, молодой человек. Мысль о том, что Свободная Любовь оправдана и освящена самим Христом, принадлежит, конечно, не Мондиалю — тот вообще не был очень уж верующим человеком, — а Его Святейшеству: впервые она была упомянута в Его энциклике “De fratriae” в 2080 году, в том самом историческом документе, который ознаменовал начало Великого Поворота к духовности. Зачем вы умаляете заслуги Отца веры и приписываете малозначительному человеку — малозначительному рядом с Его Святейшеством, конечно — шедевры духовной мысли? Вы что, “De fratriae” не изучали? Эх! Это будущий-то инструктор…
Я густо покраснел, уличённый в таком очевидном невежестве. Всё же, несмотря на моё смущение, высокая комиссия глядела на меня благосклонно.
— В целом, — подытожил профессор Блюм, — если не считать этого вашего досадного ляпа, вы превосходно знаете материал и прекрасно излагаете его. Будьте осторожны в вашем изложении! Вы говорите слишком сложными фразами, Несс. Я понимаю, что это фразы из аудиокниги, но современные школьники такие книги не слушают. Им всё нужно рассказывать проще, доступней, понятней. Вы нанизываете на одно предложение по два придаточных. Не надо придаточных! Забудьте о них вовсе! Забудьте латынь! Что такое per se? Где вы это услышали? Избегайте архаизмов! «Блуд», «адепты», «прискорбный», «агонизирующий» — кто говорит так? Вы будто похваляетесь знанием всех этих старых словечек. Передо мной — пожалуйста, я это очень способен оценить, а перед молодыми людьми не надо, они вас засмеют. Да вы и сами не знаете значения половины этих слов! Что такое «блуд», например, можете вы сказать? — Я растерянно раскрыл рот, снова краснея. — Вот, то-то и оно! А зачем используете, если не знаете? Цитируете речь исторического персонажа? Да кому интересен этот ваш древний осёл Иоанн-Павел Третий и что он там в действительности сказал! Забудьте слова вроде «телегония», которые понимает только такой старый дурак, как я, лучше вспомните эту известную байку о том, как у кобылы-целки, покрытой самцом зебры, через много лет после этого от самого обычного коня родился полосатый жеребец. Её сейчас все дети знают, так что достаточно сказать «полосатый жеребец», и школьники вас уже поймут. Какие-то вещи вы с лёгким сердцем можете упростить. Меньше книжности, больше образности! Но… — и вдруг он зачем-то понизил голос до полушёпота. — Но внутри себя, пожалуйста, всегда думайте, Несс, всегда размышляйте, используйте свою голову не только как накопитель знаний. Это единственный совет, который я могу вам дать, — и одними губами он сложил: — Не боясь… Браво, Несс! — снова громко воскликнул профессор. — Блестящий ответ! Через три дня сведения о том, что вам присуждена квалификация инструктора истории, поступят в Единый реестр граждан. Теперь при любом сканировании вашего личного номера всякий увидит, что имеет дело с профессионалом, учёным человеком!
ВТОРНИК, 21 АВГУСТА6Учебный год в Свободном Союзе начинается первого августа, но я позволил себе в начале августа роскошь повалять дурака. Я даже хотел съездить в путешествие, но не было денег! Место инструктора мне ещё пришлось поискать: мои коллеги в наше время держатся за свою работу, непыльную и доходную, обе выгоды разом. А работодатели, как это было во все времена, не очень охотно берут вчерашних выпускников университета…Моя история начинается со вторника. В понедельник, 20 августа 2110 года, я прошёл процедуру оформления на работу в московской школе № 2378. «Подписал необходимые бумаги», как сказали бы раньше, но сейчас никто никаких бумаг не подписывает. Я дал сканировать свою личную метку, чтобы директор на экране считывающего устройства мог увидеть данные о моей квалификации, просмотрел фильм по технике безопасности, получил инструктаж от директора, изучил условия договора и в присутствии работника банк
7До квартиры девочки-мулатки мы добрались за четверть часа, воспользовавшись Сеткой — новым метро, пути которого, вознесённые на мощных опорах на высоту третьего этажа, прорéзали всю Москву математически-точными квадратами. Прорезали в буквальном смысле: в старых зданиях прорубали тоннели. Никаких исключений не делалось: даже Кремлёвские стены насквозь прошила линия скоростного электропоезда.Тина, будучи по крови американкой (впрочем, есть ли такая нация?, и особенно в наше время, когда размыты границы всех наций?) и подчиняясь старомодной американской сентиментальности, росла в семье, а не в интернате. Её мать, Айви, некогда известный оформитель (дизайнер, как говорят сейчас), прибыла в Москву ещё десять лет назад в поисках лучшего заработка, захватив с собой и младшую сестру, Лиму, родную тётку Тины. Год назад Айви вдруг спешно вернулась в северную Америку (почему — я так и не смог выяснить в тот первый день), оставив дочери квартир
8Я не помню дословно той медвяной проповеди Златоуста. А если бы и помнил, не стал бы приводить её слово в слово: мне кажется, речь Хама с её особым словоподбором и грамматическим строем сама по себе прельщает человека. Да ведь и его выразительная жестикуляция завораживает, его движения похожи скорее на балет.Понтифик говорил в тот вечер о природе власти. Нет власти не от Бога, противящийся власти противится указанию Божьему. Власть — тяжкое бремя. Именно поэтому нужно уважать любого человека, облечённого властью: не столько за личные качества, сколько за ту милость, которая даётся ему Божьим произволением. Но и за душевные качества тоже: без них он не смог бы принять это тяжкое бремя. Не стоит каждому стремиться взвалить на себя ношу власти, но лишь тому, кто насквозь проникнут духом Христа. Как же проникнуться духом Христа? Как иначе, если не через наполнение себя знанием всех людей? Как иначе, если не через Свободную Любовь — тот путь, ко
9Никуда я, конечно, не спешил, а ушёл с досады. Точнее, даже и не с досады, а руководствуясь советом из передачи «Мужское здоровье»: дескать, для того, чтобы крепче привязать к себе женщину, от первой близости с ней нужно отказаться. Да и кто может соперничать с обаянием Первого Мужчины мира, которому стоит только свистнуть — и женщины всех возрастов наперегонки мчатся к его постели, пардон, к алтарю! Под «алтарём» в нашем веке в Свободном Союзе понимается алтарь Свободной Любви, конечно… А ведь сама приглашала!В этом скверном, безобразном настроении я сел в вагон Сетки, нового метро. Сиденья здесь расположены, как и в старом, друг напротив друга, но не вдоль рельс, а поперёк, причём по всей ширине вагона, так что образуют множество купе, и дверь каждого такого купе открывается сразу на платформу. Такое количество дверей позволило решить проблему быстрой посадки пассажиров: ведь поезда метро управляются автоматикой и
10Так как следующая станция была недалеко от моей с отцом квартиры (а живём мы близко к центру города), вышло, что ближайшим клубом оказался «Красный куб», где я потерял невинность. Я, «бесстрашный дурачок», не чуял никакого подвоха и даже усомниться не сумел: отчего это девушка, одетая словно сестра милосердия псевдохристианства или школьная учительница архаичного времени, вдруг так рвётся на Литургию Его Святейшества? Воистину, страсть лишает человека рассудка.Моя спутница при входе в клуб зябко передёрнула плечами и ещё глубже закуталась в свой платок. Она сама попросила приобнять её, чтобы нам пройти створчатый турникет (неужели не вступила в Общество друзей Свободы в своё время?), но вздрогнула, когда я это сделал. Дежурный администратор за стойкой оглядел её с головы до ног, и мне, её кавалеру, стало стыдно за её вид — но не было времени стыдиться. Я подошёл к стойке и, как истый джентльмен, оплатил полчаса в комнате
11Только минуты через две схлынул мой ужас и я осмыслил рассудком это невероятное, из рук вон событие: гражданское лицо ограбило меня и угрожало мне оружием. Будь я настойчивей, второй нож уже сидел бы в моём лбу или в моей спине.Я вынул нож из пластиковой обшивки комнаты, для чего мне пришлось приложить некоторые усилия. Лезвие вошло, как я уже сказал, на два сантиметра!Впрочем, может быть, девушка — сотрудник службы безопасности? Они ведь часто ходят в штатском. Кто же ещё, кроме тех или полицейских, имеет право носить оружие? Самое разумное, даже единственное объяснение — но всё внутри меня с ужасом вопило: нет, не так это, совсем не так! У тех есть инъекторные пистолеты (они стреляют инъекторами со снотворным), электрические парализаторы, они не станут бросать ножи в стену респектабельного заведения, которое поддерживает общественный порядок, им не придёт в голову силой отнимать то, что они могут получить законным образом (разве
12— Покажите мне его! — попросил меня профессор с порога, даже не произнеся приветствия.— Кого его? — растерялся я. — Ах, да…Я протянул ему нож. Мы прошли в комнату. Профессор сел за стол, надел архаичный прибор под названием «очки» (только старые люди или большие чудаки носят их сейчас), зажёг настольную лампу (сейчас такие — тоже редкость: в современном жилище светильники, как правило, включаются голосом).— Разве агенты службы безопасности носят такие ножи? — спросил я.Профессор оглядел комнату и зачем-то громко включил музыку (я от него этого меньше всего ожидал).— Нет, — коротко отозвался он. — Вы прочли год изготовления на лезвии?— Нет…— А я прочёл. Две тысячи тридцатый. Антиквариат. Полицейские ведь не ходят в кольчуге, как вы думаете, Несс? — он отложил нож. — Рассказывайте, прошу вас.
13Я оказался в клубе уже около восьми вечера и сделал всё именно так, как советовал мне профессор: снял тринадцатый номер «на неопределённый срок» (тот, к счастью, освободили почти сразу после моего прихода) и вкрадчивым голосом попросил администратора, чтобы тот «моей подруге» сказал, будто номер свободен. Вы ведь запомнили её, маэстро?(Не знаю, откуда пошла эта глупая мода — называть администраторов «маэстро».)«Маэстро» ухмыльнулся.— Сложно было не запомнить… Что, хороша тёлочка, а? А по виду и не скажешь… Слушай-ка, а она не того… не парень, случайно? Ты не подумай, я не против, я за, просто такие товарищи обычно идут в «Голубую лагуну», им там, знаешь, привычней…* * *…Попав в номер, я воткнул нож в стену и принялся ждать. «Красный куб» — это один из старейших, самых первых клубов Москвы, поэтому
84Вечером того дня, когда наш самолёт вылетел из Новосибирска, до города долетели первые ракеты с ядерным боезарядом. В семидневной войне Российская империя перестала существовать. Воистину, мы сами находились на волосок от гибели.В монастыре Ват Суан Мок Сергей Теофилович быстро сошёлся с настоятелем и через месяц был командирован в маленькую удалённую обитель Ват Путта Бен для её обустройства. Перед уходом он отдал нам на хранение несколько образов, ранее бывших на иконостасе Крипты.Михаил Петрович, отличный художник, написал и новые.* * *…Завершая свою историю, я пытаюсь отодвинуть её от себя и взглянуть на неё издали, беспристрастными глазами. Моё изложение восьми дней из жизни Свободного Союза — ни самое полное, ни, конечно, самое лучшее. Я, простой инструктор истории, не был вхож в элиту антихристианского общества, ни разу не посетил Христианию, и, вероятно, глазами генерала Liberatio Mundi или высокопоставленн
83Потянулись тоскливые дни. Михей потребовал принести нам Свод законов Российской империи (дали без возражений) и однажды, листая, воскликнул:— Эврика! «Духовные лица, произведённые в сан согласно традициям своей религии, за исключением “свободного католичества”, не могут быть задерживаемы без предъявления обвинения»!— Сергей Теофилович! — тут же оживился я. — Неужели вы не можете произвести нас… в дьяконов, скажем?Наставник развёл руками, грустно улыбаясь.— Я не архиепископ…— А в… буддийских монахов?— И это не могу. На церемонии должны присутствовать, как минимум, четыре полных монаха, не считая знатока Учения, который её проводит.— А в буддийских послушников?— Два монаха должны быть свидетелями…— А в кого-нибудь ещё ниже рангом? — не отставал я.Сергей Теофилович за
82В это сложно поверить, но до восточной границы Свободного Союза мы добрались почти без приключений. Впрочем, у Империи Хама были тогда другие заботы. Международная обстановка накалялась, и голоса в пользу войны раздавались всё громче.Мы перешли границу Российской империи пешком, ночью. Почти сразу же мы были арестованы пограничниками и отправлены в одно из отделений полиции Екатеринбурга.Не предъявляя нам обвинения, офицеры контрразведки Российской империи специальным автомобилем «этапировали» нас в Новосибирск, где нам отвели чуть более просторную камеру.Начались допросы.Следователь Татищев (в чине штабс-капитана) был вежлив, осторожен, мягок. Нам не угрожали, не кричали на нас, даже и речи не шло об избиениях или пытках. Более того, нам (неслыханная вольность для арестованных) вернули наши личные вещи, предварительно осмотрев их. (Впрочем, у Михея отобрали кривой нож, и он долго сокрушался по этому поводу.) Относи
81Мы ехали днём и ночью, останавливаясь только для того, чтобы забежать в придорожное кафе или магазин (каждый раз уходили только двое, двое оставались в фургоне). За рулём попеременно сидели то Михей, то Михаил Петрович. Ему на руку укрепили «браслет» пастора, а я, скрывая отвращение, должен был, на случай проверок со стороны дорожной полиции, залезть в платье «сестры Справедливости». (Михаилу Петровичу предлагать этот опыт никто из нас даже не решился, и то: засунуть телёнка в женский чулок было бы проще.) Меньше всего хотелось этого маскарада — с другой стороны, любой маскарад помогает забыться…О Саше мы не говорили.Спали тоже попеременно, и однажды ночью я проснулся на узкой трясущейся лавке фургона оттого, что понял: по моим щекам непрерывно бегут слёзы. Кажется, я даже застонал, как ни пытался удержать этот стон, как ни сжимал губы.Сергей Теофилович, в темноте еле различимый (свет в салоне мы не
80Сигналами и сочным русским трёхэтажным матом «святой сестры» фургон прокладывал себе дорогу через толпу.Я оглянулся назад. В салоне были только Михаил Петрович и Сергей Теофилович.— Где Иван? — спросил я, едва мы выехали на свободную улицу.— Мне почём знать, — огрызнулся Дед Михей. — Нянька я ему, што ль? Улетела птица в неведомы края.— Подумай, Михей Павлович: ведь ему невыносимо осознавать свою невольную вину перед Аней и быть с нами рядом, — тихо произнёс наставник за моей спиной. — Он прочитал её письмо. Может быть, он ушёл навстречу подвигу. Или падению... Но будем верить в лучшее.— А… Нэри?— И она ушла, — вздохнул Сергей Теофилович. — И про неё, Нестор, тоже не знаем, куда. Как, собственно, не знаем, откуда она явилась. Она оставила послание, которое мы вскроем перед границей Российской империи.— Сергей
79Литургия продолжилась. Десяток человек после этого, не вынесшие мерзости и адского ужаса зрелища, встали со своих мест и вышли через обычный вход. Я был среди них. Служба безопасности не пыталась нас задерживать, агенты оцепенели, жадно раскрыв глаза происходящему. Да, такое нечасто увидишь!Подкашивающимися ногами я добрёл до проезжей части — и вздрогнул, когда прямо над моим ухом прозвучал острый сигнал клаксона.Не может быть! Чёрный фургон похоронного бюро «Последний путь», наш старый знакомец! Дед Михей, в трещащем по швам платье «суки Господней», из которого нелепо торчали его волосатые руки, высунулся из окошка.— Сигай в кабину, живо! — завопил он. — Поехали!
СРЕДА, ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ АВГУСТА78Гигантская толпа собралась на площади перед храмом Христа Спасителя. Люди в нетерпении задирали головы к огромным уличным стереоэкранам, которые должны были транслировать литургию в прямом эфире, толкались, перешучивались, бранились, шумно дышали, распаляясь мыслью о сладком зрелище, будто нечаянно прижимались друг к другу поближе…Но Саша, в накидке «царицы Ыгыпетьской» шла гордо, прямо, царственно держа голову, и её — пропускали, перед ней — расступались.На входе работали три поста службы безопасности, и мы выбрали молодого африканца, понадеявшись, что тот недавно прибыл в Москву и не слышал нашумевшей истории о Лиме. Чернокожий юноша широко осклабился, проведя считывающее устройство над Сашиным запястьем.— Добро пожаловать, ваше преподобие, — поприветствовал он Сашу. — И вам, ваше преподобие, — сухо обронил он мне, надевшему &l
77Сергей Теофилович в своей келье читал древнюю Кхуддака-никаю, увидев нас, с удивлением поднял глаза и медленно закрыл книгу.— Вы всё-таки решили настаивать сегодня на заупокойном обряде? — спросил он.— Нет, — ответила Саша, прикусив губу (кажется, она была готова и расплакаться, и рассмеяться). — На венчальном, батюшка.* * *…Обряд венчания завершился, а никто не расходился, и даже с места никто не сдвинулся. Все стояли и смотрели на нас, безмолвно, пронзительно, и мне сжало сердце благодарностью и мýкой.— Идите, — шепнул наставник, наконец.И едва не на цыпочках мы вышли из храма Крипты, а все продолжали стоять, глядя нам вслед....Меня удивила землянка Саши (западная, бывший армейский дот). Я, думая прямолинейно и несколько наивно (что всегда свойственно молодости), ожидал увидеть в жилище председателя голые бетонные стены и пол, мишень для метания н
76Мы вышли из Крипты и действительно пошли по лесу. Саша, к моему изумлению, надела лёгкую белую блузку. Была она в ней так хороша, что я и посмотреть на неё боялся — оттого сразу начал хрипловато выкладывать то, что знал:— Лима сказала мне, что девушки будут с трибун бросать букеты. О н попросит выйти ту, чей букет ему понравится. Здесь есть несколько сложностей. Во-первых, служба безопасности на входе будет считывать метки и отнимет букеты у всех, кто не является жрицей или дивой.— Что за беда! — беспечно отозвалась Саша. — У нас же есть её браслет, «царицы Ыгыпетьской», как говорит Дед Михей. Нет худа без добра. Но с букетом ты меня действительно огорчил. Разве может букет полевых цветов от скромной партизанки соперничать с роскошными тепличными розами этих высокопоставленных блудниц? Неужели на самом деле придётся метать нож с трибуны? Больно уж это ненадёжно, и слишком обидно будет промахнуться, пра