Глава 12

12

— Покажите мне его! — попросил меня профессор с порога, даже не произнеся приветствия.

— Кого его? — растерялся я. — Ах, да…

Я протянул ему нож. Мы прошли в комнату. Профессор сел за стол, надел архаичный прибор под названием «очки» (только старые люди или большие чудаки носят их сейчас), зажёг настольную лампу (сейчас такие — тоже редкость: в современном жилище светильники, как правило, включаются голосом).

— Разве агенты службы безопасности носят такие ножи? — спросил я.

Профессор оглядел комнату и зачем-то громко включил музыку (я от него этого меньше всего ожидал).

— Нет, — коротко отозвался он. — Вы прочли год изготовления на лезвии?

— Нет…

— А я прочёл. Две тысячи тридцатый. Антиквариат. Полицейские ведь не ходят в кольчуге, как вы думаете, Несс? — он отложил нож. — Рассказывайте, прошу вас.

Я сел напротив и рассказал это сумбурное происшествие подробно, как мог.

Я закончил — и мы долго молчали. Блюм размышлял о чём-то, потирая лоб двумя пальцами. Наконец, я осмелился спросить:

— Профессор, зачем ей пропуск на Литургию?

— А?

Он поднял на меня невидящий взгляд.

— А хороша была девушка, правда?

— Правда, — признался я с какой-то неловкостью.

— Честное слово, — мечтательно продолжал старик, — я вам даже слегка позавидовал…

Я неопределённо хмыкнул, не зная, стóит ли завидовать тому, что в мой лоб едва не воткнули ножик.

— Что вы меня спросили, Несс?

— Зачем ей пропуск на Литургию?

— Это вам нужно узнать у неё самой.

— Да, Господи, как?

— Она не оставила вам адреса?

— Нет, конечно, я ведь говорил вам!

— Возвращайтесь в клуб, — назидательно произнёс профессор. — Займите тот же номер. Попросите администратора сказать этой девушке, что номер свободен. Может быть, она вернётся за своим ножом? Отчего бы ей не вернуться? Ведь на ноже остались отпечатки пальцев, капельки пота… Кстати, не лучше ли вам оставить нож у меня? Впрочем, нет… как я объясню его присутствие у меня, если, не дай Бог, что случится?

— А что может случиться?

— Ничего, но… бережёного Бог бережёт. Вам нужно познакомиться с этой юной дамой, обязательно нужно! И будьте начеку. Кто знает, в какую бездну мы заглядываем…

Я облизал языком губы.

— Хорошо, профессор… но скажите мне: зачем? Я… верно понимаю, что эта женщина… — говоря, я будто брёл в потёмках, и так же, на ощупь, брела моя мысль, — что она не одна, что в её лице мы сталкиваемся с каким-то пережитком, с опасной для общества сектой, что на меня ложится долг предотвратить… — Профессор, слушая меня, напряжённо кивал. — Или наоборот? И, чёрт возьми, — возмутился я, — почему я, историк, ничего не знаю об этой секте! Ведь это вы, господин педагог, нам в своё время ничего не рассказали! А потом в тебя летит такая вот штуковина!

— Господи, Несс, что вы как взволновались! — профессор будто и сам разволновался не на шутку. — Самое главное, не кричите! Говорите потише… Что значит «наоборот»? Вас что-то не устраивает в существующем строе, мой юный наивный друг?

— А… вас?

Мы уставились друг на друга.

— Проклятая жизнь, где все друг друга боятся… — пробормотал профессор, отводя глаза первым.

— Может быть, мне, идя на это свидание, нужно предупредить компетентные органы? — этот вопрос я задал вполне простодушно, но, когда договорил его, от моего простодушия и следа не осталось. Блюм растерянно пожал плечами.

— Не знаю я…

— А, вы не знаете! И никогда не знали? И вы, когда я переступлю ваш порог, не поспешите набрать на табуле знакомый номер?

— Говорю же вам, Несс! Я никогда не сотрудничал, и даже куда звонить, не знаю, мне это никогда не было нужно, и… я слегка побаиваюсь наших правоохранителей — возможно, безосновательно… Вы… мне не верите?

— Нет, отчего же, — вдруг устыдился я. И вслед за этим немедленно смалодушничал (как противоречив человек!): — Профессор, и вы поймите меня верно! Ведь и я не собираюсь рушить традиционные ценности! Я не террорист и не желаю кумиться со всякими злодеями!

— Какое прекрасное старое слово, Несс, вы сейчас использовали… Знаете, что я думаю? Говори вы с этой девушкой такими вот словами, а не языком сексуально озабоченного подростка, в вас бы и ножик не полетел… Так что там про кумовство со злодеями?

— То, что я хочу открытого единоборства! Что мне будет неинтересно это свидание, если у входа в клуб остановится чёрное служебное авто!

— Я прекрасно вас понимаю… И — давайте будем откровенны — кто вам сказал, что вы встретились именно со злодейкой? Это ведь может быть и провокацией… точней, служебным расследованием.

— Вы хотите сказать, профессор, что сотрудники службы безопасности нарочно одеваются в одежды позапрошлого века, нарочно провоцируют юных ребят, что ребята протягивают тем честную руку партизана — и на этой руке смыкаются наручники?

— Надо же, вы знаете про партизан…

— Я ведь историк, всё-таки!

Профессор вдруг рассмеялся, вытирая слёзы на глазах тыльной стороной ладони.

— Вы историк, Несс, как я — балерина. Хотите знать правду, кто вы? Медбрат с резиновой грушей. Не обижайтесь: я такой же медбрат, как и вы.

— Э? — озадаченно выдавил я из себя.

— Однажды в романе старинного американского автора Брэдбери, который вы наверняка не читали, некая девушка сравнила школьников с пустыми бочками, в которых льют воду для того, чтобы она тут же вылилась с другого конца, и уверяют, что эта вода — вино. Вы на самом деле верите, что та мыльная водица, которой мы вас накачивали, — это настоящее вино? Впрочем, я это не к тому, чтобы осуждать, — тут же оговорился он. — Люди стали спокойней, счастливей… В конце концов, всё получилось естественным образом! Просто теперь больше нет ценителей вина знания. Теперь есть более сладкие ви́на…

— Как можно знать, ценитель ты или нет, если ни разу не попробовал? А… у вас есть настоящее вино, профессор?

Мы помолчали.

— Может быть, пара капель, — так же тихо отозвался он.

— И вы не хотите ими поделиться?

— Нет, не хочу. Я боюсь. Я обычный старый человек, Несс, я не герой и не мученик! Идите уже, бегите к вашей амазонке, а то опоздаете! Пусть она поит вас вином истины! Но если у вас осталась ко мне хоть капля уважения, которого я, может быть, и не очень заслуживаю, то обещайте мне, по крайней мере, рассказать, чем кончится эта встреча, если она вообще случится.

— Обещаю, — согласился я. — Я вам позвоню сразу…

— Не звоните. И не пишите. Зайдите и скажите лично.

— Вы думаете…

— Я ничего не думаю. Уважьте просьбу пожилого человека. Ну, шевелитесь, наконец! Вот ваш ножик, вы его чуть не забыли! И не размахивайте им на улице!