11
Только минуты через две схлынул мой ужас и я осмыслил рассудком это невероятное, из рук вон событие: гражданское лицо ограбило меня и угрожало мне оружием. Будь я настойчивей, второй нож уже сидел бы в моём лбу или в моей спине.
Я вынул нож из пластиковой обшивки комнаты, для чего мне пришлось приложить некоторые усилия. Лезвие вошло, как я уже сказал, на два сантиметра!
Впрочем, может быть, девушка — сотрудник службы безопасности? Они ведь часто ходят в штатском. Кто же ещё, кроме тех или полицейских, имеет право носить оружие? Самое разумное, даже единственное объяснение — но всё внутри меня с ужасом вопило: нет, не так это, совсем не так! У тех есть инъекторные пистолеты (они стреляют инъекторами со снотворным), электрические парализаторы, они не станут бросать ножи в стену респектабельного заведения, которое поддерживает общественный порядок, им не придёт в голову силой отнимать то, что они могут получить законным образом (разве не будет на Литургии агентов в штатском?). Дремучей и страшной древностью веяло от этой гибкой и сильной девушки, от этой Юдифи, которую явно звали как-то иначе.
Я спрятал нож за пояс и поспешил из «Красного куба».
— Что, поссорились? — насмешливо спросил администратор. Я нетерпеливо кивнул и вдруг подумал, что этим кивком, этим безобидным обманом встаю на дорогу лжи, которая Бог знает куда заведёт меня. Более того, я со сладковатым ужасом смутно ощутил тогда, что я, раньше законопослушный гражданин, готов по этой дороге пройти до конца, что, не моргнув глазом, буду лгать ещё и ещё.
Выйдя из заведения, повинуясь интуитивному позыву, я набрал номер профессора Блюма. Извинился за то, что отвлекаю профессора от дел, и попросил его о консультации. Ближе у меня не было человека — и, кроме того, неотчётливую связь я почувствовал между невероятным поведением моей случайной попутчицы и неясным, произнесённым полушёпотом призывом моего педагога жить своим умом, всё взвешивать на весах разума.
Блюм удивился.
— Да, я вас помню… Какого рода консультации?
— Со мной произошло что-то совершенно удивительное, — сказал я трафаретную фразу из фильма. И прибавил: — Давно ли вы видели ножи, которые можно метать в стену, профессор?
— Что значит «метать в стену»?
— Значит то, что значит. А ещё метать в людей. Я встретил в метро девушку, и она едва не воткнула в меня такой вот ножик.
— Приезжайте ко мне домой, — неожиданно попросил он меня и назвал свой адрес.
12— Покажите мне его! — попросил меня профессор с порога, даже не произнеся приветствия.— Кого его? — растерялся я. — Ах, да…Я протянул ему нож. Мы прошли в комнату. Профессор сел за стол, надел архаичный прибор под названием «очки» (только старые люди или большие чудаки носят их сейчас), зажёг настольную лампу (сейчас такие — тоже редкость: в современном жилище светильники, как правило, включаются голосом).— Разве агенты службы безопасности носят такие ножи? — спросил я.Профессор оглядел комнату и зачем-то громко включил музыку (я от него этого меньше всего ожидал).— Нет, — коротко отозвался он. — Вы прочли год изготовления на лезвии?— Нет…— А я прочёл. Две тысячи тридцатый. Антиквариат. Полицейские ведь не ходят в кольчуге, как вы думаете, Несс? — он отложил нож. — Рассказывайте, прошу вас.
13Я оказался в клубе уже около восьми вечера и сделал всё именно так, как советовал мне профессор: снял тринадцатый номер «на неопределённый срок» (тот, к счастью, освободили почти сразу после моего прихода) и вкрадчивым голосом попросил администратора, чтобы тот «моей подруге» сказал, будто номер свободен. Вы ведь запомнили её, маэстро?(Не знаю, откуда пошла эта глупая мода — называть администраторов «маэстро».)«Маэстро» ухмыльнулся.— Сложно было не запомнить… Что, хороша тёлочка, а? А по виду и не скажешь… Слушай-ка, а она не того… не парень, случайно? Ты не подумай, я не против, я за, просто такие товарищи обычно идут в «Голубую лагуну», им там, знаешь, привычней…* * *…Попав в номер, я воткнул нож в стену и принялся ждать. «Красный куб» — это один из старейших, самых первых клубов Москвы, поэтому
14Не сделав и трёх шагов, девушка обернулась. Мы оба замерли.— Ловушка это? — тихо произнесла она. — Как же я не догадалась….Как будто правая рука её потянулась к сумочке, из которой уже вылетел один нож.— Да нет же! — крикнул я — и только тогда бурной массой вспененной воды вдруг прорвались на поверхность все те слова, которые, я почувствовал, нужно, необходимо сказать, вне зависимости от того, верю я сам в них или нет (но я уже верил в них, хоть и стыдился этой веры):— Подожди, ради Бога! Здесь только я, больше никто тебя не ждёт. Возьми свой нож. Ты можешь уйти, тебя никто не удержит, ты, Юдифь, которую наверняка не зовут Юдифью, так же, как меня не зовут Микеланджело или Иоанном-Павлом Третьим! Но не уходи, я очень прошу тебя!Знаешь, я только что побывал у профессора, который четыре года учил меня истории нашей страны. И он, этот профессор, признался мне, что знания, ко
15Я догнал её на улице и зашагал рядом. (Кстати, нож пришлось брать мне, она про него забыла.) Так шли мы минуты три: прекрасно она меня видела, но делала вид, будто не замечает.— Ну, что тебе надо от меня! — вдруг сердито воскликнула она. — Что ты бежишь за мной, будто барашек на верёвочке навстречу мяснику! Не жалко тебе твоей нелепой бараньей жизни?— Не решай за меня, какой жизнью мне жить! — ответил я, тоже сердито.Она остановилась на несколько секунд.— Как же ты не понимаешь, господин инструктор, что прежней жизни у тебя уже не будет? Не сможешь ты теперь спокойно вещать свои нелепости, строить глазки школьницам, а после уроков тащить их в свою постель! Может быть, ты думаешь, что новое вино, как ты его назвал, добавится к твоей жизни в виде безопасного хобби, которому можно посвятить час или два? Не будет так. Не успеешь ты оглянуться, как станешь дичью, на которую уже спущены собаки. Пов
СРЕДА, 22 АВГУСТА16Я лёг спать лишь около трёх ночи — я зачитался. А в восемь утра предстояло вставать: в среду у меня было четыре урока для четырёх разных уровней обучения. От одной мысли об унылой необходимости вновь стоять у учительского пульта, вновь воспроизводить готовые фразы из, видимо, насквозь лживого учебника тошнило. Но что делать!Кое-как, клюя носом, я отвёл уроки и торопливо выключал демонстрационное оборудование, когда Тина подошла ко мне, покачивая бёдрами.— Сегодня ты был не в ударе, — бесцеремонно сообщила она, и меня передёрнуло от этой фамильярности.— Так запишись к другому инструктору, в чём беда, — буркнул я.— Нет, Несси! — она так же бесцеремонно взяла мою ладонь в свои обе. — Не обижайся, пожалуйста! Почему ты ушёл вчера? Какие у тебя были дела? Мне тебя не хватало, честное слово!Я усмехнулся, вспомнив скабрезный русский анекдот
17Мы вышли за школьную ограду — и, разумеется, Саша уже стояла, ожидая меня, во вчерашнем своём наряде. Тина, увидев её, распахнула рот.— Эта дурёха увязалась за мной, — быстро пояснил я по-русски. — Я не придумал, как от неё избавиться. Помоги, Саша, ради Бога!Девушка, к счастью, нашлась почти сразу, ещё раньше, чем Тина успела прийти в себя от изумления.— Привет! — широко осветилась она деланной улыбкой. — Я так рада, что вы вдвоём! Теперь вы точно сможете перевязать мою болячку.Я заметил, что Саша говорит по-английски с акцентом и с лёгкими неправильностями.— Какую ещё болячку? — изумилась Тина.— О, — с непосредственностью ребёнка пояснила Саша, — у меня жуткий нарыв на спине! Запёкшаяся кровь, гной и волдыри, всё это нужно перевязывать каждый час, и мне точно не справиться без посторонней помощи. Вначале ранку нужно обработать, а то, честн
18— Ты заметил, — вновь заговорила девушка, помолчав, — насколько люди боятся страдания?— Чужого?— Своего тоже. Но и чужого, разумеется. Страдание и боль кажутся чем-то настолько безобразным, что человек в ужасе шарахается от них прочь, бежит вприпрыжку. Нет сейчас более верного способа избавиться от назойливого собеседника, чем попросить его о помощи. Если меня в самом деле ранят, ты тоже брезгливо уберёшь руки за спину?— Нет, — глухо сказал я. — Думаю, что нет. Но как я могу обещать, я, который ещё не сталкивался с настоящей болью или настоящим страхом?— Хорошо, — задумчиво отозвалась Саша. — И славно, что ты верно оцениваешь себя. Ещё одно испытание тебе, разумеется, нужно… Ты прочёл «Ромео и Джульетту»?— Да. Разве не заметно, что я клюю носом? Я ещё полтора часа не мог уснуть, после того, как прочитал. Отвечай мне, Саша! Верно л
19Не успел я добраться домой, как моя табула издала высокий пронзительный сигнал: мне пришло «текстовое», то есть пиктографическое сообщение от Тины.«Ты болен на голову? Кто эта девица?»Сообщение я проигнорировал — и через пять минут дождался от неё звонка.— Несс, немедленно объясни мне, что происходит! — истерично закричала в микрофон Тина вместо приветствия. — Кто она вообще такая? Ты что, связался с сектантами? Тебя зомбируют? Обрабатывают? Я видела передачу про сектантов, которые проповедуют жалость: это очень опасная секта! Их лидеры нарочно калечат человека, а потом лечат его! Лечат и снова калечат! Ты что, сейчас спал с ней? Знаешь, Несс, что касается меня, я широко смотрю на вещи, но такого извращения я не понимаю! Ты знаешь, что она тебя могла заразить? Что наверняка заразила! Тебе срочно надо в клинику, срочно! Ты опасен для общества! Ты заразишь своих учеников! Если ты не поедешь
84Вечером того дня, когда наш самолёт вылетел из Новосибирска, до города долетели первые ракеты с ядерным боезарядом. В семидневной войне Российская империя перестала существовать. Воистину, мы сами находились на волосок от гибели.В монастыре Ват Суан Мок Сергей Теофилович быстро сошёлся с настоятелем и через месяц был командирован в маленькую удалённую обитель Ват Путта Бен для её обустройства. Перед уходом он отдал нам на хранение несколько образов, ранее бывших на иконостасе Крипты.Михаил Петрович, отличный художник, написал и новые.* * *…Завершая свою историю, я пытаюсь отодвинуть её от себя и взглянуть на неё издали, беспристрастными глазами. Моё изложение восьми дней из жизни Свободного Союза — ни самое полное, ни, конечно, самое лучшее. Я, простой инструктор истории, не был вхож в элиту антихристианского общества, ни разу не посетил Христианию, и, вероятно, глазами генерала Liberatio Mundi или высокопоставленн
83Потянулись тоскливые дни. Михей потребовал принести нам Свод законов Российской империи (дали без возражений) и однажды, листая, воскликнул:— Эврика! «Духовные лица, произведённые в сан согласно традициям своей религии, за исключением “свободного католичества”, не могут быть задерживаемы без предъявления обвинения»!— Сергей Теофилович! — тут же оживился я. — Неужели вы не можете произвести нас… в дьяконов, скажем?Наставник развёл руками, грустно улыбаясь.— Я не архиепископ…— А в… буддийских монахов?— И это не могу. На церемонии должны присутствовать, как минимум, четыре полных монаха, не считая знатока Учения, который её проводит.— А в буддийских послушников?— Два монаха должны быть свидетелями…— А в кого-нибудь ещё ниже рангом? — не отставал я.Сергей Теофилович за
82В это сложно поверить, но до восточной границы Свободного Союза мы добрались почти без приключений. Впрочем, у Империи Хама были тогда другие заботы. Международная обстановка накалялась, и голоса в пользу войны раздавались всё громче.Мы перешли границу Российской империи пешком, ночью. Почти сразу же мы были арестованы пограничниками и отправлены в одно из отделений полиции Екатеринбурга.Не предъявляя нам обвинения, офицеры контрразведки Российской империи специальным автомобилем «этапировали» нас в Новосибирск, где нам отвели чуть более просторную камеру.Начались допросы.Следователь Татищев (в чине штабс-капитана) был вежлив, осторожен, мягок. Нам не угрожали, не кричали на нас, даже и речи не шло об избиениях или пытках. Более того, нам (неслыханная вольность для арестованных) вернули наши личные вещи, предварительно осмотрев их. (Впрочем, у Михея отобрали кривой нож, и он долго сокрушался по этому поводу.) Относи
81Мы ехали днём и ночью, останавливаясь только для того, чтобы забежать в придорожное кафе или магазин (каждый раз уходили только двое, двое оставались в фургоне). За рулём попеременно сидели то Михей, то Михаил Петрович. Ему на руку укрепили «браслет» пастора, а я, скрывая отвращение, должен был, на случай проверок со стороны дорожной полиции, залезть в платье «сестры Справедливости». (Михаилу Петровичу предлагать этот опыт никто из нас даже не решился, и то: засунуть телёнка в женский чулок было бы проще.) Меньше всего хотелось этого маскарада — с другой стороны, любой маскарад помогает забыться…О Саше мы не говорили.Спали тоже попеременно, и однажды ночью я проснулся на узкой трясущейся лавке фургона оттого, что понял: по моим щекам непрерывно бегут слёзы. Кажется, я даже застонал, как ни пытался удержать этот стон, как ни сжимал губы.Сергей Теофилович, в темноте еле различимый (свет в салоне мы не
80Сигналами и сочным русским трёхэтажным матом «святой сестры» фургон прокладывал себе дорогу через толпу.Я оглянулся назад. В салоне были только Михаил Петрович и Сергей Теофилович.— Где Иван? — спросил я, едва мы выехали на свободную улицу.— Мне почём знать, — огрызнулся Дед Михей. — Нянька я ему, што ль? Улетела птица в неведомы края.— Подумай, Михей Павлович: ведь ему невыносимо осознавать свою невольную вину перед Аней и быть с нами рядом, — тихо произнёс наставник за моей спиной. — Он прочитал её письмо. Может быть, он ушёл навстречу подвигу. Или падению... Но будем верить в лучшее.— А… Нэри?— И она ушла, — вздохнул Сергей Теофилович. — И про неё, Нестор, тоже не знаем, куда. Как, собственно, не знаем, откуда она явилась. Она оставила послание, которое мы вскроем перед границей Российской империи.— Сергей
79Литургия продолжилась. Десяток человек после этого, не вынесшие мерзости и адского ужаса зрелища, встали со своих мест и вышли через обычный вход. Я был среди них. Служба безопасности не пыталась нас задерживать, агенты оцепенели, жадно раскрыв глаза происходящему. Да, такое нечасто увидишь!Подкашивающимися ногами я добрёл до проезжей части — и вздрогнул, когда прямо над моим ухом прозвучал острый сигнал клаксона.Не может быть! Чёрный фургон похоронного бюро «Последний путь», наш старый знакомец! Дед Михей, в трещащем по швам платье «суки Господней», из которого нелепо торчали его волосатые руки, высунулся из окошка.— Сигай в кабину, живо! — завопил он. — Поехали!
СРЕДА, ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ АВГУСТА78Гигантская толпа собралась на площади перед храмом Христа Спасителя. Люди в нетерпении задирали головы к огромным уличным стереоэкранам, которые должны были транслировать литургию в прямом эфире, толкались, перешучивались, бранились, шумно дышали, распаляясь мыслью о сладком зрелище, будто нечаянно прижимались друг к другу поближе…Но Саша, в накидке «царицы Ыгыпетьской» шла гордо, прямо, царственно держа голову, и её — пропускали, перед ней — расступались.На входе работали три поста службы безопасности, и мы выбрали молодого африканца, понадеявшись, что тот недавно прибыл в Москву и не слышал нашумевшей истории о Лиме. Чернокожий юноша широко осклабился, проведя считывающее устройство над Сашиным запястьем.— Добро пожаловать, ваше преподобие, — поприветствовал он Сашу. — И вам, ваше преподобие, — сухо обронил он мне, надевшему &l
77Сергей Теофилович в своей келье читал древнюю Кхуддака-никаю, увидев нас, с удивлением поднял глаза и медленно закрыл книгу.— Вы всё-таки решили настаивать сегодня на заупокойном обряде? — спросил он.— Нет, — ответила Саша, прикусив губу (кажется, она была готова и расплакаться, и рассмеяться). — На венчальном, батюшка.* * *…Обряд венчания завершился, а никто не расходился, и даже с места никто не сдвинулся. Все стояли и смотрели на нас, безмолвно, пронзительно, и мне сжало сердце благодарностью и мýкой.— Идите, — шепнул наставник, наконец.И едва не на цыпочках мы вышли из храма Крипты, а все продолжали стоять, глядя нам вслед....Меня удивила землянка Саши (западная, бывший армейский дот). Я, думая прямолинейно и несколько наивно (что всегда свойственно молодости), ожидал увидеть в жилище председателя голые бетонные стены и пол, мишень для метания н
76Мы вышли из Крипты и действительно пошли по лесу. Саша, к моему изумлению, надела лёгкую белую блузку. Была она в ней так хороша, что я и посмотреть на неё боялся — оттого сразу начал хрипловато выкладывать то, что знал:— Лима сказала мне, что девушки будут с трибун бросать букеты. О н попросит выйти ту, чей букет ему понравится. Здесь есть несколько сложностей. Во-первых, служба безопасности на входе будет считывать метки и отнимет букеты у всех, кто не является жрицей или дивой.— Что за беда! — беспечно отозвалась Саша. — У нас же есть её браслет, «царицы Ыгыпетьской», как говорит Дед Михей. Нет худа без добра. Но с букетом ты меня действительно огорчил. Разве может букет полевых цветов от скромной партизанки соперничать с роскошными тепличными розами этих высокопоставленных блудниц? Неужели на самом деле придётся метать нож с трибуны? Больно уж это ненадёжно, и слишком обидно будет промахнуться, пра