24

Глава 24

Волшебник внимательно следил за своими подопечными, отметив загоревшуюся третью искорку, порадовался, и отпраздновал это дело чашечкой горячего шоколада с банановым кексом. Кекс испекла его сестра, тоже в общем талантливая девушка, но Мирим предпочитала тратить свои магические силы на кухне, и частенько дарила родственникам красиво упакованные  кулечки с маффинами или кексами, иногда приносила корзинку с печеньем или жестяную коробку домашней халвы.  Каждый сладкий сюрприз сопровождался маленьким заклинанием,  однажды коробочка даже загорелась – столько любовной магии вложила Мирим в свою выпечку желая наконец женить любимого брата, впрочем Мироф в долгу не оставался. Он благодарно целовал ей ручки и наслаждался волшебным вкусом выпечки в гордом одиночестве, за городом или в уличном кафе – в свою мастерскую он принципиально никого не впускал, тем более с заклинаниями -  магия судьбы дело сложное!

Васька

Карета остановилась у высоченного дворцового крыльца застеленного рыжим сукном. Подскочившие стрельцы распахнули дверцы. Видимо стук да гром вышли знатными – в окнах торчало едва не полдворца. Чинно ступив на  тонкое сукно, Васька вспомнила слова тренера по художественной гимнастике:

- Голову выше, и вперед!

Завороженные гости молча смотрели, как Василиса вплывает по ступеням в тронный зал, кланяется царю,  потом гостям, а отдельный низкий поклон достается Ивану, у которого тут же за пунцовели уши.

- Что ты муж мой на меня обижаешься, али сердишься, что я долго собиралась?  Не хотелось твоему батюшке как-нибудь показаться.

Иван тут же отмер, и повел жену к столу, следом потянулись, гомоня другие гости.

За столом Васька с удовольствием  разглядывала  собравшихся людей,  похихикала в кулачок над старшими братьями Ивана, а потом и пожалела – мужики парились  в тяжелых бархатных кафтанах расшитых золотом по всей поверхности, а золото металл тяжелый, даже в нитях. Рядом так же прели «дочь боярская» и «дочь купеческая». Ничего особо карикатурного в женщинах не было, особенно если учесть общую пестроту одежд и украшений, но и счастливыми они не выглядели – вроде как залетели вороны в хоромы. Сидели прямо и чопорно, к блюдам едва прикасались, и то и дело косились на мужей, точнее на их пудовые кулаки.

Вздохнув,  Васька решила поесть, благо восторженный Иван навалил ей на тарелку всякого - разного. Рыбу и  мясо в подливе Васька отодвинула в сторону сразу – не хватало на пиру подавиться, или платье заляпать, она, конечно, вся из себя волшебница, но проверять работу маг-химчистки лучше в менее людном месте. На краешке тарелки сиротливо осталась нога похожая на куриную, ну что Бог послал, то и кушаем. Обглодав птичью конечность, Васька вспомнила фрагмент сказки – почему-то они изредка всплывали в голове – и спрятала косточки в рукав.  Старшие царевичи нехорошо глянули на своих жен, и те торопливо принялись набивать рукава костями. Мысленно вздохнув, Васька  потянулась к золоченому кубку, куда Иван от широты души или от желания напиться на булькал едва не бутылку терпкого красного вина. Пригубила, оценила букет – как то раз сборы были в Крыму, и ох и наелись они тогда винограда, ну и вина отведали, с той поры осталась привычка искать тонкое виноградное послевкусие в коньяке, и нежную  среднюю ноту в вине. Вино было неплохим, и только. Без всякой жалости Василиса вылила весь кубок в рукав, невестки за булькали своими сосудами. Наевшись и напившись, гости возжаждали развлечений – откуда ни возьмись, выскочили скоморохи, за дудели гудки и дудки, зазвенели бубны и бубенцы. А вскоре громкий шум собрался в плясовую. У многих сидящих за столами гостей непроизвольно задвигались плечи, руки, ноги, но царь был краток:

- Пожалуйте невестушки, покажите нам свое умение.

Ваську Васильевна уже просветила – младшая невестка все делает вперед всех, так что, вздохнув,  мысленно еще раз, и взмолившись, что бы нога не подвернулась в самый ответственный момент Василиса выплыла в центр квадрата, зажатого глазеющими гостями. Вспоминая движения виденные по телевизору она неожиданно вспомнила того типа, что явился ей в серебряном блюдечке – Кощей?  Задумавшись,  она  не видела, как у гостей, Ивана и самого царя начали таращиться глаза, а потом и вовсе едва не вылезать из орбит.  Представляя, что она танцует с Кощеем,  Васька вдруг увидела мысленным взором чудное тихое озеро,  белых лебедей плывущих по темному зеркалу вод, и себя легко и свободно  летящую в танце по утоптанному песочку. Плавные взмахи длинных рукавов, изгиб талии увернувшейся от объятия, лукавая усмешка разгоряченному кавалеру, ах! Музыка смолкла, лебеди разлетелись, озеро растаяло, а больная нога нестерпимо заныла. Подскочивший сбоку Иван увел дрожащую Ваську к столу и щедрой рукой вновь наполнил кубок.

В круг вышли старшие невестки, вдвоем, держась друг за друга и косясь на  красных как вареные раки мужей. Музыканты вновь грянули разноголосицу, невестки переглянулись и попытались  станцевать вместе -  слитное движение рук закончилось душем из вина и сбитня,  при следующем взмахе так же щедро посыпались объедки,  покрасневшие женщины, скукожившись, убежали, причем подальше от встающих из-за столов мужей. Разгневанные царевичи взревев дикими быками  готовы были сорваться во след не рассчитавшим силы дурехам, но  Василиса небрежно махнула рукавом -  и добры молодцы абсолютно захмелевшие сложились на полу в красивый узел из переплетенных рук и ног.

Суматоха поднялась страшная – вымокший и засыпанный объедками царь хотел уйти к себе переодеться, новоиспеченные царевны прятались за свекра, как за каменную  стену, а  перебравшие царевичи костерили все вокруг и честно пытались расплестись из кучи – малы.  Вот в суете никто и не заметил пропажи Ивана-царевича, а Васька так мучилась от боли в клятой ноге, что и Васильевну  пришедшую увести уставшую хозяйку едва узнала.

Лилька

Пока озябший на ветру Гвидон ел – его царица увела обедать в свои покои, дабы он  придворных энтузиазмом не пугал. Лилька рассматривала его сквозь  узорную решетку. Решетка была хитрая – с обратной стороны  ее висела почти прозрачная занавесь, но именно из-за этого Лильку Гвидон не видел, а вот она жадно скользила взглядом по его лицу, крепким рукам, загорелой шее. Наконец поймав себя на разглядывании невысокого столика и мыслях о том, что прячется под ним,  девушка смутилась и тихонечко вернулась в постель – сейчас князь будет обедать, потом купцов провожать,  так что часа два на отдых еще есть, потом тоже работы не много – превратить Ги в шмеля. Лилька сдавленно хихикнула, представив кружащего над ней шмеля с головой Гвидона, и отхлебнув еще горячего бульона задремала.

Разбудила ее царица, легко прикоснувшись к ладони:

- Пора, Ги уже одевается, сейчас на берег побежит, купцы отчаливают.

- Спасибо.

 Лилька села и потерла руками лицо, потом взмахнула коротко кистями и обернувшись лебедкой вылетела в окно.

«К морю князь, а лебедь там

Уж гуляет по волнам».

Но в этот раз Гвидон не торопился следом за кораблем, нет,  желание увидеть отца и услышать, как купцы рассказывают ему о новом диве,  было, но почему бы не пройтись по берегу рядом с медленно плывущей лебедью? А как грациозно изгибается ее шея, когда она смущенная пристальным взглядом князя склоняет голову к воде, словно любуясь своим отражением. Наконец заметив, что купеческий корабль уже подобрался совсем близко к выходу из бухты Гвидон высказал свою просьбу и  получив пригоршню морской воды в лоб с громким жужжанием умчался к трепещущим парусам и мачтам. Проводив князя глазами,  Лилька тяжеловато взлетела, ей хотелось развеяться, выплакать свою печаль, но куда тут можно было пойти? К морскому хозяину в гости? В итоге девушка забилась в пустынный уголок облетающего сада и горько- горько заплакала. Тут ее неведомыми путями и сыскала царица:

- И чего ты плачешь? Гвидон улетел?

- Улетел.

- И ничего тебе не сказал?

- Не сказал.

- А ты ждешь?

- Жду, как дура!

- Тссс, и совсем не дура! Все мы ждем, думаешь, мне Салтан хоть раз сказал что любит? Да мы только пожениться успели, «И роди богатыря, мне к исходу сентября»!

Передразнила царица высокомерным голосом.

- А думаешь, мы до этого сентября виделись? Подарки он дарил! Да нужны мне были его подарки!  Когда Ги родился, пришлось гонца посылать,  сам царь за девять месяцев ни разу дома не побывал!

- Ох, вздохнула Лилька, и вы его все еще любите?

- Люблю, вздохнула царица, так что кто из нас с тобой дура, еще и неизвестно. Хватит слезы лить, пошли пирог, какой испечем, что ли.

- Да я не потому плакала, просто я знаю, что он на мне жениться захочет, я третье диво. Вот и мучаюсь – он ведь не меня хочет, а диковинку, царевну-лебедь, а какая я сама ему и не интересно…

- Ой ли?

 Прищурила глаза царица.

- То-то он с тобой сегодня целый час по бережку гулял, поди, с утра не нагулялся.

Лилька рассмеялась и успокоенная пошла за будущей свекровью, может и правда, научится что-нибудь стряпать? Ги любит сладкое, сразу видно – в детстве недоедал.

Аленка

Аленка в этот день очень устала – с раннего утра  пришлось побегать по столице за одним шустрым мальчишкой, которого кто-то запугал перспективой приюта. Прятался он так хорошо, что даже опытные стражники, знающие в своем конце каждый уголок, терялись в догадках, где ночует ловкий беспризорник. Часов в десять мальца отловили, и отправили в казармы стражи – накормить, помыть, переодеть и лекарю показать. Подумав, Аленка решила парня там, и оставить – глядишь, вырастет и толк будет, а в приюте он быстро из малышни банду сколотит. Старший стражник – усатый лысоватый дядька с крепким брюшком и усмешливым взглядом карих глаз согласился с суетливой старушкой – посланницей самой  царицы. Потом пришла  Дарья  с кипой счетов – приют разрастался, пришлось выкупить соседний дом, и поселить там еще одну вдову с детьми. Но польза тоже была – теперь дети постарше готовили землю под огород, копали гряды под озимый чеснок и морковь, рассаживали тонкие веточки яблонь и кустики смородины.  К вечеру подкопились и государственные дела – налоги, послы, договоры. Уставшая и замученная Аленка едва присела в удобное тронное кресло, как Настасья ввела нового просителя, и это был Иван. Скрепив сердце, Аленка спросила суровым голосом:

- «Что тебе надобно? Зачем явился?

- На тебя поглядеть, я по тебе скучаю.

- По мне и те вон скучали, - сказала Елена Премудрая и показала на тын за окном, где были мертвые головы».

Но Иван не дрогнул, продолжая всматриваться в бездонную зелень глаз, заботливым взглядом отмечая усталость в них, тоску и что-то еще незнакомое, но тщательно скрываемое.

-«Аль ты не жена мне боле»?

Спросил он, хмурясь – заметил свежие царапины на запястьях прикрытых зелеными шелковыми рукавами.

Аленка неожиданно озлобилась – шлялся неизвестно где и сколько, а теперь еще и хмурится на нее! Да, не майская роза, так побегай с утра по холодному промозглому городу  за шустрым парнишкой, а потом еще послы эти – не выпьешь, - обидишь!

-« Была я тебе жена, да ведь я теперь не прежняя. Какой ты мне муж, бесталанный мужик! А хочешь меня в жены, так заслужи меня снова! А не заслужишь – голову с плеч долой! Вон кол пустой в тыне торчит».

Тут Иван опять Аленку удивил, прищурился, смерил ее тяжелым взглядом, да и ответил:

-«Кол пустой по мне не скучает, гляди, как бы ты по мне не соскучилась. Скажи: что тебе исполнить»?

Аленка мысленно ахнула, но не привыкла она сдаваться вот так, за здорово живешь, за один мужской взгляд и дрожание ресниц.

- «А исполни, что я велю! Укройся от меня где хочешь, хоть на краю света, чтоб я тебя не нашла, а и нашла, так не узнала бы. Тогда ты будешь умнее меня, и я стану твоей женой. А не сумеешь в тайности быть, угадаю я тебя, - голову потеряешь».

Иван  согласился, Аленка отвернулась от него, ловя краем глаза его спокойное, словно задумчивое лицо.

- «Дозволь, - попросил Иван, - до утра на соломе поспать, и хлеба твоего покушать, а утром я исполню твое желание».

Замирая сердцем, Аленка лишь кивнула и дождалась пока Иван выйдет, а потом долго глухо рыдала, проклиная собственную глупость и гордость.

Настя

Открыв утром глаза, Настя восхищенно потянулась, в теле парила легкость, сердце пело, хотелось смеяться и делать глупости.  Завтрак уже ждал  - тонкие ломтики белого хлеба, мед, молоко, красиво разложенные фрукты. Напевая, Настя схватила кусочек булки, отхлебнула молока, и как была – растрепанная  и розовая ото сна вышла на балкон. Перед нею расстилалась привычная картина –  макушки деревьев, струи фонтанов, легкие шпили беседок и павильонов.  Но взгляд притягивала лишь одна крыша – потемневшая от времени черепица, высокие каминные трубы, прихотливый флюгер в виде кораблика и раздутыми парусами. Взгляд сам уцепился за эту крышу, и не хотел отпускать. Сжевав хлеб и допив молоко, Настя все так же радостно поскакала  одеваться. Впрочем, сияющее счастье быстро пригасло – она несколько раз отсылала с помощью чудища отцу и сестрам подарки и письма, и вот в первый раз получила ответ. Гордея, своим презрительным тоном, так и виделись поджатые губы и вычурно уложенные косы, писала:

- Отец болен, совсем плох, и если ты не хочешь опоздать к его домовине,  появись, или из наследства ничего не получишь!

На наследство Настене было плевать, а вот болезнь купца ее сильно огорчила. Поэтому выйдя гулять, Настя уже не носилась сломя голову по усыпанным песком дорожкам, а задумчиво бродила, пока не зацепила глазом тень, повсюду следующую рядом:

- Доброе утро, Настя солнечно улыбнулась.

- Доброе утро, госпожа моя.

- Чудо, не зови меня госпожой, меня зовут Настя.

Диво лесное помолчало, а потом, склонив голову тихо произнесло:

- Спасибо тебе, госпожа моя Настя,  за ласку и за привет.  И странно мне, что я не опротивел тебе, не напугал до седых кудрей.

- Хм, Настя вновь глупо улыбнулась.

- Я и так сивая, куда уж тут седеть?

Кокетливо заправив  белесую прядку за ухо, она отступила на дорожке в сторону, показывая чуду, что приглашает его пройтись рядом.

Некоторое время они просто шли вдвоем. Вчерашнее волшебство не то что бы растаяло, просто в солнечном свете утра  слегка потускнело. Однако Настя осторожно взяла зверя лесного за когтистую лапу,  и в молчании они бродили по тропинкам почти час. Потом девушка рассказала о письме сестры:

- И знаешь, мне не нужны богатства отцовские, мне его бы повидать, он ведь за меня волнуется, вот и болеет. Настя вновь погрустнела И услышала в ответ:

- «Не кручинься, госпожа моя, ты в моем дому не пленница,  золот перстень на пальце у тебя, надень его на правый мизинец, и очутишься в дому у батюшки родимого. Оставайся у него пока не соскучишься, а и только я скажу тебе: коли ты ровно через три дня не воротишься, то не будет меня на белом свете, и умру я тою же минутою, по той причине, что люблю тебя больше чем самого себя, и жить без тебя не могу».

У Насти слезы на глазах выступили – вот и знает, что не стоит ехать к честному купцу, а тянет ее, вот и принялась она   уговаривать и себя и чудо лесное:

- Не тужи, чудо мое, ворочусь я быстро- быстро, и не отсутствия моего  не заметишь!

Зверь лесной лишь вздохнул тяжко и вновь провел одним когтем  по едва сплетенной впопыхах косе. 

Настя приобняла его руку и постояла, наслаждаясь близостью, но иголочки тревоги продолжали колоться. Поэтому бережно  освободившись,  она побежала собираться, не хотелось перед рыбьими глазами Гордеи растрепой показаться. Девчонка  - служанка,  повизгивая от радости, носилась вокруг хозяйки  помогая натягивать сарафан, шнуровать рукава,  плести длинную пушистую косу.

А от домика с потемневшей черепичной крышей доносились ритмичные удары и скрип поворотного колеса – чудо морское вымещало свои страхи на  чурбаках  и поленьях.