— Лисё-о-онок, просыпа-айся. Ну-у же, вста-ава-ай, — сквозь дремотную дымку доносится до сознания такой родной голос, и так не хочется выныривать из сна, где я всё ещё могу его слышать. — Вста-ава-ай, соня, — шепчет он, и вспоминается как вот именно таким образом бабушка будила меня в детстве, она считала, что резкое пробуждение плохо влияет на психику. — Лисё-онок…
И вдруг приходит осознание: я уже явно не сплю, а голос-то всё ещё слышу! Распахиваю глаза, и улыбка расползается на пол-лица. Бабушка! Живая! Настроение вмиг взлетело выше небес.
— Вот же улыбашка, — покачала головой бабуля. — Совсем видать влюбилась в своего гитариста.
Ну не могу же я ей рассказать об истинных причинах своего счастья? Поэтому таинственно улыбнулась в ответ, смущённо отводя взгляд и слегка пожимаю плечиками. И ведь даже не лгу, ведь и вправду влюбилась.
На часах половина одиннадцатого. Бабушка права, пора собираться. Та же Анжелка небось вырядится… Хотя, я и так прекрасно знаю, в чём она придёт: облегающее словно вторая кожа красное короткое платье и красные туфли на каблуках. Нет, сейчас меня уже не заденет тот факт, что она по сравнению со мною будет выглядеть сногсшибательно, теперь, разумом взрослой женщины, я понимаю, что Серёга всё равно никого кроме меня не заметит, но всё равно надо хоть немного принарядиться. В интернате, в комнате у меня имеются те платья, что взяла с собой из будущего, но… Как ни крути, там выбор был не столь уж велик, а тут… Тут у меня есть именно то, что надо. Жаль в прошлый раз я так и не набралась смелости надеть столь откровенно-вызывающий наряд: чёрно-белое, приталенное платье из слегка тянущейся, с виду напоминающей атлас ткани, спереди эффект воротничка-стоечки, при этом сзади шея ничем не прикрыта, а спина едва ли не до поясницы остаётся оголённой, рукава свободные, аля летучая мышь, с овальными вырезами по всей верхней части, благодаря чему плечи и локти обнажаются, что зимой кажется верхом неприличия. Ещё и юбочка прямая, едва достигающая колен. Ко всему этому счастью в комплект идут чёрно-белые лаковые туфельки на довольно высоком каблучке.
На то чтобы наскоро умыться, достать из шкафа платье, чулочки и самый красивый комплект белья того времени, ушло не более пяти минут. Столько же ушло на одевание. Расчесала волосы, решив оставить их распущенными, слегка подвела глазки, пару раз провела кисточкой туши по ресничкам, несколько мазков блеска по губам, и вот, я уже почувствовала себя не просто принцессой, а самой настоящей королевой!
— Ох! — всплеснула руками бабуля, завидев мой вид. — Как бы ты женщиной прежде времени не стала, в таких-то нарядах разгуливая.
Я лишь усмехнулась тайком, подумав: «Поздно, доктор…»
— Хотя… — она махнула рукой и направилась прочь из моей комнаты. — Это дело молодое, уж лучше по любви, чем невесть как потом… — тихо бормотала она, а мне сразу припомнился рассказ про бабушкину первую брачную ночь, во время которой она впервые увидела выбранного ей родителями жениха — на тридцать лет старше её!
А на смену её рассказу, всплыл в памяти мой первый раз в институте. Бр-р-р… Аж передёрнуло. Да уж, правда, лучше было сделать это сейчас. Но благо сей вопрос уже неактуален, лишь бы Серёга не задумался на тему того, что в нашу первую совместную ночь я оказалось уже не девственницей. Для меня этот факт значения не имеет. Сейчас, не имеет. А вот тогда, когда нам едва исполнялось восемнадцать… У меня-то день рождения в декабре, и я уже неделю как совершеннолетняя, а вот Серёга аж на месяц меня младше, ему ещё две с половиной недели до вступления во взрослую жизнь, а там, в середине января, восемнадцать исполнится. Опять же, сейчас этот «аж месяц» тоже смешит, а тогда… Как же его задевало, когда я в шутку порой говорила: «не дорос ещё!»
Завершив последние приготовления, ещё раз взглянула в зеркало и довольная полученным результатом, продефилировала на кухню, по дороге успев натянуть куртку.
— Вот, я тут вам кое-что собрала. Валя конечно хорошо готовит, но домашнее всегда вкуснее, — говорит, протягивая мне тряпичную сумку, сквозь которую явственно проступают бортики тарелок.
— Ну, заче-е-ем… — протянула я, не потому что не рада была заботе, просто-напросто смутно представляла, как в своём прикиде и с торбочкой буду смотреться.
— Ничего, не надорвёшься, — прекрасно поняла причину моего расстройства бабушка. — Беги уже, а то всё пропустишь.
— До встречи в следующем году! — чмокнув её в щёку, выпалила я и прихватив сумку, почти летящей походкой подкованной кобылки, поцокала к выходу.
Далеко тащить торбочку не пришлось, уже у калитки меня встретил Серёга. Окинул оценивающим взглядом мои ножки, которые что уж тут скромничать в туфельках на каблуке смотрелись более чем достойно.
— Неужто уже соскучился?
— Ни то слово, — улыбнулся он, забирая у меня сумку, и взяв за руку, повёл к зданию интерната.
— Всё приготовили? — интересуюсь.
— Девчонки марафет наводят, пёрышки начищают, — усмехнулся он. — Будто на них кто-то смотреть будет.
— Пр-ра-авильно, — мурлыкнула я. — Ты должен смотреть только на меня…
— Сейчас договоришься и новый год мы будем встречать в спальне… — приглушённо проворчал парень, умудряясь обнять меня за талию.
— М-м-м… Звучит это… Ты пугаешь или соблазняешь?
— Прекрати… — с укором посмотрел мне в глаза, а я от горящей в его взгляде страсти, чуть лужицей не расплылась. — Нам же всё равно покоя не дадут, — вздыхает, видимо на полном серьёзе прикидывая шансы уединиться. — Только душу травишь.
— Ладно-ладно, не буду тебя совращать! — пообещала я, входя в холл, и снимая на ходу куртку, добавила: — А то ещё посадят за растление малолетних.
— Что-о-о?! — воскликнул он, и я даже понять не успела, куда он дел сумку и когда так извернулся, но вот я уже в крепких мужских объятиях, а мои губы завоёваны без боя, голова идёт кругом, в животе разгорается огонь желания, и вдруг… — Хватит… — прервавшись, хрипловато произносит Сергей, и прихватив меня за руку, ведёт к актовому залу, хотя я не отказалась бы прогуляться совсем в другую сторону.
Каково же было наше удивление, когда мы застали там Анжелу, в гордом одиночестве вышагивающую вокруг новогодней сосны, и держащую звёздочку в руках. Я глянула наверх и поняла, что мы и вправду забыли чем-либо украсить самую верхушку праздничного дерева, рядом с которым то ли до сих пор, то ли уже, стояла высоченная стремянка. И тут я вспомнила, что Анжела жутко боится высоты. Ну теперь понятно, чего она мнётся.
— Давай сюда, повешу, — произнёс направившийся к ней Серёга.
— У-у, — помотала головой та. — Пусть она, — кивает в мою сторону. — Она почти ничего не делала.
Стоит признать, она права, я действительно сегодня отлынивала много, то после ссоры с Серёгой гулять ушла, потом с Каринкой сколько шлялась.
— Полезешь? — окидывая взглядом мою юбку и туфли, уточняет Сергей.
Киваю. А что мне остаётся делать? Проще согласиться, чем выслушивать потом упрёки и нытьё.
Прикинула — может туфли снять? Взглянула на перфорированные ступеньки. Не-е-ет. У меня чулочки порвутся. Да и смотреться буду не очень-то, а на каблуках — эффектно. Взяла у Анжелы звёздочку и вот уже карабкаюсь наверх. Тяжко. Одно дело, когда я днём по этой без малого почти четырёхметровой лесенке туда-сюда с лёгкостью сновала в тапочках-балетках и спортивных штанах, и совсем другое, когда ты в слишком узкой для таких упражнений юбке, да ещё и на каблуках! Это же по сути на одних мысках карабкаться приходится! И держаться при этом всего одной рукой, потому что во второй злополучная звезда. Но сдаваться я не собираюсь, лучше уж я над Анжелкиными страхами посмеюсь в случае чего, хотя мне это и не свойственно, нежели дам ей повод насмехаться над собой.
Ползу наверх, вот уже осталась последняя ступенька, а после неё можно будет нормально встать на верхнюю площадку, и держась за поручень, выступающий вверх едва ли ни на метр, дотянуться до верхушки сосны, и…
Ощущаю, как подошва соскальзывает, цепляя каблуком край ступеньки. Раздаётся хруст отламываемого каблука. Мелькает несвоевременная горечь по испорченным туфлям. И тут, моя нога, словно в замедленном воспроизведении киноленты начинает проваливаться в промежуток между верхней ступенькой лестницы и такой уже близкой финальной площадкой. В момент этого рывка, стоящая на предпоследней ступени нога соскальзывает с опоры… Роняя звезду, пытаюсь удержаться хотя бы руками. Со всей силы вцепляюсь за металлическое основание лестницы, но материал слишком гладкий, а ладони от внезапного выплеска адреналина мгновенно вспотели и просто-напросто соскальзывают вниз. В следующий миг, всё происходящее наоборот ускоряется: головокружительное падение, удар спиной и головой о ступени, мириады искр в глазах, гул в голове, застрявшую вверху ногу пронзает адская боль, сквозь начинающую застилась сознание мутную пелену доносятся чьи-то крики, и… Темнота.
Колесо инвалидного кресла привычно холодит руки, и это радует. Ещё каких-то пару месяцев назад, я не чувствовала и этого. Могла говорить, всё слышала, понимала, но ничего не чувствовала. Даже двигать руками могла, но приходилось следить за ними взглядом. С потерей чувств приходит и полная беда с координацией. Не говоря о том, что можно пораниться и не заметив этого, истечь кровью. Десять лет — много это или мало? В мои прошлые десять лет с восемнадцати до едва исполнившихся двадцати восьми, мне казалось, что это та-а-ак много! Сколько пришлось всего пережить! Ужас! Ага! Просто тогда я ещё не понимала в полной мере, насколько может быть ужасна жизнь человека. Теперь, я прочувствовала всё это на собственной шкуре. Такого врагу не пожелаешь. И как бы близкие не старались тебе помогать, поддерживать, проявляя терпение, искренне даря внимание, нежность и ласку, становится только хуже, потому что лишний раз ощущаешь свою ущербность и тот факт, что ты всего лишь обуза. Как
Наш ведьминский шабаш в самом разгаре. И вот уже Карина воздела руки к небу и вновь напевает странный мотив. Слов по-прежнему не разобрать, но они неважны. Я затаив дыхание жду, когда же из подругиных ладошек ввысь устремится призрачный лучик света. И… Я стою!!! Стою! Как удалось не разверещаться от радости на всю округу? Не знаю. Меня аж колотило всю. Хотелось всё пощупать: редкие травинки, то тут то там торчащие из песчаного грунта, и усыпанную хвоей землю под ногами, и стволы окружающих нас редких сосен, и металлические основания качелей. А ещё… Ещё так хотелось кинутся к Серёге на шею и расцеловать! Но нельзя… Не поймёт. — Можете отпустить руки друг друга, — тем временем произносит Карина, ничего не добавляя о попытках что-либо нарушить, ведь в прошлый раз она завела эти речи по неопытности и всё равно никто ничего не понял. В следующий миг, подруга заключила меня в объятия, с жаром прошептав на ухо: — Получилось! Ребята посматрива
И вот вроде понимаю, что мы сделали всё правильно, вернее сказать, даже мягко с Анжелой поступили, а почему-то всё равно не по себе как-то на душе. Что-то мне подсказывает — она так просто не угомонится, и надо ждать очередной пакости. Вопрос: когда, где и какой? Ведь у неё ещё осталось целых девять дней на то, чтобы что-нибудь самостоятельно изменить в ходе истории. Не придётся ли нам опять расхлёбывать последствия долгие десять лет? Почему десять? Это мне Карина объяснила, количество лет до запуска временной петли, равняется количеству календарных дней между точкой входа в петлю, и тем событием, которое требуется изменить в начальном условии, озвученном в процессе проведении обряда. В нашем случае, отсчёт начинается с вечера тридцатого декабря, и заканчивается опять же вечером, но девятого января. И если за первые сутки Анжела успела так накуролесить в последний раз, то ещё за девять… Мысли мыслями, а мы всё топаем к интернату. Каринка на несколько шагов опередила
— Пойду я, но не надейтесь заскучать! — выскальзывая из Серёгиных объятий известила девчонок я. — Через пол-часика вернусь! — пообещала, мысленно ставя галочку о том, что осталось всего восемь дней, и сегодня слава всем богам ничего не случилось. Правильно говорят — “хочешь насмешить бога, поведай ему о своих планах», так вышло и у меня. — Постой, я тебя провожу, — произнёс Сергей, когда я уже собралась убежать к бабуле. — Да ладно! — искренне развеселилась я. — Тут три шага по интернатскому двору, никто меня украсть не успеет. — Может и не успеет, но я пойду, — упёрся парень, чем немало развеселил и Каринку. Делать нечего, топаем. Он меня за руку держит крепко, будто я вот-вот могу исчезнуть без следа. У калитки, пришлось из всех сил тормозить прущего вперёд будто таран парня. — Ну тут-то меня уже точно никто не украдёт, — смеюсь. — Идём, — почему-то хмуро, отвечает он, и вот же, даже спорить не тянет. Иду. Попыталась
И опять двое суток в поезде превратились в пытку. Нет, никто не шуршал пакетами и не читал нотации, но каждый проносящийся мимо железнодорожный столб отмерял десятки метров, отделяющие меня от любимого мужчины. А те в свою очередь складывались в сотни метров, километры… Десятки, сотни, тысячи километров! Серёга и Карина строчили мне одну за другой смски. Вот только эти краткие послания не могли заменить мне друзей. Это были не более чем слова, без эмоций. Как можно сравнить бесчувственный набор букв на экране гаджета и живое общение, когда ты слышишь интонации, видишь выражение лица, глаз… Наверняка у бабушки после случившегося накопились ко мне сотни вопросов, но видя моё состояние она не лезла с расспросами, за что я была ей безмерно благодарна. А где-то там, становясь всё ближе, была мама. Она уже знала о том, что мы в пути. И уж конечно от вопросов не удержится. Что ответить? Всей правды не скажешь. Не поймут, не поверят. Придётся изложить всё, как есть здесь и с
Сижу, положила Динкину голову себе на колени, привалилась спиною к стене и плачу. Так обидно. За всё. За неё, за себя, за наши с Сергеем отношения, которые замарал своими похотливыми лапами… Да что уж там, и не только лапами! Как посмел этот урод некогда, пусть и в прошлой, по детски глупой и наивной жизни, но всё же бывший моим мужем так поступить? Мозгом взрослой женщины понимаю, что надо это выбросить из головы, не думать, забыть, сделать вид, что ничего не было. Можно ведь как той курице, петухом потоптанной, отряхнуться и гордо задрав голову потопать дальше, сделав вид что ничегошеньки не случилось. Но почему-то не могу. Откуда-то родом из детства проснулись в сознании гордость, принципы, и изнывает от боли сердце оплакивая поруганную честь. Наверное, так бы я себя и чувствовала, тогда, в свои первые восемнадцать. А тут ещё и Дина шевельнулась, явно приходя в себя. Что ей сказать? Как утешить? — Ты, — отталкивая мои руки, прошипела девушка. — Убирайся! — не без
Дома меня ждал более чем тёплый приём. Ещё бы, мама, не успевшая ещё свыкнуться с тем, что я вернулась навсегда, успела соскучиться, а бабуля — поволноваться. И вот мы уже сидим за вечерним чаем с блинчиками. — Ты бы хоть рассказала, что вы там делали? — спрашивает мама, а я едва не подавилась. — Да ничего особенного, — продолжая жевать, прошамкала я. — Снега там, в отличие от города много, но такой что ни в снежки не поиграешь, ни снеговика не скатаешь, — припоминая наши былые поездки в подобную погоду, произношу я. — Сидели в доме, в настольные игры играли. — Все три дня? — удивилась бабуля, прекрасно знающая мою обычно непоседливую натуру. — Ну баню топили ещё, и шашлыки жарили. — Вот слушаю, и думаю, — покачала головой мама. — Тебе точно восемнадцать? Или всё ещё двенадцать? — В смысле? — опешила я от такого заявления. — Ну вырвалась девка на волю и что? Вместо мальчиков снежки, снеговики, настольные игры, ну ладно баня, а
— Вот мам, это забери домой, — протянула я немалую связку учебников. — Те что сегодня пригодятся я взяла, — говорю похлопывая по некогда привезённому из «будущего» тканевому рюкзочку.Та, в присутствии ожидающей меня директрисы, всучила мне тетради и канцелярку:— Удачного первого дня на новом месте, — пожелала мама и поспешно чмокнув в щёчку, обняла на прощание и подтолкнула, мол, иди.Делать нечего. Этот этап неизбежен. Остаётся молиться о том, чтобы я всё же вспомнила учебную программу и не завалила выпуск из школы. Иначе объяснить это не удастся и данный факт будет воспринят как некий демарш против произошедших в моей жизни перемен.И вот передо мною открывается дверь кабинета, и я оказываюсь в просторном светлом помещении. Стоящий возле доски преподаватель, заметив, что в гости пожаловала директор, тут же жестом призвал класс встать со своих мест. Послышалось шарканье, скрип стульев.— Знак