Часть 1 - Глава 6

VI

Я уже упоминал о том, что первый год моего директорства оказался не таким уж тяжёлым. Конечно, всё познаётся в сравнении: я работал по семь часов каждый будний день (а согласно должностным инструкциям все восемь должен был ежедневно трудиться), и, помнится, «отмотав» первую неделю, поразился: неужели я выдержал? И так теперь всегда будет? Потом, разумеется, втянулся. Весь первый год я больше присматривался к тому, как действует весь сложный школьный механизм, и методом проб и ошибок нащупывал границы того, что я должен, а также того, что мне позволено. Я не принимал серьёзных решений, а текущие решения принимались почти сами. Сотрудники приходили ко мне и просили сделать то, что делалось каждый год, что было в русле привычной жизни. Для того чтобы исполнить ожидаемое, мне и нужно было всего-то написать приказ и ознакомить с ним под роспись ответственных лиц, даже со вторым не возникало особых сложностей, так как поручения оказывались для сотрудников ожидаемыми, каждогодними. Да, без ропота иной раз не обходилось, но с открытым неповиновением я за первый год не встретился ни разу. А уж первое — само написание приказа — и вовсе было простым делом. Все образцы приказов содержались в книге приказов за прошлый год, впрочем, от этой книги я уже отошёл и больше использовал заготовки, которые находил в Сети, а то и сам сочинял: прошлые приказы, составленные делопроизводителем, виделись мне достаточно безграмотными, и с юридической точки зрения, и с точки зрения норм русского языка.

Работа почти любого школьного директора имеет в себе, пожалуй, четыре основные обязанности:

1) поручать текущие дела исполнителям (если только дело не имеет деликатного характера) и следить за их выполнением;

2) лично принимать решения, в первую очередь — кадровые, и каким-то образом закрывать вакансии педагогов, которых в муниципальной школе по причине невысокой зарплаты учителей частенько не хватает;

3) быть «мировым судьёй» для всех сотрудников, тем карателем и мирителем, который решает проблемы внутри коллектива;

4) изображать видимость успешной работы учреждения в глазах начальства и родительской общественности, а при необходимости (то есть в случае большой беды: серьёзного конфликта, случая, близкого к уголовному, и так далее) или «переводить стрелку» на исполнителя, или, если по глупости не сумел этого сделать, самому нести повинную голову на плаху.

Не упоминаю здесь множество мелких обязанностей вроде сдачи отчётности (бухгалтерскую отчётность сдают, конечно, бухгалтеры, но вот формы, которые каждый год придумывает департамент образования, иногда руководителю приходится не только подписывать, но и заполнять собственноручно); вроде подготовки к плановым и внеплановым проверкам прокуратуры, государственного пожарного надзора и Роспотребнадзора, а также к ежегодной приёмке перед началом учебного года; вроде своевременного направления педагогов на аттестацию и обучение и проверки того, имеют ли технические работники необходимые группы допуска по электробезопасности и пожарной безопасности; вроде проведения ежемесячных педсоветов: то самое дело, с которым превосходно мог бы справиться и завуч, но от которого директор в силу положения, да и ради необходимости быть пугалом для нерадивых не может уклониться; вроде участия в ежеквартальных заседаниях комиссии по распределению надтарифного фонда, то есть, проще говоря, по распределению премий; вроде высиживания нудных часов на ежемесячных совещаниях директоров; вроде «выбивания» денег из городского департамента образования на неотложные, но значительные хозяйственные траты путём составления актов об аварийном состоянии и доведения их до руководства, путём запугивания своего прямого начальства родителями учеников, настоящими или мифическими, которые вот-вот, прямо завтра готовы устроить скандал федерального масштаба, и прочих активных телодвижений; вроде личного приёма, в любое рабочее время, этих самых обиженных родителей; вроде взаимодействия с подрядчиками (например, поставщиками продуктов для школьной столовой) и заключения договоров с новыми; вроде контроля очень утомительной процедуры размещения срочных подрядов на федеральном сайте государственных закупок (дело, уже испортившее и продолжающее портить кровь очень многим администраторам) и так далее, и тому подобное. Всё это предстояло выяснять на ходу, и почти каждый день приносил что-то новое. Но я уже сказал, что в первый год как мог избегал того, чтобы круто закладывать руль вправо или влево, а гораздо чаще просто позволял всему происходить силой инерции, только освящая эту самую инерцию авторитетом своего приказа, поэтому и не испытывал особого беспокойства.

Ах, если бы работа администратора сводилась только к исполнению его непосредственных должностных обязанностей! Существуют ведь и подводные течения в педагогическом коллективе. К концу первого года моего директорства одно из таких подводных течений вышло на поверхность: у меня назрел конфликт с моим секретарём.

Делопроизводителем школы была пенсионного возраста мадам, некая Ольга Михайловна Завадская, которая приказы печатала медленно, да ещё и с небрежной пунктуацией: иные запятые «приклеивались» к следующему после них слову, другие отсутствовали в нужных местах и появлялись в ненужных. Работать на компьютере с пишущей машинки она переучилась лишь за два года до моего прихода. Вдобавок ко всему, Ольга Михайловна из месяца верную неделю пропадала на больничном. Что-то у неё было не в порядке с кровяным давлением… Первое время мне нравилось, спустившись в бухгалтерию, не печатать приказы самому, а диктовать их, но в наши дни компьютерная программа порой распознаёт слова быстрей и грамотней, чем эта делала Ольга Михайловна. Приказы, в итоге, я стал писать сам. От обязанностей курьера (вроде необходимости отвезти ту или иную бумагу в департамент, получить подпись и тому подобного) делопроизводитель не отказывалась, была привычна к ним по прежнему директору, но только исполняла их очень нешустро, пропадая с одним поручением часа на четыре или уж на весь рабочий день, а ещё и настаивала на компенсации проезда из надтарифного фонда, против чего я не возражал, но против чего, конечно, протестовали бухгалтеры: им ведь по долгу службы тоже в городской департамент финансов приходилось ездить немало, и им проезд никто не компенсировал. Если же выплачивать компенсации всем троим, премиальный фонд уменьшался уже ощутимо, а он и так был скудным. По всем потребным мне делам я в итоге наловчился ездить сам, тем более что купил автомобиль к концу второго года работы в школе, но это случилось уже после. Помимо скорости выполнения, личная подача документов давала возможность решить ту или иную проблему на месте: к примеру, разъяснения, которые тот или иной чиновник Роспотребнадзора, скажем, и не подумал бы давать школьному секретарю, он директору школы давал охотней. В итоге обязанности у Ольги Михайловны сложились совсем необременительные. Даже не могу сказать с уверенностью, что именно она делала: верней всего, не делала ничего, а вот: поливала цветы, сплетничала с другими сотрудницами, пересказывала байки бухгалтерам, а бухгалтеры, как назло, её на дух не переносили, хоть и сидели с ней в одном помещении. От такой жизни секретарь стала появляться на работе всё поздней, тем более что я в те дни, когда уроков у меня не было, приходил только в девять: так было меньше шансов встретиться с родителями, многие из которых от дирéктора школы, особенно от молодого, хотят просто невероятных вещей.

Помню, что весной первого года ко мне в кабинет ворвалась заместитель директора по воспитательной работе Любовь Георгиевна, вся гневная, красная, только что пар от неё не шёл:

— Владимир Николаевич! Ольга Михайловна сегодня опоздала на два часа! А нужна была мне, чтобы получить справку, я полчаса её в бухгалтерии прождала! Отговаривается каким-то Вашим поручением, а я уже узнала от бухгалтеров, что всё враньё! Владимир Николаевич! Вы мужчина или нет? Директор или нет? Вы разве выговор не можете ей объявить? Строгий выговор причём! Строгий!

Меня ситуация, когда сотрудник опаздывает на два часа, возмутила тоже: я вызвал делопроизводителя и объявил о выговоре, письменном, и приказ о выговоре на ознакомление сотруднику тоже предъявил.

У Завадской аж губы задрожали: выговор? За что? За такое житейское дело? И ведь она больной человек! Сегодня еле силы встать нашла! Почему же я с ней так?!

Я был неумолим (хотя задним числом понимаю, что устного выговора вполне тогда хватило бы), и под роспись с приказом делопроизводитель, полная оскорблённого достоинства, конечно, ознакомилась. С тех пор её дружелюбие ко мне пропало вовсе, а начался прямо-таки саботаж поручений со ссылкой на слабое здоровье. «Что если мне сократить ставку секретаря? — размышлял я. — Верней, не так, не сократить, а “мёртвую душу” взять на это место, и зарплату делить между мной и главным бухгалтером?» О разных административных фокусах вроде «мёртвых душ» я уже тогда получил некоторое представление, но откровенно пользоваться всем арсеналом средств, как делали, делают и продолжат делать огромное число директоров, ещё побаивался. Должность делопроизводителя я по согласованию с департаментом образования упраздню, прикидывал я, а введу должность курьера. Возьму на неё девчонку, молодую, быстроногую. Сразу после университета или вовсе студентку. И то, ведь и поглядеть не на кого: молодых педагогов четверо всего, и один из четырёх — парень. Уж про курьера-то бухгалтерия не станет сильно противиться компенсации проезда, курьеру она по должности положена. Только бы вот куда мне пристроить Завадскую?

Поговорив с Еленой Андреевной, старшей медицинской сестрой, я, казалось бы, нашёл решение, и в один рабочий день мая 2010 года пригласил секретаря к себе в кабинет.

— Ольга Михайловна, ставку делопроизводителя на следующий год я думаю упразднить, — начал я с места в карьер. — Вместо неё в штатное расписание будут введены полставки младшей медицинской сестры и полставки курьера. Христом-богом Вас прошу: переходите на младшую медсестру!

— Как я на неё перейду, Владимир Николаевич? — опешила Завадская. — У меня медицинского образования нет!

— Не требуется.

— И что я буду делать?

— Ничего, как и сейчас. Будете сидеть и бумажки перекладывать, только не в бухгалтерии, а в медкабинете.

— Я с Еленой Андреевной не дружу…

— Она уже согласилась.

— Конечно, она Вам согласится, когда у неё подчинённый будет, а мне какая радость? Владимир Николаевич, так ведь я в зарплате потеряю!

— Верно, Ольга Михайловна, но и мы чистой благотворительностью не можем заниматься.

— А должность курьера я по совместительству не могу исполнять?

— Боюсь, что нет. Положа руку на сердце, Ольга Михайловна: Вас же только за смертью посылать.

— Спасибо! — обиделась женщина. — Вы мне много приятных вещей наговорили сегодня: и не делаю-то я ничего, и посылать-то меня только за смертью… А у меня, между прочим, сердце больное, и грех так шутить!

— Так тем более Вам будет тяжело исполнять две должности!

— На курьера-то — молодую, длинноногую возьмёте?

— Хоть бы и молодую.

— Конечно, конечно, куда уж мне… Владимир Николаевич, не уйду я никуда, даже не надейтесь! И не изменить Вам штатное расписание без согласования с трудколлективом! Я член профсоюза, между прочим!

Я продолжал смотреть на неё, не мигая.

— Чтó Вы так на меня смотрите? — неродственно поинтересовалась Завадская. — Намекаете, что если сама не уйду, так Вы меня «уйдёте»?

— Ни на что не намекаю, это Вы сама первая сказали.

— Хотела бы я посмотреть, как! На рабочем месте я сижу от звонка до звонка, опаздывать я больше не собираюсь! Выговаривать мне не за что!

— А я не выговором, — спокойно сообщил я. — Я аттестацией. (Про возможность аттестации непедагогических работников через аттестационную комиссию внутри учреждения я буквально на днях прочитал то ли в Трудовом кодексе, то ли в каком-то муниципальном положении, то ли в законе области, сейчас уже не вспомню точно.) Комиссию соберём, график утвердим. Всех, кроме учителей, чтобы Вам не обидно было, но Вы будете первая в списке. Теоретические билеты и практическое задание. Вы, Ольга Михайловна, знаете, к примеру, что такое Power Point? Да что я спрашиваю! Вы даже слово «компьютер» через «о» в третьем слоге пишете, видал я у Вас ярлычок на рабочем столе… И, соответственно, Вас, как не прошедшую аттестацию, по причине несоответствия занимаемой должности…

— Вы так не сделаете, Владимир Николаевич!

— А что мне помешает?

— Глупости, и даже слышать не хочу! Я могу идти?

— Пожалуйста, но над сказанным очень прошу Вас подумать.

Завадская с того дня взяла больничный, но резиновым этот больничный тоже не мог быть: в начале июня она снова показалась на работе — и тут как раз я нагрянул в бухгалтерию.

— Ольга Михайловна, очень рад Вас видеть! — начал я с фальшивой бодростью. — За время Вашей болезни подготовлены несколько приказов, можете в книге приказов их прочитать.

— Я что-то плохо вижу сегодня, — пробормотала делопроизводитель. — Давление прыгнуло, так что уж извините…

— Хорошо, я Вам перескажу! — любезно согласился я. — Утверждено и согласовано с председателем профсоюзного комитета Положение о внутренней аттестации. Утверждён состав комиссии: администрация школы. Утвержден годичный график аттестаций. Ваша аттестация на соответствие должности предполагается через неделю. Прошу Вас ознакомиться с экзаменационными билетами...

Я протянул ей листок, распечатанный на своём принтере. (Лазерный принтер я перетащил в свой кабинет, а делопроизводителю оставил матричный, она и матричным принтером не сказать чтобы часто пользовалась.)

Завадская встала из-за стола и, не обращая на листок никакого внимания, не глядя на меня вовсе, не сказав ни слова, вышла.

— В медкабинет пошла, — неприязненно пояснила главный бухгалтер.

— Почему в медкабинет? — удивился я.

— Приступ симулировать. Уже делала так.

— Владимир Николаевич, не шутите с этим! — тут же вставила своё слово второй бухгалтер. — Она ведь надумает себе, и в самом деле случится! Не знаете Вы, как это бывает, что ли? Внушает, внушает человек себе, глядишь, и сам поверит! И что Вы, в самом деле: оставили бы старуху в покое! Извините, конечно: это дело не моё…

— Нет, Наташа, ты неправа! — энергично откликнулась главбух. — Она ведь ничего не делает, ни-че-го! Сидит и мне глаза мозолит! А сейчас снова будет изображать театр одного актёра!

Галина Анатольевна не ошиблась: едва явившись к медсестре, Завадская сразу легла на кушетку и заявила о том, что у неё приступ. Вызвали «Скорую».

— Объективных симптомов нет, — сказал мне врач «Скорой», выйдя из медкабинета. — Так, скорее психологическое. От госпитализации отказалась, дойдёт домой сама. Вы директор? Очень хорошо. Знаете, при производственных конфликтах, особенно с молодым руководителем, работники такого возраста нам сплошь и рядом звонят. Не Вы первый, кто такое видит, поверьте. И я Вас приглашаю глядеть на всё это более сочувственно. Я понимаю: Ваша сотрудница непригодна к исполнению своих обязанностей, опаздывает, ленится, завирается…

— Как Вы всё сразу так проницательно прочитали? — не мог не удивиться я.

— Я предположил. Понимаю, что ей на пенсию пора, понимаю, что она занимает место, на котором другой человек трудился бы с большей пользой. И всё же: имейте сочувствие! А Вы сейчас его не имеете…

Не дождавшись пятницы, на которую была назначена аттестация, Ольга Михайловна положила на мой стол заявление об увольнении по собственному желанию. Поставив печать в трудовую книжку, я ещё через недельку с лёгким и радостным сердцем отправился в заслуженный летний отпуск. Никакие угрызения совести меня тогда не беспокоили. Да, под моим нажимом уволился работник, но ведь никудышный был работник, нет? А вот новый курьер…

Нового курьера, правда, не сыскалось, даром что объявление о вакансии подали и в газету, и в государственную службу занятости. Покумекав вместе с главным бухгалтером, мы оформили на должность курьера… кого, как вы думаете? «Мёртвую душу», конечно. Необычайно прозорлив был Николай Васильевич Гоголь, а бессмертный его роман до сих пор вдохновляет муниципальных служащих по всей нашей стране.