– Продиктуйте еще раз по буквам ваше имя и фамилию.
– Анастасия Александровна Е-ли-се-е-ва
– Евсеева?
– Е-ли-се-ева. От имени Елисей. Так кораб…
– Я уже поняла, – меня перебили на полуслове, – просто не услышала, вы невнятно сказали.
Молодая темноволосая женщина за небольшим письменным столом в уютном офисе выглядела очень стильно и респектабельно. Аккуратная стрижка, минимум косметики, ухоженные руки и длинные ногти. Вместо линз – модные очки с тонкими золотыми колечками на дужках. Она внушала доверие и располагала к себе с первой секунды именно спокойным, рассудительным и холодным видом. Когда увидела ее в этом маленьком кабинете в старом районе города, даже духом воспрянула. Потому что поначалу очень скептически отнеслась к мейлу, который пришел в ответ на мое объявление о поиске работы няней или сиделкой. Я уже несколько месяцев поднимала это объявление наверх, двигала за деньги, рекламировала, но безрезультатно. Меня вызвали на пару собеседований, но каждый раз я получала отказы. Чаще всего не подходил возраст, отсутствие опыта, не подходило, что не замужем, и куча всего не подходило. Какие-то совершенно обидные мелочи вплоть до цвета волос. Типа такие светлые блондинки не отличаются умом. Куклы пустоголовые.
Одна так и сказала своему мужу, едва я вышла за дверь их квартиры.
– Зачем мне эта Барби без мозгов? Глазами шлепает, волосы выбелила, чему она моего ребенка научит? Тоже мне – педагог. Глазами так и стреляла из стороны в сторону.
Стало очень обидно, я даже расплакалась. Стреляла глазами, потому что роскоши такой никогда не видела, а волосы у меня такие белые от природы. Какая-то мутация гена. Не альбинос, но есть некоторые отклонения. Маме это говорили, еще когда она беременная мной была, что может родиться больной ребенок. Я родилась здоровой, но врачи все же думали иначе и каждый год проверяли меня на всякие патологии, пока я не стала достаточно взрослой, чтобы отказаться от проверок.
У меня и цвет глаз не совсем обычный – темно-синий, ближе к фиолетовому. Я стараюсь носить линзы или очки, чтоб люди не пялились и не шарахались. А из-за генетических проблем с кожей летом я могу сгореть до мяса и покрыться огромными пузырями. Поэтому даже в жару ношу длинный рукав и длинные юбки. Не люблю свою внешность, мне кажется, что я ужасная. Может, поэтому у меня и с парнями не складывалось. Отталкивала их моя неестественная белизна кожи и волосы. Люди не любят, когда кто-то от них разительно отличается. Таких обычно ненавидят и всячески гнобят. Меня не гнобили, так сложилось, но и друзей у меня особо не было. Только Лиза. Еще с самого детства.
Когда я стала постарше, мы пытались мои волосы перекрасить, как и мои брови с ресницами. С бровями все вышло, а вот волосы никак не брали цвет, только оттенки. Со временем и это перестало волновать. Я много училась, готовилась к поступлению на бюджет в педагогический, и мне стало не до внешности. Особенно когда с папой случилось несчастье, и пришлось помогать маме. Лиза к тому времени замуж вышла за своего Сержика и укатила в другой город. Общались мы с ней теперь лишь в переписке и по телефону.
«– Слишком ты молодая и яркая, Настя. Не хотят бабы тебя в свой дом впускать. Я б тоже не впустила. Оно, конечно, мужику своему доверяешь, но… зачем соблазн держать перед носом, особенно такой экзотический. Это тебе надо нянькой к маме-одиночке устраиваться, да где ж такую с деньгами найти. Брошенные женщины в нашей стране обычно влачат жалкое существование, им на подгузники не хватает, не то что на няню.
– Тоже нашла красавицу. Может, наоборот – я для них страшная. Чтоб детей не пугала.
– Дура ты страшная, вот ты кто! Ты посмотри на себя. На улице все вслед смотрят. Ты особенная, необычная. Я б за такой цвет волос удавилась. Куколка.
– А что же мне делать? Меня и убирать не берут, и за стариками присматривать. Мне работа нужна, Лиз. Отец травму на стройке получил, ты ж знаешь, а мать сама нас всех пятерых тянет, еще и ему на реабилитацию.
– Что со страховкой от фирмы, где он работал?
– Ничего. Говорят, что он сам виноват – нарушил правила безопасности, даже свидетели нашлись. Ни копейки не выплатят. А на адвокатов деньги нужны. Просто так никто не берется с этим возиться.
– А переводами пробовала заниматься, ты ж у нас полиглот? Арабский знаешь, английский.
– Пробовала. Не хватает нам все равно. Заказывают переводы, но мало. В контору по переводам не взяли, им с опытом требуются, только на фриланс. Не хватает ни на что. Тошка с Верочкой в пятый класс в этом году идут, купить все надо к школе, оплатить всякие подкурсы, и мне за универ. Да что я рассказываю, ты сама все знаешь. Мать на двух работах и по ночам шьет на заказ. У нее уже рука правая дрожит.
– Не знаю, что тебе сказать, моя хорошая. Попробуй через интернет объявления дать, может, кто и откликнется. Только осторожней там. Сейчас тварей хватает с разводиловом. Хочешь, я денег займу?
– Не хочу. Мы и так тебе должны».
И я дала объявление, никто, правда, не писал очень долго, а потом письмо пришло из агентства по трудоустройству за границей. У меня аж сердце сжалось, скрутилось в тугой узел от радостного предвкушения. Меня приглашали на собеседование в офис одной известной фирмы, но адрес смущал. Обычно все конторы у нас находились в центре, а эта – непонятно где. У черта на рогах, как сказала Лизка. Но по телефону очень приятный женский голос меня успокоил.
– В этом городе мы всего лишь открыли маленький офис для собеседований. Мы представители огромной компании, филиалы которой находятся в самых крупных городах нашей страны. Мы подыскиваем персонал в больницы, в пансионаты, в детские государственные учреждения и так же для частных лиц в страны Европы и Ближнего Востока. Вам не о чем беспокоиться. У нас все законно и прозрачно. Вы можете вбить в поисковике название нашей фирмы и все о ней почитать. На рынке мы уже больше десяти лет. Нам доверяют, как влиятельные клиенты, так и наши работники. Приезжайте в офис в среду, я записываю вас на 10:15 утра. При себе иметь паспорт, загранпаспорт, свидетельство о рождении, аттестат, выписку от терапевта, гинеколога и психиатра. Фото не нужно – вас сфотографируют на месте в случае, если вы нам подойдете. Не опаздывать! До вас и после вас записаны люди.
И у меня сердце затрепетало от радости. О, Господи! Спасибо тебе, наконец-то я смогу хоть чем-то помочь родителям. Обстановка в доме становилась все невыносимей. Отец запил после травмы. Нет, он не буянил, не обижал нас с мамой, он просто медленно, но уверенно сдавался и уходил в тоску. Называл себя бесполезным бревном и порывался уйти из дома, чтоб освободить матери руки. Они, конечно, потом мирились. Она плакала, он ее жалел…. А я плакала у себя за стенкой, потому что понимала, что ничем не могу им помочь, а только вишу на шее гирей со своей учебой.
Разве что могу с Тошкой и Верочкой повозиться и уроки сделать, хоть так маме руки развязать. Потом отец нашел работу на дому, ему привозили какие-то детали, и он подпиливал их с разных сторон специальной большой пилкой, на фоне этого у него развился кашель и начали слезиться глаза. Но все мы понимали, что это тоже деньги. Небольшие, но все же. Врачи говорили – ему б реабилитацию хорошую, и он, может, еще и смог бы ходить без костылей. Но где ж на нее деньги взять, на эту реабилитацию. Я понимала, что, если найду работу и уеду, маме не нужно будет кормить еще и меня и тратиться на еще один рот в семье. А так я смогу помогать им. Ничего, Вера уже не маленькая, по дому если что справится, да и Тошка молодец, с отцом его детали пилит. Они справятся без меня. Им даже легче будет.
Пока ехала в офис, мечтала, как приеду с подарками красивая, загорелая, Тошка и Верка визжать буду от радости, а мама расплачется. Я ей денег дам и скажу, чтоб везла отца в медицинский центр в столице, потом он ходить сам начнет, и мы станем все той же счастливой семьей.
Теперь я сидела перед представителем «Ваш Заработок Здесь» (да, я проверила эту фирму и прочла о ней много хороших отзывов) и нервно теребила подол платья. Самого красивого из всех, что у меня были, темно-синего, до колен, с короткими рукавами и стразами по краю декольте. Мне Лиза его подарила на день рождения в прошлом году, и я надела его всего два раза. Верка каждый раз, как его видела, кричала, что тоже такое хочет. Обезьяна мелкая.
– Вы указали, что владеете тремя иностранными языками. Напишите – насколько хорошо вы знаете эти языки, обведя в кружочек цифры от одного до десяти. Где десять – превосходно, а единица – не знаю.
Я обвела цифру девять, так как все же это не родной мне язык.
– Арабский?
– Да, мне всегда была очень интересна восточная культура. Потом я ходила на курсы и учила язык онлайн. Практики, правда, было мало, но читать и писать я умею хорошо. Я даже делала несколько переводов с арабского на русский язык.
Кажется, ее совершенно не заинтересовал мой рассказ. Точнее, ей было совершенно наплевать – откуда я знаю этот язык, ей вообще было на меня плевать, хоть она и делала вид, что интересуется.
– Выезжали ли вы раньше за границу для работы и в какие страны? Не привлекали ли вас за границей к ответственности за незаконную трудовую деятельность?
– Нет, конечно. Я вообще ни разу не была за границей.
У нее зазвонил сотовый, и она отошла с ним в сторону. Краем уха я слышала, о чем она говорит, хотя и старалась не подслушивать.
– Я понимаю. Но они не валяются на улице и не едут сюда пачками. Пока что только для ВЗЗ. Для тебя никого. А что я могу сделать? Ловить их на остановках? Так и передай Асаду, пока что пусто. Притом, ты сам понимаешь, всех подряд не возьмешь. Нужно, чтоб подходила по всем параметрам. Чтоб потом без неприятностей. Мне они не нужны. Я помню про долг! Асад знает, что я все верну… я… поняла. Не надо… Пожалуйста! Я поняла, говорю. Хорошо, я постараюсь найти.
Она вернулась к столу и грациозно за него села, подняла на меня красивые темные глаза и поправила краешек очков. Внимательно меня осмотрела. Очень внимательно. Покусывая кончик шариковой ручки.
– Вы замужем? Есть дети?
– Нет.
– Живете одна?
– С родителями, братом и сестрой.
– Кем работают родители?
Я все ей рассказала, она проявила столько внимания и сочувствия, спрашивала о травме папы и даже рекомендовала – к каким врачам можно обратиться. Наверное, она очень хороший человек, раз смогла выслушать меня, кивая головой и что-то записывая себе в блокнот. А потом вдруг спросила:
– У вас очень необычная внешность. Почему не пытались устроиться фотомоделью в агентства? Мы набираем девушек для разных реалити-шоу. С вашими невероятными данными вы смогли бы поучаствовать. Набор проходит прямо сейчас, девушкам выплачивается аванс, и уже завтра они выезжают с группой во Францию.
Я отрицательно покачала головой. Какие модели? Я? Да я одеваться нормально не умею, на каблуках почти не хожу.
– Нет. Это не для меня. Я боюсь толпы, боюсь сцены и микрофона. Нет, нет, нет. Я не смогу, нет. Не мое это. Мне няней, сиделкой.
Улыбка тут же пропала с ее лица вместе с наигранным участием.
– Все понятно. Значит, нет. Вас сейчас сфотографируют в коридоре, и через несколько минут я скажу вам, что у нас есть для вас. Проверю по запросам и по картотеке заказчиков. Не уверена, что смогу что-то найти, но я постараюсь.
Меня сфотографировали у белой стены на лестнице с загранпаспортом в руках. С улыбкой и без. Нет, не каким-то крутым фотоаппаратом, а просто на сотовый. Сделал это какой-то мужчина с короткой бородой и очень маслянистым взглядом, которым он словно трогал мое тело, шарил по нему, как щупальцами. Напоследок он назвал меня сахарком и исчез за дверью «офиса».
Мужское внимание я не любила. Не то что не любила, я просто привыкла выпускать иголки, потому что обычно со мной знакомились лишь из дикого любопытства. Однажды мне так и сказал парень, в которого, как я думала, я была влюблена:
«Хочу посмотреть – везде ли ты такая беленькая. Пацаны говорят, ты крашеная. Дай сфоткать!»
Я его ударила. Нет, не пощечину дала, а по-настоящему ударила кулаком в лицо, так что носом кровь пошла.
«Белобрысая ссссука! Думаешь, ты нужна кому-то? Все только хотят на твою щелку посмотреть, такая ли она, как у других, или альбиносская. Страшилище ты заморское».
Я села на скамейку у стены и стиснула ручки сумочки. Утром Лизка мне сказала, что если будут предлагать фотосессии, чтоб я сразу брала ноги в руки и убиралась подальше. Пока что ничего такого мне не предложили, да и фирма выглядела действительно очень приличной. Конечно, в таком маленьком городке, как наш, и не нужно шикарного офиса.
Как часто мы себя уговариваем, ищем плюсы там, где их практически нет, чтобы не разочароваться, чтобы найти то, что искали. Я отчаянно хотела, чтоб мне повезло, я надеялась, что смогу помочь своим родителям, и они будут мной гордиться. Конечно, не об этом мечтала моя мама, но никакая работа не страшна, никакая работа не воняет. Так говорил мой дедушка.
Нам бы Тошку с Веркой на ноги поставить и папу подлечить, и все у нас хорошо будет, заживем как раньше счастливо.
– Анастасия!
Я резко встала и уронила сумочку, тут же подняла и ринулась за двери кабинета.
– Присаживайтесь.
– Что-то нашли для меня?
– Нашла одно место. Светской арабской семье требуется няня и домработница со знанием языка. Живут они в пригороде Парижа в собственном частном доме. Семья приличная. Она учительница, он политический деятель. Вы им подходите.
Я аж всхлипнула от радости и стиснула руки.
– Подхожу? А вы с ними говорили? Они видели мое фото? Неужели так быстро?
Наталья подняла на меня слегка раздраженный взгляд.
– Конечно, видели. Я отправила им фото, озвучила ваше резюме, дала свои рекомендации.
– Ооох, огромное вам спасибо, вы даже не представляете, как мне нужна работа.
От радости меня аж потряхивало, я готова была станцевать прямо здесь и даже расцеловать эту женщину.
– Конечно, представляю, поэтому отправляю вас в очень приличную семью, которая тщетно искала работницу со знанием языка.
– Спасибо. Как же я вам благодарна.
– Есть, правда, некоторые нюансы.
Но какие уже могли быть нюансы, если у меня перед глазами нарисовался уютный домик, черноволосые ребятишки и милые хозяева прекрасного дома под Парижем.
– Так как в Париж у меня едете только вы, вам придется лететь вместе с девушками –моделями. Отдельно на вас заводить карточку мы не будем, вы отправитесь с группой.
Я радостно кивала, и мне хотелось завопить от переизбытка эмоций.
– Я сейчас же займусь оформлением разрешения на выезд для вас и покупкой еще одного билета. Вылет сегодня ночью.
– Как сегодня?
От неожиданности даже сердце замерло.
– Да, сегодня. Сейчас вы поедете с Аббасом, он отвезет вас в наш второй офис, где девушки ожидают вылета. Вы должны будете заполнить все документы, сделать еще несколько фотографий на разрешение и на удостоверение работника нашей фирмы. Затем вы отправитесь домой – собрать вещи, и вечером мы встретимся уже в том офисе.
– А разрешение так быстро дают?
– Конечно. Мы ведь огромная и солидная компания. У нас свои связи и каналы. Я отсняла ксерокопии с ваших документов. У вас чистая биография, нет судимостей. Не вижу причин для задержек. Поезжайте с Аббасом. Удачи вам.
– А вам огромное спасибо.
В машине я выхватила сотовый и тут же набрала Лизу.
– Лизкааааа, ты не поверишь! Я нашла работу!
– Та ладно. Где?
– Во Франции! Я завтра уже буду в Париже, Лизкааа. В Парижеее. Мне так повезло. С ума сойти!
Аббас сел рядом на сиденье и мерзко мне улыбнулся. Я отодвинулась от него ближе к двери.
– И кем ты будешь работать в Париже?
– Нянечкой у очень прили…
В этот момент я почувствовала сильный укол в шею. Настолько болезненный, что у меня широко открылся рот, и сотовый выпал из рук. Я пыталась вдохнуть, повернулась к Аббасу, хватая ртом воздух и цепляясь руками за сиденье. Где-то вдалеке голос Лизы кричал «Алло! Настяяяя! Алоооо!». Потом резко смолк.
– Ну вот и все, сахарок, теперь ты вся моя. Правда, Аббас это сделал не больно?
Он потянулся ко мне, совершенно обездвиженной, с пеленой тумана перед глазами. От панического ужаса разрывало грудь, и воздух со свистом вырывался из приоткрытого рта. Я силилась заорать… очень старалась, но слышно было лишь хрип.
– Какая красивая девочка. Беленькая, как снег. Сисечки круглые, твердые, как Аббас любит. Я полижу твои соски. Люблю их сосать и лизать.
Почувствовала его руки на груди, заморгала, а крикнуть не могу. От гадливости тошнота разрывает легкие, и слезы пекут глаза.
– Аббас по-быстрому. Никто не узнает. Тихонько войдет и сразу выйдет. Какая сладкая…
Слюнявый рот елозит по моей шее, чувствую, как мне раздвигают ноги, и не могу закричать… мне страшно, так страшно.
– Убрал руки! Идиот! Это товар для Асада. Последняя десятая. Трахнешь – цена упадет. Она целка. У тебя пять штук зеленых лишние есть?
Я увидела лицо Натальи тоже сквозь пелену… ни всхлипнуть не могу, ни слова сказать. Она приподняла мое веко. Прощупала пульс.
– Даже снотворное нормально вколоть не можешь. Придурок. Дай шприц.
Меня снова что-то кольнуло теперь уже в плечо, и перед глазами все поплыло, я погрузилась в тошнотворную липкую тьму.
Я пришла в себя от того, что мне страшно хотелось пить. Невыносимо сильно. Так, что казалось, в горле все разодрано до мяса. В ноздри забился затхлый запах закрытого наглухо помещения, и сильная тряска вызывала тошноту. Я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь унять приступ удушья и позывы к рвоте. Если станет плохо, все через нос пойдет, и я могу задохнуться.Казалось, что мои глаза все еще закрыты – темно, как в бездне. Я пошевелилась и тут же вскрикнула – руки так сильно связаны за спиной, что веревки словно режут кожу до костей, и неестественно вывернуты назад плечи. От каждого движения боль в ключицах и предплечьях нестерпимая. Где-то поблизости раздались сдавленные звуки. Кого-то тошнило. Именно так, как я боялась.Послышался глухой звук удара и вскрик. Затем возня и мычание. Кто-то жутко бился и словно захлебывался, издавал страшные булькающие звуки. Мне казалось, что этого кого-то еще и отпихивали на середину. Я продолжала слышать глухие удары.
Я, кажется, перестала дышать совсем, у меня желудок сжался в камень. Я услышала, как он сказал обо мне. Тот жуткий человек с глазами степного шакала и его сворой. Он меня заметил. Все эти проклятые волосы. Это они светились даже под слоем пыли и песка. Надо было, как все, измазаться сажей, вываляться, выкататься в ней всем телом. Но я никогда не умела реагировать на что-то быстро. Мама говорила, что я летаю в облаках и думаю о чем угодно, только не о том, что надо. Лизка была менее деликатна и говорила, что я тормоз. И да, они обе были правы… теперь я, наверное, из-за этого умру. Мамочка, разбуди меня, я сплю, да? Разбуди и забери меня отсюда.– Это и все девки, Кадир. Больше нет. Все перед тобой – выбирай любую. Вот эти три целки.– Лжешь! Ненавижу, когда мне лгут! Я хочу другую. У нее волосы белые, как снег у вас зимой. Я видел. Пусть твой плебей найдет мне ее, иначе я выпущу вам всем кишки и оставлю на съедение шакалам. Они по весне злые и г
Я настолько вымоталась и устала, что, несмотря на ужас, засыпала сидя, прислонившись головой к тому самому столбу, к которому меня привязал ибн Кадир. Перегонщики называли его на русский манер именно так. Его имени я не запомнила. Да и зачем оно мне, если я обязана называть его Хозяин. Я все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле. Что у меня теперь есть хозяин, как в жутких фильмах про рабство или книгах про средневековье. Мысли о том, что меня ищут, были самыми упоительными и сладкими. Только они давали утешение и помогали не сойти с ума. Я цеплялась за них, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в панике и отчаянии. Иногда мне хотелось, обезумев, орать и рвать на себе волосы, требовать, чтоб меня отпустили… но я понимала, что тогда со мной никто церемониться не станет. Меня действительно убьют.Все тело превратилось в сплошной пульсирующий синяк. Я ужасно замерзла, зуб на зуб не попадал, и от холода впала в ступор. В пустыне так всегда – об
Аднан слушал, как завывает ветер в пустыне. Глухой звук, страшный для чужака. Вдалеке сверкают сухие молнии в клубке облака. Повернулся к шатру – раскачивается лампада от колебания ветра, и видно, как скрючилась фигура Икрама над тюфяком, на который ибн Кадир уложил русскую. Пока лекарь у больного, всем остальным заходить запрещено. Они ожидают снаружи. Так принято.Аднан знал, что у нее обезвоживание, солнечный удар и ожоги, но в пустыне нет скорой помощи и врачей, никто не поставит капельницу, не даст сильные лекарства. Только знахарь знает, как вытащить больного с того света именно в этих условиях, только у него есть необходимые снадобья и зелья. На знахаря обычно все молились и дарили ему разные подарки, считая, что в момент болезни или смерти тот сможет облегчить страдания. Аднан давно уже относился к смерти не так, как привыкли в цивилизованном мире. Он ее не боялся. Ведь люди на самом деле трясутся не от страха умереть, а от страха потерять или предстать перед не
Воду даже нагрели и добавили в нее какие-то травы с сильным запахом пряностей и ванили. У меня этот аромат ассоциировался с восточными сладостями, которые я никогда не любила. Но все же это было в десятки тысяч раз лучше, чем вонь в фургоне и от моей же грязной одежды. Я натиралась мылом, скребла по своей коже, яростно натирала волосы, отмываясь от невыносимого смрада, который сам по себе вызывал панику и неприятные ощущения. Еще никогда в жизни я не испытывала столько удовольствия, как сегодня в этой теплой воде. За последние несколько суток это было самое лучшее, что со мной произошло. Ощущение, что я здесь целую вечность, не покидало ни на секунду. Мне было страшно представить, что происходит дома, как меня ищут, и что сейчас испытывает моя мама. У нее больное сердце, и ей может стать плохо. Как же я хотела домой. От этой
Пошла вон? Интересно – куда? Залезть под матрац? Под одеяло? Я бы с удовольствием пошла отсюда не просто вон, а куда намного подальше. Только для начала снял бы с меня ошейник, я себя в нем чувствую скотом на привязи. Лошадью или коровой, а может, сукой… как они нас называют на своем языке – русскими проститутками и суками. Аднан спас меня от Максуда, но я не чувствовала ни благодарности, ни радости. Это не было спасением. Просто одно животное более сильное и уважаемое в стае отобрало свою добычу у другого. При этом неизвестно, кто более яростно раздерет жертву, мне почему-то казалось, что это далеко не Максуд, и от ужаса сводило скулы и скручивало в узел желудок. Он говорил, что Аднан раньше делился с ним женщинами, отдавал их после себя, как рубаху с барского плеча. Говорил, что они вдвоем насиловали и мучали несчастных. О
Он приволок меня обратно в лагерь, снова швырнув поперек седла. Меня слегка подташнивало о мысли, какие раны остались на моей спине от его плетки. Я могла упасть в обморок, когда резалась ножом, и то слегка, а от понимания, что там остались свежие рубцы, у меня пекло в горле. Те места горели огнем, и я с ужасом думала о том, что нужно будет шевелиться и куда-то идти. В голове пульсировали его последние слова, и становилось все страшнее, я нисколько не сомневалась, что он сдержит свое слово, и меня ждет что-то жуткое в лагере. Но я даже представить не могла – что именно этот зверь для меня приготовил. Моей фантазии на это не хватало, и я не знаю, что лучше – уметь представлять или, как я, с ума сходить от неизвестности.
Он знал, что должен будет с ней сделать, когда найдет и притащит в лагерь. Так бы поступил его отец, его братья и любой из воинов. Так было правильно. Непокорная женщина хуже непокорного пса. В любом случае – это вина мужчины.Носился по этим пескам злой, как дьявол. Из-за ветра все следы ее замело. Он каждый «угол» здесь знал, как свои пять пальцев, так же как и каждую тварь, которая могла девчонку на тот свет отправить. Сам не знал, какого черта трясет всего от бессилия и паники, что до темноты найти не сможет, и тогда шансы, что она окажется живой, к
Я не могла сказать ни слова, все слова застряли где-то в горле, и я просто смотрела расширенными от ужаса глазами на человека, которого видела впервые в своей жизни… и который говорил обо мне такое, что я начала задыхаться от каждого оскорбления, как от удара по ребрам ногой в тяжелом ботинке. Я перевела взгляд на Аднана и увидела, как даже через темную кожу проступила смертельная бледность на его лице. Его глаза расширились, и в них сверкала не просто ярость, а адское бешенство. Он выхватил хлыст и спрыгнул с коня, взмах со свистом, рассекающим воздух, и бедуин с черной густой бородой закрыл лицо руками, сквозь пальцы засочилась кровь.
Ехать с ним верхом спокойным шагом без его людей и без спешки оказалось чем-то до невозможности волнительным, и у меня замирало сердце каждый раз, когда я чувствовала его дыхание на своем затылке и руки, ласково перебирающие мои волосы, перекладывающие их вперед так, что теперь кончики его пальцев поглаживали мне шею, вызывая томление во всем теле и желание ощутить на этом месте жаркое касание мужских губ.
Она не пришла утром. Да, он ждал, что строптивый старик приведет девчонку, но этого не случилось, и ибн Кадир начал чувствовать, как внутри просыпается волна ярости, она бурлит и колышется, набирая обороты и увеличивая амплитуду. Слишком много себе позволяет его строптивая игрушка. Слишком выходит у него из-под контроля, так же как и его эмоции к ней, которые то злят, то дух от них захватывает, как когда-то с матерью на аттракционах, куда отец разрешил им поехать один единственный раз незадолго до ее гибели. Именно тогда, глядя сверху вниз на улыбающееся лицо матери, на то, как она прикрывает от солнца свои зеленые глаза и смотрит на него с нескрываемым обожанием, и он, гор
– Наши потери слишком велики, Аднан. Нам нужны люди. Скоро должен будет проехать обоз Асада, и именно поэтому он бросил все свои силы отвлечь нас и помешать перехватить его товар.Рифат с волнением смот
Я постояла некоторое время у двери, прислушиваясь к голосам внутри, и вдруг услышала детский плач. Очень громкий и пронзительный вопль, от которого по телу пошла дрожь ужаса и жалости.– Не трогайте… не забирайте мою сестру… не забирайте ее… она живая… нет… не надо. Она сейчас глаза откроет. Джума, вставай, родная… вставай… Джумааааа… моя. Неееет. Не уносите. Нееет! Она живаяяяяя. Вы что – не видите? Она сейчас встанет!
Я вскинула голову и встретилась взглядом с чуть приоткрытыми темно-зелеными дьявольскими глазами, которые были словно подернуты дымкой, возможно, из-за боли, или потому что к нему едва вернулось сознание. Смотрит на меня из-под тяжелых, чуть подрагивающих век, и я отражаюсь в черных блестящих зрачках белым силуэтом. Немедленно отняла руку и затаила дыхание. Но он пошарил по покрывалу и нашел ее, сильно и требовательно сжал за запястье.Его слова контрастировали с этой хваткой. Несмотря на слабость, она оказалась очень сильной, но я бы и не пыталась отнят
На меня не обращали внимание, я видела, как носятся бедуины с ведрами песка, как тушат пожар и забирают мертвые тела куда-то за черту деревни, за обугленные доски и развалившиеся в золу хижины. Все еще слышны рыдания женщин, молитвы и детский плач. И я не могу смотреть на все это, у меня душа разрывается на части. Я никогда не знала, что такое война, и видела ее только по телевизору, читала о ней в газетах, но не сталкивалась лично… На самом деле это до безумия страшно – стоять посреди руин чьей-то жизни и видеть этих несчастных, у которых не было даже шанса на спасение. Незащищенные, в этих хлипких домах, как на ладони посреди песков в извечной борьбе за выживание. От едкого дыма все еще нечем дышать, и
Меня разбудили громкие крики. Вопли, от которых кровь стыла в жилах, и сердце от страха сжалось с такой силой, что я подскочила на подушках, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Глаза опухли от слез и теперь с трудом открывались. Я не помнила, как уснула… помнила только, что она ушла. Девка та – танцовщица. Он не оставил ее рядом. Но легче от этого не стало, кислота внутри разлилась и продолжила жечь в груди под ребрами. Помнила, как Аднан вышел из хижины, и слышала, как он о чем-то говорит с Рифатом, они собрались проверить северную дорогу у каких-то камней, а потом я, видимо, уснула.
Наконец-то мы приехали. Куда-то. В место, которое и Аднан, и его люди называли деревней. Конечно, именно мне было очень трудно назвать ЭТО деревней. Для меня все было больше похоже на цыганский табор из старых фильмов, и то не совсем. Ничего подобного я никогда раньше не видела. Множество домов, сколоченных из фанеры, досок, каких-то палок. Напоминает трущобы или халабуды, сараи. Это даже не нищета – это хуже, чем нищета. Увидев это поселение, я откровенно ужаснулась. Едва мы въехали в деревню, к нам выбежали старики, женщины и дети, они встречали воинов громкими криками, хлопали в ладоши и даже пританцовывали.