– Наши потери слишком велики, Аднан. Нам нужны люди. Скоро должен будет проехать обоз Асада, и именно поэтому он бросил все свои силы отвлечь нас и помешать перехватить его товар.
Рифат с волнением смот
Она не пришла утром. Да, он ждал, что строптивый старик приведет девчонку, но этого не случилось, и ибн Кадир начал чувствовать, как внутри просыпается волна ярости, она бурлит и колышется, набирая обороты и увеличивая амплитуду. Слишком много себе позволяет его строптивая игрушка. Слишком выходит у него из-под контроля, так же как и его эмоции к ней, которые то злят, то дух от них захватывает, как когда-то с матерью на аттракционах, куда отец разрешил им поехать один единственный раз незадолго до ее гибели. Именно тогда, глядя сверху вниз на улыбающееся лицо матери, на то, как она прикрывает от солнца свои зеленые глаза и смотрит на него с нескрываемым обожанием, и он, гор
Ехать с ним верхом спокойным шагом без его людей и без спешки оказалось чем-то до невозможности волнительным, и у меня замирало сердце каждый раз, когда я чувствовала его дыхание на своем затылке и руки, ласково перебирающие мои волосы, перекладывающие их вперед так, что теперь кончики его пальцев поглаживали мне шею, вызывая томление во всем теле и желание ощутить на этом месте жаркое касание мужских губ.
Я не могла сказать ни слова, все слова застряли где-то в горле, и я просто смотрела расширенными от ужаса глазами на человека, которого видела впервые в своей жизни… и который говорил обо мне такое, что я начала задыхаться от каждого оскорбления, как от удара по ребрам ногой в тяжелом ботинке. Я перевела взгляд на Аднана и увидела, как даже через темную кожу проступила смертельная бледность на его лице. Его глаза расширились, и в них сверкала не просто ярость, а адское бешенство. Он выхватил хлыст и спрыгнул с коня, взмах со свистом, рассекающим воздух, и бедуин с черной густой бородой закрыл лицо руками, сквозь пальцы засочилась кровь.
– Продиктуйте еще раз по буквам ваше имя и фамилию.– Анастасия Александровна Е-ли-се-е-ва– Евсеева?– Е-ли-се-ева. От имени Елисей. Так кораб…– Я уже поняла, – меня перебили на полуслове, – просто не услышала, вы невнятно сказали.Молодая темноволосая женщина за небольшим письменным столом в уютном офисе выглядела очень стильно и респектабельно. Аккуратная стрижка, минимум косметики, ухоженные руки и длинные ногти. Вместо линз – модные очки с тонкими золотыми колечками на дужках. Она внушала доверие и располагала к себе с первой секунды именно спокойным, рассудительным и холодным видом. Когда увидела ее в этом маленьком кабинете в старом районе города, даже духом воспрянула. Потому что поначалу очень скептически отнеслась к мейлу, который пришел в ответ на мое объявление о поиске работы няней или сиделкой. Я уже несколько месяцев поднимала это объявление наверх, двигала за деньги, рекламиров
Я пришла в себя от того, что мне страшно хотелось пить. Невыносимо сильно. Так, что казалось, в горле все разодрано до мяса. В ноздри забился затхлый запах закрытого наглухо помещения, и сильная тряска вызывала тошноту. Я сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь унять приступ удушья и позывы к рвоте. Если станет плохо, все через нос пойдет, и я могу задохнуться.Казалось, что мои глаза все еще закрыты – темно, как в бездне. Я пошевелилась и тут же вскрикнула – руки так сильно связаны за спиной, что веревки словно режут кожу до костей, и неестественно вывернуты назад плечи. От каждого движения боль в ключицах и предплечьях нестерпимая. Где-то поблизости раздались сдавленные звуки. Кого-то тошнило. Именно так, как я боялась.Послышался глухой звук удара и вскрик. Затем возня и мычание. Кто-то жутко бился и словно захлебывался, издавал страшные булькающие звуки. Мне казалось, что этого кого-то еще и отпихивали на середину. Я продолжала слышать глухие удары.
Я, кажется, перестала дышать совсем, у меня желудок сжался в камень. Я услышала, как он сказал обо мне. Тот жуткий человек с глазами степного шакала и его сворой. Он меня заметил. Все эти проклятые волосы. Это они светились даже под слоем пыли и песка. Надо было, как все, измазаться сажей, вываляться, выкататься в ней всем телом. Но я никогда не умела реагировать на что-то быстро. Мама говорила, что я летаю в облаках и думаю о чем угодно, только не о том, что надо. Лизка была менее деликатна и говорила, что я тормоз. И да, они обе были правы… теперь я, наверное, из-за этого умру. Мамочка, разбуди меня, я сплю, да? Разбуди и забери меня отсюда.– Это и все девки, Кадир. Больше нет. Все перед тобой – выбирай любую. Вот эти три целки.– Лжешь! Ненавижу, когда мне лгут! Я хочу другую. У нее волосы белые, как снег у вас зимой. Я видел. Пусть твой плебей найдет мне ее, иначе я выпущу вам всем кишки и оставлю на съедение шакалам. Они по весне злые и г
Я настолько вымоталась и устала, что, несмотря на ужас, засыпала сидя, прислонившись головой к тому самому столбу, к которому меня привязал ибн Кадир. Перегонщики называли его на русский манер именно так. Его имени я не запомнила. Да и зачем оно мне, если я обязана называть его Хозяин. Я все еще не могла поверить, что это происходит на самом деле. Что у меня теперь есть хозяин, как в жутких фильмах про рабство или книгах про средневековье. Мысли о том, что меня ищут, были самыми упоительными и сладкими. Только они давали утешение и помогали не сойти с ума. Я цеплялась за них, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в панике и отчаянии. Иногда мне хотелось, обезумев, орать и рвать на себе волосы, требовать, чтоб меня отпустили… но я понимала, что тогда со мной никто церемониться не станет. Меня действительно убьют.Все тело превратилось в сплошной пульсирующий синяк. Я ужасно замерзла, зуб на зуб не попадал, и от холода впала в ступор. В пустыне так всегда – об
Аднан слушал, как завывает ветер в пустыне. Глухой звук, страшный для чужака. Вдалеке сверкают сухие молнии в клубке облака. Повернулся к шатру – раскачивается лампада от колебания ветра, и видно, как скрючилась фигура Икрама над тюфяком, на который ибн Кадир уложил русскую. Пока лекарь у больного, всем остальным заходить запрещено. Они ожидают снаружи. Так принято.Аднан знал, что у нее обезвоживание, солнечный удар и ожоги, но в пустыне нет скорой помощи и врачей, никто не поставит капельницу, не даст сильные лекарства. Только знахарь знает, как вытащить больного с того света именно в этих условиях, только у него есть необходимые снадобья и зелья. На знахаря обычно все молились и дарили ему разные подарки, считая, что в момент болезни или смерти тот сможет облегчить страдания. Аднан давно уже относился к смерти не так, как привыкли в цивилизованном мире. Он ее не боялся. Ведь люди на самом деле трясутся не от страха умереть, а от страха потерять или предстать перед не
Я не могла сказать ни слова, все слова застряли где-то в горле, и я просто смотрела расширенными от ужаса глазами на человека, которого видела впервые в своей жизни… и который говорил обо мне такое, что я начала задыхаться от каждого оскорбления, как от удара по ребрам ногой в тяжелом ботинке. Я перевела взгляд на Аднана и увидела, как даже через темную кожу проступила смертельная бледность на его лице. Его глаза расширились, и в них сверкала не просто ярость, а адское бешенство. Он выхватил хлыст и спрыгнул с коня, взмах со свистом, рассекающим воздух, и бедуин с черной густой бородой закрыл лицо руками, сквозь пальцы засочилась кровь.
Ехать с ним верхом спокойным шагом без его людей и без спешки оказалось чем-то до невозможности волнительным, и у меня замирало сердце каждый раз, когда я чувствовала его дыхание на своем затылке и руки, ласково перебирающие мои волосы, перекладывающие их вперед так, что теперь кончики его пальцев поглаживали мне шею, вызывая томление во всем теле и желание ощутить на этом месте жаркое касание мужских губ.
Она не пришла утром. Да, он ждал, что строптивый старик приведет девчонку, но этого не случилось, и ибн Кадир начал чувствовать, как внутри просыпается волна ярости, она бурлит и колышется, набирая обороты и увеличивая амплитуду. Слишком много себе позволяет его строптивая игрушка. Слишком выходит у него из-под контроля, так же как и его эмоции к ней, которые то злят, то дух от них захватывает, как когда-то с матерью на аттракционах, куда отец разрешил им поехать один единственный раз незадолго до ее гибели. Именно тогда, глядя сверху вниз на улыбающееся лицо матери, на то, как она прикрывает от солнца свои зеленые глаза и смотрит на него с нескрываемым обожанием, и он, гор
– Наши потери слишком велики, Аднан. Нам нужны люди. Скоро должен будет проехать обоз Асада, и именно поэтому он бросил все свои силы отвлечь нас и помешать перехватить его товар.Рифат с волнением смот
Я постояла некоторое время у двери, прислушиваясь к голосам внутри, и вдруг услышала детский плач. Очень громкий и пронзительный вопль, от которого по телу пошла дрожь ужаса и жалости.– Не трогайте… не забирайте мою сестру… не забирайте ее… она живая… нет… не надо. Она сейчас глаза откроет. Джума, вставай, родная… вставай… Джумааааа… моя. Неееет. Не уносите. Нееет! Она живаяяяяя. Вы что – не видите? Она сейчас встанет!
Я вскинула голову и встретилась взглядом с чуть приоткрытыми темно-зелеными дьявольскими глазами, которые были словно подернуты дымкой, возможно, из-за боли, или потому что к нему едва вернулось сознание. Смотрит на меня из-под тяжелых, чуть подрагивающих век, и я отражаюсь в черных блестящих зрачках белым силуэтом. Немедленно отняла руку и затаила дыхание. Но он пошарил по покрывалу и нашел ее, сильно и требовательно сжал за запястье.Его слова контрастировали с этой хваткой. Несмотря на слабость, она оказалась очень сильной, но я бы и не пыталась отнят
На меня не обращали внимание, я видела, как носятся бедуины с ведрами песка, как тушат пожар и забирают мертвые тела куда-то за черту деревни, за обугленные доски и развалившиеся в золу хижины. Все еще слышны рыдания женщин, молитвы и детский плач. И я не могу смотреть на все это, у меня душа разрывается на части. Я никогда не знала, что такое война, и видела ее только по телевизору, читала о ней в газетах, но не сталкивалась лично… На самом деле это до безумия страшно – стоять посреди руин чьей-то жизни и видеть этих несчастных, у которых не было даже шанса на спасение. Незащищенные, в этих хлипких домах, как на ладони посреди песков в извечной борьбе за выживание. От едкого дыма все еще нечем дышать, и
Меня разбудили громкие крики. Вопли, от которых кровь стыла в жилах, и сердце от страха сжалось с такой силой, что я подскочила на подушках, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Глаза опухли от слез и теперь с трудом открывались. Я не помнила, как уснула… помнила только, что она ушла. Девка та – танцовщица. Он не оставил ее рядом. Но легче от этого не стало, кислота внутри разлилась и продолжила жечь в груди под ребрами. Помнила, как Аднан вышел из хижины, и слышала, как он о чем-то говорит с Рифатом, они собрались проверить северную дорогу у каких-то камней, а потом я, видимо, уснула.
Наконец-то мы приехали. Куда-то. В место, которое и Аднан, и его люди называли деревней. Конечно, именно мне было очень трудно назвать ЭТО деревней. Для меня все было больше похоже на цыганский табор из старых фильмов, и то не совсем. Ничего подобного я никогда раньше не видела. Множество домов, сколоченных из фанеры, досок, каких-то палок. Напоминает трущобы или халабуды, сараи. Это даже не нищета – это хуже, чем нищета. Увидев это поселение, я откровенно ужаснулась. Едва мы въехали в деревню, к нам выбежали старики, женщины и дети, они встречали воинов громкими криками, хлопали в ладоши и даже пританцовывали.