Он долго думал о том, почему она так поступила, думал об этом изодня в день. Раздирал себе душу, заглядывал внутрь и не находил ответов. Точнее,он их находил и не понимал – неужели все так банально? Неужели женщине не нужнатихая гавань и спокойная любовь? А что тогда нужно? Адреналин? Молодой кобель,который отдерет ее пять раз в сутки? Наверное, это и есть самое главное – чтобноги раздвигал, пощечинами одаривал и трахал, как суку последнюю.
Особ
Я металась по квартире, как загнанный в клетку зверь. Нет, меня незаперли, и я не испугалась слов Руслана, но каждый раз, когда подходила к дверив твердой решимости уйти, протягивала руку, чтобы открыть её, и не могла.Сделать тот самый шаг в никуда за порог дома, а на самом деле - за порог нашихотношений и нашей любви. Поставить окончательную жирную точку на всем. Когдаеще какая-то тоненькая ниточка держит рядом с ним, тонкая и очень хрупкая, икогда понимаешь, что она последнее, что осталось от всего, что держало васвместе, вдруг становится страшно.
Я должна была увидеть это своими глазами, увидеть, чтобы принять тосамое окончательное решение, после которого уже ничего не станет прежним. Дойтидо той точки невозврата, где сама себе смогу сказать – ХВАТИТ. Наигралась влюбовь, в криминал, в великую страсть. И дело не в ревности, нет. Онавторостепенна. Я бы ревновала его к любой женщине, которая строит ему глазки.Ревность, как и любовь, имеет самые разные оттенки. Этот оттенок грязный,отдающий гнилью, замешанный на лжи, на предательстве, на маскараде и попыткахсделать из меня идиотку. Я не маленькая девочка, не взбалмошный подросток счувством вселенского максимализма. Нет. Я бы на многое могла закрыть глаза всилу возраста и опыта, я бы даже могла простить мелкую интрижк
Он молчал всю дорогу, только скорость набрал дикую и музыку во всюмощь, так что уши закладывало. Я смотрела на его профиль, на сжатые челюсти, аперед глазами Руслан два года назад, тоже вот так за рулем… Рассказывает протигра на запястье. И не знаю, когда ближе был ко мне - тогда или сейчас. Вижу,как нервничает, как руль сильно сжимает, а мне плакать хочется, что все воттак, что не могу принять, не могу понять и уже где-то там в глубине чувствую,что мы ломаемся в этот момент, а остановить процесс уже не могу.
Руслан приехал к дому Серого, припарковался у подъезда и посмотрелна грязное лобовое стекло - по дороге несколько раз чуть в кювет не слетел. Ине потому что асфальт скользкий от дождя, а потому что руки ходуном ходят. Еготрясло так, что зуб на зуб не попадал, не сразу из машины вышел, еще несколькоминут сидел в полной тишине и слышал, как трещат собственные мозги и по спинепродолжает катиться холодный пот, а самого знобит. Лихорадочно думал. Детинаверняка уже не в Валенсии - их вывезли сразу же. Вот почему полиция тамсбилась со следа, вывезли, скорее всего, на частном самолете. И это сделалкто-то, кто имел достаточно связей, чтобы провернуть подобное дело. Леший бысам не потянул. Там точно Ахмед-сука лапу приложил, отмор
Он просто приехал туда, на ту самую улицу, на которой расстрелялиотца и мать. Не думал, что когда-нибудь решится. Даже на кладбище все еще не могсходить. Для него и похороны прошли, как в тумане. Кажется, не увидит крестов свенками, цветами, и вроде живы они. Только куда-то уехали надолго. Иногда ловилсебя на том, что отца набирает по привычке. Наберёт и, услышав автоответчик,еще долго не отключается. А про мать вообще думать не мог. Он её и узн
В машине за сотовый взялся, нашел номер Оксаны и долго на цифрысмотрел, а они перед глазами пляшут как ненормальные, и палец сам тянется ккнопке вызова, но не смог, отшвырнул аппарат на сидение и ключ повернул взажигании. Рано им пока разговаривать, а когда придет время, он ужеокончательно утвердится в своем решении. Пусть пока не мешает ему рвать все смясом. И не постепенно, а кусками резать и ампутировать без наркоза. Чембыстрее и больнее, те
Молчание иногда сводит с ума. Каждая минута длится вечность и втоже время скоротечна, как и вся жизнь. Как и мое счастье, в которое я всеравно еще верила. Хотела верить. Как в то же время не верила своим глазам.Отвратительная тишина, где я слышу лишь биение сердца и только своего, а онстоит напротив, и вроде нет его рядом. Настолько далеко сейчас от меня. Ещевчера ночью был ближе моей собственной кожи, требовал этой близости, самвъедался в вены, а сейчас замораживает молчанием. Как будто дает мне времяосознать и принять то, что увидела. Как будто специально позвал меня только дляэтого. Молчит и не смотрит на меня, и я молчу, потому что страшно нарушить этутишину, в которой каким-то чудовищным образом витает жалкая надежд
Руслан не смотрел на Ларису, пока та губы подкрашивала, сидя рядомс ним в машине. Дура, попала под раздачу. И ему не жаль ни ее, ни себя. Онвообще сожалеть не умел до этих проклятых дней, которые его изменили донеузнаваемости. И вдруг научился. Считал, что лучше сожалеть о том, что сделал,чем о том, чего сделать не успел. Всегда считал так, но лишь за эти дни понял,что есть вещи, которые лучше никогда не делать. Должен был Оксану оставить ещедва года назад. Не приезжать к ней, перебороть себя и отпустить. Не тянуть всвое болото, не связывать с собой цепями, которые теперь и ее за ним тащатнасильно, как бы он ни старался разорвать эти цепи. Отец бы тоже жив остался сматерью.