Весна выдалась дурманная. Солнце пронизывало воздух, птицы звонко заливались веселым щебетом, цветущая ветка сливы легла прямо на подоконник распахнутого ректорского окна. Пчелы деловито жужжали, собирая нектар; медовый запах дурманил головы юных студентов, выгоняя все мысли об учебе.
Вий-Совяцкий стоял у окна и пил кофе. Крепкий, ароматный, несущий бодрость. Сам Городовой прислал — как не уважить подарочек? Жаль только, кислинка какая-то невразумительная имеется. И дело тут совсем не в кофе. Скорее уж, Хвеся что-то напутала и сыпанула какой-то отравы. Не со зла, автоматически. Ведьма ж еще та. Сегодня парковала на крыше свою метлу так, что Дидько чуть чувств не лишился.
Вий-Совяцкий вздохнул и допил кофе. Глянул на кактус, взял леечку и задумчиво полил его. Крыша — дидькова забота. А вот комиссия задорных упырей — уже его собственная. Отдыхать было некогда, надо пройтись, просмотреть кандидатов на открытые пары.
Поставив чашу на стол, ректор подхватил кожану
Со звонком студенты бодро кинулись к двери. Практикум по воскрешению усопших почему-то радовал только часть группы, остальные приобретали трогательный зеленоватый оттенок и старались дышать поглубже. С чучелами и впрямь была проблема. После того как первый курс мольфаров посжигал все, что мог, приходилось обходиться более серьезными экспонатами. И уж совсем не Сашина вина, что многие умертвия давно потеряли презентабельный вид. Она быстро закрыла окно, провела ладонью по крышке стола, аннигилируя частички злыдневских порошков, при помощи которых делала наглядные материалы. Осмотрела помещение — вроде все в порядке, техничка не побежит кляузничать ректору. Кстати, ректор. Саша поморщилась. Вот скучно ему жить, али соскучился совсем? Эх, нет покоя бедной слабой женщине. Сосед лежит у Саввы в лазарете, Дожденко уматывается с двумя группами с утра до ночи, Рудольф Валерьевич, провидец окаянный, сбежал на юг и что-то не торопится назад. Глянув на часы, решила, что
Настроения не было никакого. Я смотрела под ноги, чтобы не сбить носки новых лаковых туфелек. Васька сделал подарок от всего сердца: ухватил за шкирку насупленную сестру, то есть меня, и потянул в магазин. Несмотря на день рождения, канун совершеннолетия и все такое, никакого желания праздновать не было. На все попытки отмахаться Васька только фыркнул и сообщил, что если я сегодня не вылезу из общаги сама, вытянет за косы. Кос у меня нет; волосы, спасибо, чуть ниже плеч, но с этого злыдня станется. Туфли, правда, и впрямь приобрели красивые. Черные, на высоком каблуке, с изящной золотистой пряжечкой и закругленным носком. Васька шагал рядом, насвистывая какую-то песенку. Ему, в отличие от меня, кажется, все хоть бы хны. Не расстраивал ни хмурый вечер, ни ветер, забирающийся под легкую куртку и треплющий волосы. И хоть настроение валялось ниже плинтуса, все же нельзя отрицать: хорошо, что брат вытащил в люди. — Мелкая, мороженое будешь? — поинтересовался он, п
В лицо ударил ветер, внутри все сладко сжалось от вскружившего голову простора и свободы. Хотелось расхохотаться, взмыть еще выше, покружить над спящим городом и камнем рухнуть к дорогам и мостовым, распугав мелких пакостников, вышедших пошалить в ночное время. Промчавшись над широкими улицами, Саша свернула к дому Рудольфа. Каким-то образом он умудрялся все время останавливаться в красивейшем здании с куполом и каменными ребятишками, некогда носившем звании гостиницы «Европейской». Потом шло время, гостиница стала меньше, получила другое название и вовсе закрылась. Но Рудольф неизменно находил себе уютненькую комнатку, и пил по утрам чай на стареньком балкончике, глядя на проносившиеся внизу машины, и слушал шепот старого Херсона. Саша опустилась и огляделась: так, какое-то кафе с непонятной белеющей глыбой у входа, магазины, ага, вот этот спуск! Дом там, значит — нечего задерживаться. Она резко направилась вперед, как вдруг послышался оглушительный рык. Сер
Осознание, что лежать неудобно, заставило повернуться набок. Попытка провалилась, чем вызвала немалое удивление. Пошевелил рукой — однако: ни ощущений, ни даже легких иголочек боли. Резко осознал, что перед глазами тьма и поднять веки нет сил. Мигом затопила паника, захотелось позвать на помощь, только губы, естественно, не дрогнули. Так, спокойно. Мысленно произнес заклинание. Его сеть серебристыми ниточками опутала тело, вмиг стало щекотно. Сосредоточившись и собрав все силы в кулак, проговорил про себя его снова, призывая заснувшее тело откинуть путы оцепенения. Некоторое время ничего не выходило. Я произнес слова освобождения от чар, как изнутри вдруг рванул поток силы, от которого от макушки до пяток пронесся огонь. Охнув, я все же перевернулся и шумно задышал. Черт раздери эти приключения за Чумацким Шляхом! Ощущения, будто меня пару раз сбросили с Говерлы. Ладно, неудачное сравнение. Осмотревшись, с удивлением понял, что нахожусь в темноте пространственного ка
— Мне это не нравится, — с каменным лицом подтвердил Вий-Совяцкий, едва я изложил свою историю от начала до конца. Хорошо хоть в кабинете больше никого не было. Увязавшегося за мной Дымка пришлось оставить за дверью, несмотря на то, что зверь порывался войти к ректору со мной. Сказать, что Вий-Совяцкий был не в духе — ничего не сказать. Нет, он не рвал и не метал, но от этого легче не становилось. Я сидел, уставившись на собственные руки, не рискуя поднять глаза. Все-таки ничего хорошего. Мне рассказали еще в лазарете, что тут побывал Призрачный Цимбалист и частично снял злыдневское заклинание. Радовало ли это меня? Ха, угадайте с трех раз! При этом Вий-Совяцкий почему-то отказывался наотрез говорить, что же пообещали этому гаду в роли оплаты. Вздохнув, я все же мельком глянул на хмурого ректора: — Что же будем делать? Он фыркнул, постучал по столу ручкой с черепом. Глаза последнего, кстати, не сияли мертвенным зеленым светом. Сложилось впечат
Рассвет окрасил небо золотым и сиренево-розовым, брызнул на крыши домов светом первых лучей солнца. Солнце поднимается везде одинаково. Только Саша не могла согласиться с этим. На юге все не так, как дома. Солнце азартнее, яростнее, злее. Не так отчаянно, конечно, как где-то в тропиках, но… в тропиках она никогда не была, а в Херсоне — часто. Сидеть на крыше — развлечение для детей и подростков, только находившемуся рядом с ней так не казалось. Рудольф Валерьевич Железный не считал, что пора бы стать взрослым. Утреннее солнце вызолотило его русые волосы с проседью, напитало смуглую кожу тягучей бронзой. Застежки на клетчатом костюме горели желтым огнем, оправа узеньких очков не уступала им. Он сидел рядом с Сашей, почти прижимаясь к ее боку — места для посиделок было не так уж и много. Рудольф пил чай с ванилью, курил темно-коричневую сигарету, выпуская сладковатый и тяжелый дым. От этих запахов голова Саши шла кругом, однако сделать замечание не возникало даже мысли
Саша замерла. Черт, вроде и не сказал ничего, а подсказка. Она резко обернулась, встретилась с взглядом ореховых глаз. — Этот многое знает, панна Вий-Совяцкая, — повторил он. — Будь осторожна. Саша нахмурилась, тон Рудольфа ей не понравился. — Все так плохо? — Ну-у-у, — осторожно начал он, — не так. Но вижу, что догадалась. Или близко к догадке. Вот и думай, чем это может грозить. Саша набрала воздуха всей грудью, проклиная про себя всех провидцев. Вот же задурил мозги! Ни слова, ни взгляда — сама, да сама! Вот вернется домой — точно деду нажалуется! — Кстати, — неожиданно протянул Рудольф, — как там твой ненаглядный сосед? Уж приготовилась встретить Андрюшу с раскрытыми объятиями? *** Взгляд Андрея Григорьевича не предвещал ничего хорошего. Даже показалось, что в аудитории стало холодно. Впрочем, наверно, не стоило надевать такую короткую юбку и эти дурацкие колготки в сеточку. Пальцы предательски задрожали, пришлось и
Обернувшись, я увидела застывшего в дверях куратора. Первой возникла предательская и совершенно трусливая мысль: «Спасайся кто может!». Однако с такого балкончика особо не спасешься. А Чугайстрин — посмотреть страшно! Бледный как смертушка, глаза зеленым огнем аж горят. Ой, мама, чего это он так? Самым логичным выходом было спрятаться за спину Богдана, что я, не раздумывая, и сделала. Все-таки нечисть среди нас он, пусть и держит ответ! Хотя бы первое время. — А что-то не устраивает? — невинно уточнил мой «щит», кстати, становясь так, чтобы полностью закрыть меня. Мелочь, а приятно. — Ты не устраиваешь, — объявил Андрей Григорьевич, чем заслужил короткое фырканье в ответ. Богдана явно веселило такое положение дел, а вот меня… не очень. Ему-то хорошо — раз, и умчался на свой Чумацкий Шлях, а мне еще экзамен Чугайстрину сдавать! И вообще… Какой дидько меня дернул целоваться тут? Вот же ж дура! Тем временем за спиной Андрея Григорьевича возникла