Осознание, что лежать неудобно, заставило повернуться набок. Попытка провалилась, чем вызвала немалое удивление. Пошевелил рукой — однако: ни ощущений, ни даже легких иголочек боли. Резко осознал, что перед глазами тьма и поднять веки нет сил. Мигом затопила паника, захотелось позвать на помощь, только губы, естественно, не дрогнули.
Так, спокойно. Мысленно произнес заклинание. Его сеть серебристыми ниточками опутала тело, вмиг стало щекотно. Сосредоточившись и собрав все силы в кулак, проговорил про себя его снова, призывая заснувшее тело откинуть путы оцепенения. Некоторое время ничего не выходило. Я произнес слова освобождения от чар, как изнутри вдруг рванул поток силы, от которого от макушки до пяток пронесся огонь.
Охнув, я все же перевернулся и шумно задышал. Черт раздери эти приключения за Чумацким Шляхом! Ощущения, будто меня пару раз сбросили с Говерлы. Ладно, неудачное сравнение. Осмотревшись, с удивлением понял, что нахожусь в темноте пространственного ка
— Мне это не нравится, — с каменным лицом подтвердил Вий-Совяцкий, едва я изложил свою историю от начала до конца. Хорошо хоть в кабинете больше никого не было. Увязавшегося за мной Дымка пришлось оставить за дверью, несмотря на то, что зверь порывался войти к ректору со мной. Сказать, что Вий-Совяцкий был не в духе — ничего не сказать. Нет, он не рвал и не метал, но от этого легче не становилось. Я сидел, уставившись на собственные руки, не рискуя поднять глаза. Все-таки ничего хорошего. Мне рассказали еще в лазарете, что тут побывал Призрачный Цимбалист и частично снял злыдневское заклинание. Радовало ли это меня? Ха, угадайте с трех раз! При этом Вий-Совяцкий почему-то отказывался наотрез говорить, что же пообещали этому гаду в роли оплаты. Вздохнув, я все же мельком глянул на хмурого ректора: — Что же будем делать? Он фыркнул, постучал по столу ручкой с черепом. Глаза последнего, кстати, не сияли мертвенным зеленым светом. Сложилось впечат
Рассвет окрасил небо золотым и сиренево-розовым, брызнул на крыши домов светом первых лучей солнца. Солнце поднимается везде одинаково. Только Саша не могла согласиться с этим. На юге все не так, как дома. Солнце азартнее, яростнее, злее. Не так отчаянно, конечно, как где-то в тропиках, но… в тропиках она никогда не была, а в Херсоне — часто. Сидеть на крыше — развлечение для детей и подростков, только находившемуся рядом с ней так не казалось. Рудольф Валерьевич Железный не считал, что пора бы стать взрослым. Утреннее солнце вызолотило его русые волосы с проседью, напитало смуглую кожу тягучей бронзой. Застежки на клетчатом костюме горели желтым огнем, оправа узеньких очков не уступала им. Он сидел рядом с Сашей, почти прижимаясь к ее боку — места для посиделок было не так уж и много. Рудольф пил чай с ванилью, курил темно-коричневую сигарету, выпуская сладковатый и тяжелый дым. От этих запахов голова Саши шла кругом, однако сделать замечание не возникало даже мысли
Саша замерла. Черт, вроде и не сказал ничего, а подсказка. Она резко обернулась, встретилась с взглядом ореховых глаз. — Этот многое знает, панна Вий-Совяцкая, — повторил он. — Будь осторожна. Саша нахмурилась, тон Рудольфа ей не понравился. — Все так плохо? — Ну-у-у, — осторожно начал он, — не так. Но вижу, что догадалась. Или близко к догадке. Вот и думай, чем это может грозить. Саша набрала воздуха всей грудью, проклиная про себя всех провидцев. Вот же задурил мозги! Ни слова, ни взгляда — сама, да сама! Вот вернется домой — точно деду нажалуется! — Кстати, — неожиданно протянул Рудольф, — как там твой ненаглядный сосед? Уж приготовилась встретить Андрюшу с раскрытыми объятиями? *** Взгляд Андрея Григорьевича не предвещал ничего хорошего. Даже показалось, что в аудитории стало холодно. Впрочем, наверно, не стоило надевать такую короткую юбку и эти дурацкие колготки в сеточку. Пальцы предательски задрожали, пришлось и
Обернувшись, я увидела застывшего в дверях куратора. Первой возникла предательская и совершенно трусливая мысль: «Спасайся кто может!». Однако с такого балкончика особо не спасешься. А Чугайстрин — посмотреть страшно! Бледный как смертушка, глаза зеленым огнем аж горят. Ой, мама, чего это он так? Самым логичным выходом было спрятаться за спину Богдана, что я, не раздумывая, и сделала. Все-таки нечисть среди нас он, пусть и держит ответ! Хотя бы первое время. — А что-то не устраивает? — невинно уточнил мой «щит», кстати, становясь так, чтобы полностью закрыть меня. Мелочь, а приятно. — Ты не устраиваешь, — объявил Андрей Григорьевич, чем заслужил короткое фырканье в ответ. Богдана явно веселило такое положение дел, а вот меня… не очень. Ему-то хорошо — раз, и умчался на свой Чумацкий Шлях, а мне еще экзамен Чугайстрину сдавать! И вообще… Какой дидько меня дернул целоваться тут? Вот же ж дура! Тем временем за спиной Андрея Григорьевича возникла
Откуда издалека донесся тихий звон цимбал. Длинные пальцы Цимбалиста дрогнули, словно в тоске по звездным струнам. Казалось, на некоторое время застыл даже воздух. Потом он ловким движением взобрался на перила и махнул рукой. — Пошли, — коротко бросил, игнорируя мое недоумение; ступил на вспыхнувшую лунным огнем дорожку и, насвистывая, направился к университету. Поборов секундный страх, я глубоко вдохнул и последовал за ним. Лунная дорожка мягко позванивала под ногами и немного пружинила. Считай, ходить по небу. Жаль, что повод совсем не радостный. Да и компания, увы, не та. Прямо перед зданием общежития Цимбалист остановился, внимательно осмотрел окна, указал на крайнее справа: — Здесь? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем он. Я молча кивнул. Цимбалист прямо по лунной дорожке пошагал к окну. Я с любопытством смотрел, что он будет делать. Неужто так и вломится? Цимбалист обернулся и приподнял бровь, мол, чего стал?
Когда я вернулся к себе, то обнаружил спавшую крепким сном ненаглядную соседку-злыдню. Пару секунд поумилявшись (в таком безобидном состоянии ее можно застать крайне редко, поэтому стоило ловить момент), все же добрался до собственной постели и сразу отключился. Ситуация вышла крайне напряженной, хлопот обрушилось немало. Да еще и Шаленый, дидько его за ногу! Устроил нам такую лекцию, что я решил больше не приближаться к лазарету на десять метров. Девочки, кажется, восприняли спокойнее, что, безусловно, радует. А вот пробуждение пришло со… страшного. Меня трясли и одновременно пытались придушить. — Андрей! Андрей! С трудом разлепив глаза, я непонимающе уставился на склонившуюся надо мной Сашу. Кстати, встрепанную со сна и едва одетую. Удушение оказалось радостными объятиями… ну, почти. — Ты жив! Дидько, что за глупое утверждение? Нет, я умер, а сюда положили в качестве подсобного материала для практикующих злыдней. — Ткачук, изыди, я т
Вий-Совяцкий быстро шел по коридору, чувствуя, как сверлят спину упыри своими отвратительно серебристыми глазами. Хвеся, завидев такую орду в приемной, невольно потянулась к метле. Пришлось зыркнуть на нее нехорошим взглядом, чтобы вела себя прилично. — Хвесенька, прошу вас, голубушка, принесите две чашечки кофе. — С кардамоном, — пискнул Олег Васильевич, — очень хорошо освежает. — А… — начала Хвеся, явно пытаясь намекнуть, что две чашки кофе на восемь персон будет маловато. — Две чашки, — с нажимом произнес Вий-Совяцкий и быстро зашел в кабинет. Упыри неприятно похихикали и скользнули следом. Радовало, что говорил только один. Впрочем, этому было объяснение. — Присаживайтесь, господа, — как ни в чем ни бывало сказал он, указывая на кресло. Повисла тишина. Вий-Совяцкий подхватил из шкафа толстенную папку с потрепанными завязочками. Положил ее на стол, а сам устроился в кресле. Упыри не шелохнулись, только Олег Васильевич припод
Третий день в Полтавском Национальном университете магии творилось черт знает что. Завхоз Дидько гонял по коридорам огромного кота, размером с доброго медведя. Кот шипел, строил рожи и игриво топорщил хвост. Но удирал при этом настолько справно, что Дидько оставалось только неприлично выражаться и мчаться за несносной зверюгой. Ткачук Александра Евгеньевна, куратор третьего курса злыдней, объявила бойкот ректору университета и со всей присущей женскому полу наглостью игнорировала попытки Хвеси зазвать ее в кабинет Вий-Совяцкого. Вообще-то, такое поведение было непозволительно, но Ткачук явно пренебрегала всеми и вся, и, как ни странно, ей за это ничего не было. Пока, во всяком случае. Комиссия в составе семи упырей скрылась в неизвестном направлении, так и не посетив ни одной пары. Для всех оставалось загадкой, что произошло в кабинете Вий-Совяцкого и почему так и не выписали ни единого замечания. Пани Кандыба вдруг взяла за привычку опаздывать на собственные