За окном пели птицы: звонко, радостно, оповещая всех о наступлении нового дня. Солнце уже взошло, пришлось повернуться на другую сторону — вставать в такую рань совершенно не хотелось. Однако сделала я это зря, ибо тут же увидела сидящего на кровати Шаленого. Он читал какой-то лекарский журнал, даже не думая глядеть в мою сторону. Это даже к лучшему, кстати. Значит, выйдет еще поспать.
— Как самочувствие? — неожиданно спросил он и перевернул страницу.
На виске у него глаз, что ли? Вздохнув, я натянула одеяло почти до подбородка. Вроде бы ничего не болело, только слабость невероятная.
— Ну-у-у-у, — протянула я, — вроде так…
— Исчерпывающий ответ, — кивнул Шаленый и отложил журнал на столик. Внимательно посмотрел на меня. Бр-р-р, будто под магическим сканером лежу. Удовлетворенно кивнул и встал. — Неплохо. Шататься будешь, конечно, но тебя быстро посадят.
— Посадят? — насторожилась я, осторожно приподнимаясь, чтобы принять сидячее положение. Что
— Дей — самый младший в роду, — тем временем продолжил Вовк, до это сидевший молча. — Если не ты, то сила переходит к нему. Поэтому, не особо заморачиваясь, он прибыл сюда вместе со своей дражайшей матушкой. Аин они оба нежно ненавидели. Поэтому нельзя сказать, что она опрометчиво поступила, отправив тебя подальше от своей родины. — А еще она никогда бы не стала хорошей матерью, — пробормотал Чугайстрин-старший. — Но как? — вскинулся Андрей Григорьевич. — Почему Дей под видом Дожденко безнаказанно разгуливал по университету? А эта старая кар… Гвен приняла облик Багрищенко? — Потому что связались со мной, — хихикнул Вовк. Я с удивлением посмотрела на него. Надо же, он, оказывается, умеет хихикать. Да еще и достаточно миленько. — Как? — в один голос воскликнули Ткачук и Андрей Григорьевич. Вовк пожал плечами: — Да очень просто. Пронюхали, что я не люблю Вий-Совяцкого и подкатили ко мне с, кхм, деловым предложением. Мне стало инте
Вий-Совяцкий — это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжелые веки приоткрылись, и на меня глянули блеклые голубые глаза. — Да-да? Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки. Я подавил вздох и повторил: — Кафедра мольфаров , Павел Константинович. Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы. — Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин. Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус. — Да, — подтвердил я. — Ну что ж… Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?
Вий-Совяцкий — это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжелые веки приоткрылись, и на меня глянули блеклые голубые глаза. — Да-да? Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки. Я подавил вздох и повторил: — Кафедра мольфаров , Павел Константинович. Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы. — Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин. Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус. — Да, — подтвердил я. — Ну что ж… Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?
Павел Константинович Вий-Совяцкий предпочитал прогулки пешком. По университету. Шел степенно и неторопливо, сложив руки за спиной. Из-за поворота сначала появлялся значительный живот и уж потом — все остальное. Шел немного вразвалочку, наблюдая из-под полуприкрытых век за студентами и преподавателями. И те, и другие невольно вытягивались по струнке, когда ректор проходил мимо. — Ой. — Дина попятилась к стене. — Павел Константинович, здрасте! Я поднял голову от ее практической работы, хмуро глянул вперед и встретился с невыразительным взглядом голубых глаз. Впрочем, невыразительность — не совсем подходящее слово. По спине пробежал холодок. Вий-Совяцкий умел видеть насквозь. — Помогаете студентке? — спросил он и, заметив мой кивок, продолжил: — Похвально, Андрей Григорьевич. После этой пары жду вас у себя. Не дожидаясь реакции, медленно пошел дальше, величественно отвечая на приветствия студентов. Я мысленно выругался. Как всегда, совсем в неподходящий
Вий-Совяцкий стоял возле окна и поливал кактус. Кактус выглядел крайне печально: почерневший, с загнутыми колючками и бледно-желтым подвявшим цветком. Когда Вий-Совяцкий подходил ближе, казалось, кактус настораживался. Впрочем, было от чего. Выгоревшая голубая лейка в виде рыбки со стуком опустилась на подоконник. — Рассказывайте, Андрей Григорьевич. Я настороженно посмотрел на него. Терпеть не могу такую постановку вопроса. Успеваешь вспомнить все, где напортачил и где только собрался. Неужто будет вычитывать за самоуправство с любовным заклятием? — Что именно? — уточнил я, стараясь говорить ровно. Вий-Совяцкий заложил руки за спину и внимательно смотрел в окно. При этом было мерзкое чувство, что затылком все равно наблюдает за мной. — Все. Что успели узнать, что вам удалось больше всего… — Он сделал паузу. — Может, что-то не нравится. Тон спокойный и даже доброжелательный. Поди разбери что у него на уме, расслабляться в любом
В столовую я влетел вторым, едва не впечатавшись в широкую спину резко затормозившего Вий-Совяцкого. На полу лежал парень, над ним склонился врач. Точнее, университетский лекарь. Худой русоволосый мужчина без возраста и с таким же вымораживающим взглядом, как у ректора. Дурное предчувствие появилось не случайно: лежавший на полу был Виталием Красавичем — студентом моей группы. Вокруг него стояло несколько человек. Побледневшая Пацюк только вздыхала и причитала, носясь вокруг Виталика. Никто не смел ей перечить, только лекарь недовольно морщился и, в конце концов, рявкнул: — Сядь! — Ой! — еще тяжелее вздохнула она. — Саввушка, так как же? — Сядь, кому сказал! — рыкнул он, и Пацюк неожиданно послушалась и опустилась на первый попавшийся стул. — Что тут? — спросил Вий-Совяцкий. — Отравление, — мрачно ответил лекарь и кивнул стоявшим рядом парням. — Помогите мне его перенести в лазарет. — Как управишься, мигом ко мне, — не меняя вы
К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но все же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно. Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдет через это крыло — отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Все же страшно поссорились намедни и… Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в темной одежде. — Опаньки, какие девочки! — протянул он и довольно ухмыльнулся. Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвертого курса, злыдень. Еще хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут — нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым — холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлепнулась. — Изыди, — не меняя выражения лица, сообщила Танька.
— Свободны, Андрей Григорьевич, — бесцветно произнес Вий-Совяцкий, и я поспешил покинуть кабинет. Дидько проводил меня тоскливым взглядом. Ха! Еще бы. Полчаса назад я точно так же смотрел на девчонок, которых выгнали первыми. Едва оказавшись в темном коридоре, шумно выдохнул. Ну и продержал нас, однако! Самочувствие было премерзким: слабость, голод; спасибо, что коленки не дрожат. А то совсем бы ударил в грязь лицом перед студентками. Хотя, судя по их лицам, не так все плохо. Я медленно побрел к выходу. Чертовски неприятная ситуация. Вениамин Кормильцев, четвертый курс. Я с ним еще не пересекался, но смерть… Невольно вздрогнул и, выйдя во двор, остановился. Ректор, конечно, больше ничего не скажет, но такой случай — это же скандал! Прийти в себя толком не получалось — просто не мог поверить в произошедшее. Задрал голову и посмотрел на небо: черное, спокойное, мерцающее мириадами звезд. И воздух будто мягче стал. Не рановато ли, конец января всего лишь?