ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 4

Глава 4

Иван

Иван действительно расценивал происходящее как кару, возмездие, плату по счетам, и, воспринимая случившееся с этой точки зрения, он в принципе был готов ко всему.

…С детства Иван знал о себе, что он – воин. Есть люди, рожденные для того, чтобы лечить, учить, создавать культуру, определять политику, а есть солдаты до мозга костей – люди, которые предназначены для того, чтобы сражаться – воевать и защищать свою страну. Иван и происходил из рода воинов; у каждого из его предков были своя война, свое поле битвы, своя слава и свои примеры доблести. Далекие предки Ивана, по семейным преданиям, сражались со шведами, поляками, турками, французами, прадед воевал на Первой мировой, дед командовал батальоном в Великую Отечественную, отец прошел весь Афганистан – в русской истории много войн, хватило на каждого. Иван родился, чтобы однажды занять место в строю, об этом ему говорили с детства, так его воспитывали и к службе отечеству его готовили. Единственным исключением в роду Ивана являлись его родственники по материнской линии, среди которых встречались священнослужители; но в случае Ивана отцовская линия явно доминировала, и о религии Иван никогда даже не задумывался; лучшая религия – воинский устав.

После суворовского училища Иван окончил военную академию и, как и предполагалось, сделался профессиональным военным. К тридцати трем годам Иван, успевший поучаствовать в нескольких военных операциях, стал воином без страха, упрека и сомнений. Он был доволен и спокоен, как вообще может быть спокоен человек, нашедший свое дело. Кроме того, у него была любимая женщина – Лариса, на которой он собирался жениться. Собственно, та «рабочая командировка» на Ближний Восток случилась как раз перед их свадьбой. «Вернусь, и поженимся!» – твердо сказал Иван невесте и уехал.

…С самого начала там что‑то пошло не так. Причем Иван и сам не понимал – что. И зачем они в этой стране – он тоже до конца не понимал. Одно дело воевать за Родину, а тут чужая страна, чужая война. Но Иван, как настоящий воин, старался отсекать подобные мысли: командир дал приказ – выполняй, а смыслы будешь искать на гражданке.

Но потом случился тот день.

Еще вчера здесь неспешно текла своя восточная жизнь, лаяли собаки, играли дети, а сегодня от этой крохотной деревушки ничего не осталось. Просто ошибка разведки; по ее сведениям, в этих нескольких домах скрывалась долгожданная добыча – высокопоставленный боевик со своим отрядом. А оказалось, что все там были местные, мирные. Несколько десятков мирных жителей и домов практически мгновенно поглотила воронка смерти.

Иван с товарищами шли по деревне. Вокруг были трупы людей, животных, руины домов – картина разрушения и ада. Увидев в одном из разрушенных домов скулящую от боли искалеченную собаку с оторванными лапами, Иван из жалости пристрелил ее. Еще дом – взрослые и детские трупы, кровь, запах смерти и боли. Иван не желал смерти мирных селян, они не были его врагами, они не представляли угрозы для его Родины, наконец, они жили на своей земле, тем не менее он оказался причастен к их убийству. От дома к дому Иван все больше мрачнел – что‑то в его программе, хорошо отлаженной за все эти годы и настроенной на военную службу, словно повредилось.

Услышав из‑под развалин одного из домов чьи‑то стоны, Иван бросился туда и увидел лежащего в крови мальчика. Иван наклонился над ним: жив?! Мальчик открыл глаза, и их взгляды встретились. Взгляд мальчика пробирал до дрожи, до самого нутра – глаза, полные боли и ненависти. Мальчик прохрипел в лицо Ивану несколько слов и, захлебываясь кровью, умер. Иван знал, что на арабском произнесенная мальчиком фраза означала страшное проклятие.

Пошатываясь, Иван вышел из разрушенного дома. Отовсюду ему теперь мерещились стоны, но выживших в этой деревне не оказалось. Деревня догорала. Ее стерли с лица земли, словно ее никогда и не было. Ничего страшного – человечество знает подобные примеры. А в наше время так и вовсе уничтожают сотни подобных безвестных деревень. «Ничего не поделаешь, нельзя приготовить омлет, не разбив яйца, – сказал Ивану его командир, когда отряд вернулся на базу, – пойди выпей водки и проспись. Завтра вернешься в строй, и все пойдет на лад». Однако Ивану ни водка, ни сон, ни увещевания командира не помогли. Он все чаще задавался вопросом: зачем он здесь, ведь это не его война? И когда он спросил об этом командира, тот сказал: «Ты не должен так рассуждать, иначе ты плохой воин, Шевелев».

Тогда Иван впервые в жизни усомнился в том, что он – воин.

Вскоре «военная командировка» закончилась, его отряд вернулся в Москву. Однако странное дело – в Москве ему легче не стало, из головы никак не шли кадры постыдной хроники: горящая деревня, трупы, глаза умирающего мальчика. И ни в чем не было для Ивана ни радости, ни смысла. Даже невеста Лариса заметила произошедшие с ним перемены и сказала, что с ним что‑то не так, в нем будто нет жизни. «Словно ты, Ваня, с этой войны не вернулся, а там и остался». Лариса предположила, что его сглазили, навели на него порчу. Иван отмахнулся: «Чушь!» – он в эту бабью дребедень, разумеется, не верил. Но Лариса потребовала, чтобы он пошел с ней к гадалке, мол, та разберется, что с ним случилось, и пригрозила, что, если Иван откажется, бросит его. Пришлось Ивану согласиться – только, чтобы Лариса от него отстала.

Пошли к гадалке. Грузная седая гадалка, похожая на вышедшую в тираж цыганку, помахала перед ним стеклянным шаром, затем изрекла, как приговор: на вас наложено проклятье! Лариса театрально вскрикнула и запричитала: может быть, какая‑то ошибка? Гадалка пожала плечами и достала колоду карт Таро. Она раскладывала карты и так и этак, снова перекладывала. Иван равнодушно наблюдал за ее движениями. По итогам сложных манипуляций гадалка вынесла вердикт: жизненная ситуация Ивана соответствует карте «Повешенный». Лариса схватилась за сердце.

Иван усмехнулся:

– Ну и что это значит?

– Что вы есть, но вас как бы и нет, – вздохнула гадалка.

Иван сухо кивнул – в принципе, это было как раз то, что он и сам чувствовал. Он есть, но его как бы и нет, он не вовлечен в реальность, не озабочен ею, грубо говоря, ему на все наплевать. Даже на Ларису.

И когда Лариса, дня через три после визита к гадалке, сообщила ему, что им лучше расстаться, он не стал возражать: ладно, может, и впрямь к лучшему. Спросил только, почему она так решила; не то чтобы этот вопрос его сильно волновал, но все же они долго были вместе, серьезные отношения, планы на будущее, то‑се, так что хотелось бы знать.

Лариса смутилась:

– Ну понимаешь, у тебя такая карта…

Он понимал. Действительно, зачем ей терять время с человеком, которого «как бы нет»? Все – извини, спасибо и прощай.

На следующий день он подал рапорт об увольнении из армии. Его командир, кажется, даже обрадовался такому повороту – после той командировки на Ивана в отряде смотрели косо, мол, пришибленный, стукнутый головой. Одним словом, повешенный. Пропавший без вести на той войне.

Иван зажил гражданской жизнью, но веревка на шее не ослабевала. Он нанялся в телохранители к одному олигарху, но вскоре уволился и перебивался случайными заработками. Время шло, а в его жизни ничего не менялось, словно он действительно был «повешенным». Иногда ему даже хотелось, чтобы случилось нечто, что оборвало бы то странное, неприятное состояние, в котором он существовал.

И вот, кажется, сегодня все закончится. Что ж, он готов платить по счетам.

Иван обвел глазами собравшихся. Интересно, что общего у этих людей и для чего их собрали вместе? Он посмотрел на бледную девушку, сидевшую рядом с ним. Ему захотелось как‑то успокоить ее, но он не знал как, да и не мастер он утешать женщин. Но еще большую жалость у него вызвал тщедушный подросток в очках, сидящий на диване напротив. В лице мальчика было что‑то обреченное.

– Эй, парень, как тебя зовут? – окликнул его Иван.

Подросток, погруженный в свои мысли, не сразу его услышал и только после паузы нехотя пробурчал:

– Кирилл.

«А этот‑то как сюда затесался? – подумал Иван. – Вид такой потерянный, словно ему вообще нечего терять».

Кирилл

Кирилл Лиснянский отправился на встречу, рассудив, что терять ему нечего, совсем нечего (не самый жизнеутверждающий вывод, к которому можно прийти, особенно если тебе только пятнадцать).

…Про своего отца Кирилл знал только то, что тот улетел в космос, или погиб на далекой войне, или сгинул на севере, сражаясь с полярными медведями. Всякий раз версия матери звучала по‑разному, но смысл сводился к одному – у отца есть уважительная причина для отсутствия. И лет до десяти Кирилл в нее верил, а потом сказал матери: «Хватит врать, нет ни севера, ни далекой войны, и в космос он не летал. Если он просто бросил нас, почему бы тебе так об этом и не сказать?»

Мать смущенно кивнула: да, просто бросил.

Кирилл так и не понял, то ли это незадавшиеся отношения с его отцом так повлияли на мать, то ли она вообще была слабым, безвольным человеком, но только в какой‑то период все в их небольшой семье, состоящей из них двоих, пошло не так. Мать начала пить – сначала застенчиво, тихо, скрывая этот факт своей биографии от сына и окружающих, а потом уже и не таясь. Все чаще, приходя домой из школы, а было ему тогда лет восемь, Кирилл заставал ее пьяной – отрешенный взгляд, выражение лица исключительно трагическое, на столе бутылка; в квартире – бардак, в раковине – гора немытой посуды, холодильник пуст, в прихожей мяучит некормленый кот.

– Что опять? – цедил Кирилл, уже зная, что он услышит.

– У меня ничего не получается, вообще ничего, – говорила мать, словно бы не ему, а самой себе. – Вся жизнь псу под хвост, вы можете это понять?

И она снова кричала это свое: «Вы можете это понять?!», хотя в квартире были только Кирилл и кот.

Кирилл пожимал плечами и шел в магазин за хлебом и молоком, мыл посуду, кормил кота. Так продолжалось несколько лет, в течение которых Кир понял, что он – один на этом свете и что он отвечает за себя сам.

Иногда, впрочем, мать возвращалась из своего потустороннего, алкогольного существования, ее одолевали угрызения совести, она вспоминала, что у нее есть сын, и она начинала заботиться о Кирилле в меру своего понимания родительской любви и заботы. В один из таких периодов просветления она купила девятилетнему Кириллу компьютер. Надо сказать, что с ее стороны, учитывая их скромный семейный бюджет (мать колесила с одной работы на другую, нигде не задерживаясь из‑за милой привычки иногда уходить в запой), это был широкий жест.

Кирилл сиял от счастья, теперь у него было два друга, две самых главных привязанности в жизни: рыжий кот по кличке Лис и компьютер – большое окно в мир, заменитель реальности. В реальность Кирилл теперь возвращался только для общения с Лисом. Надо сказать, что в этой обретенной альтернативной реальности Кирилл проводил время отнюдь не бездумно, его не привлекали глупые игры, общение в социальных сетях и прочие наиболее распространенные виды «виртуального досуга». Кирилла интересовало, как все это устроено: программы, сети, технологии. Интересовало настолько, что порой он просиживал в интернете по двадцать четыре, и это не оговорка, часа в сутки. Дело в том, что в десять лет у Кирилла обнаружилась довольно странная особенность – он не спал. Его периоды без сна длились неделями, а порой месяцами; иногда случалось, что он мог раз‑два в неделю «выключиться» на пару часов – подремать, но и только.

Второй особенностью Кирилла стало стремительно ухудшавшееся зрение. Долгие дни и ночи сидения у компьютера сделали свое дело – он почти ничего не видел. Мать повела его к врачу. У врача выяснилось, что к четырнадцати годам его зрение упало до минус четырнадцати («По единице на год», – мрачно пошутил Кирилл). Ему выписали очки с толстыми стеклами, которые делали его – невысокого, щуплого подростка – и без того далекого от идеалов мужской красоты еще менее привлекательным.

В школе его не любили – одноклассники называли его «духом», а чаще – Поттером: «Здорово, Поттер! Где твоя сова?» Кирилл морщился – он не читал книг о Гарри Поттере, он вообще не читал художественных книг. В свободное от компьютера время Кирилл читал книги по физике и астрономии. Его привлекала теория относительности и ее парадоксы времени, квантовая механика и ее изощренные интерпретации – множественные вселенные, кротовые норы. Зачастую Кирилл сам придумывал формулы и экстравагантные теории, а иногда он словно бы видел вспышки электрических разрядов или пронизанную светом галактику (после таких видений у него нестерпимо болела голова, зато после этого к нему приходили новые теории и идеи). К пятнадцати годам Кирилл превратился в абсолютно замкнутого подростка (не без некоторых признаков гениальности, о чем, впрочем, не догадывался ни он сам, ни окружающие). Его единственным другом по‑прежнему оставался кот по кличке Лис.

Между тем обстановка в доме стала невыносимой. Материнские запои становились более частыми и продолжительными. Кирилл просил мать бросить пить, увещевал, проклинал ее. Мать обещала, с неделю держалась, потом срывалась и уходила в запой. И если раньше ее пьянство было тихим и, можно сказать, камерным – она пила дома, в одиночестве, то с некоторых пор она предпочитала пить в обществе собутыльников. В квартиру приходили сомнительные типы, а вскоре мать завела себе сожителя – кривоногого мужичонку с железными зубами, на впалой груди которого была наколка «Не спущу!».

В конце концов материнская любовная история для Кирилла закончилась плохо: вчера, вернувшись из школы, он увидел, что его компьютера нет. Путем нехитрых логических рассуждений Кирилл пришел к выводу, что его компьютер унес материнский избранник, так же как до этого он вынес из квартиры все мало‑мальски ценные вещи.

Когда Кирилл подскочил к сожителю матери и стал обвинять его в краже компьютера, тот лишь усмехнулся:

– А че, не знаешь: много сидеть за компьютером – вредно! И вообще давай вали в свою комнату, пока по шее не дал! – Железные зубы сверкнули.

…Кирилл сидел в своей комнате и обдумывал, как он убьет этого урода. Прямо теперь пойдет и скажет: «Эй, мужик, сейчас ты сравняешься со скоростью света!» – и заколет его кухонным ножом.

Но время шло, Кирилл медлил – не так‑то просто взять и убить человека, скажу я вам. Даже такого пустяшного, как этот мужичонка – кривые ноги, железные зубы, наколка «Не спущу!». Так просто не отбросишь в сторону груз всяких там морально‑нравственных установок… И Кирилл сидел, обхватив голову руками, задыхаясь от боли и бессилия.

Спустя час через приоткрытое окно в комнату прошмыгнул кот Лис, вернувшийся с улицы (квартира находилась на первом этаже, и Лис часто уходил гулять во двор). Кирилл обрадовался и погладил кота. Кот потерся о руку хозяина, замурчал. Кирилл обратил внимание на белый лист бумаги, прикрепленный к ошейнику кота (ошейник с телефонным номером Лиснянских Лису надел Кирилл на тот случай, если кот потеряется). Кирилл открепил лист, развернул и прочел обращенную к нему записку: «Не надо делать глупостей, Кир, ты все равно ничего не изменишь. А если ты действительно хочешь изменить свою жизнь и жизнь многих – жду тебя…» Далее некто предлагал Кириллу явиться в указанное место в указанное время.

Получив вчера эту записку, Кирилл приехал на встречу. И вот он здесь. Огромная комната, необычный дом, похожий на современный замок какого‑нибудь эксцентричного олигарха. И, черт побери, он согласен принять предложение, сколь бы странным оно ни оказалось. В конце концов, терять ему действительно нечего. Вчера он это понял.

Семен

Оглядев присутствующих в гостиной незнакомых ему людей, особенно задержавшись взглядом на привлекательной брюнетке в элегантном брючном костюме и рыжей, пестро одетой толстушке, Семен Чеботарев тяжело вздохнул: что за игра тут намечается и какой будет ставка?

Семен – страстный игрок по натуре, играл только в те игры, чьи правила он знал с самого начала, даже если это были игры, сутью которых являлась неполная информация. Допустим, в любимом Семеном покере, да и во всех карточных играх, игроки не знают карт противников, но у этих игр есть свои определенные правила, в отличие от сегодняшней странной партии, разыгранной неизвестно кем и неизвестно с какой целью. А посему особого желания подыгрывать тому, кто играет по своим правилам и, возможно, краплеными картами, у Семена не было. С другой стороны, его согласия никто и не спрашивал. Его зачем‑то откопали, вывезли из леса и доставили в этот дом, похожий на обитель богатеньких инопланетян. В бескорыстную доброту своих «ангелов‑спасителей» Семен не поверил и всю дорогу пытался понять: а что, собственно, происходит?! Единственную появившуюся у него версию происходящих событий, суть которой сводилась к тому, что его привезли к Гиви для проведения воспитательной беседы, Семен отверг, как только увидел этот космический дом (Гиви – человек состоятельный, но на такой дом не заработал, это и ежу понятно). А других версий у Семена не было. В конце концов, Семен плюнул: будь, что будет! – справедливо рассудив, что вряд ли он проиграл, покинув свою уютную яму в лесу, и задался другим вопросом: а как он вообще дошел до такой жизни и что сказал бы ему старший брат Петро, увидев с того света Семеновы дела. Определенно, Петро остался бы им недоволен и пробурчал бы: «Сема, ек‑макалек, ну как тебя угораздило? Нормальный же парень был, и вдруг такие дела. Разве я тебя этому учил?»

…Нет, Петро учил Семена другому. Снова и снова старший брат внушал младшему: «В этой жизни главное, брат, правильно себя поставить». Для того времени (а на дворе стояли лихие девяностые) это были золотые слова, и Петро, уважаемый человек, авторитет «на районе», сумел себя поставить должным образом: его уважали, к нему прислушивались, его боялись. Семен, тогда еще подросток, состоял при брате ординарцем – выполнял мелкие поручения, а главное, учился жизни; правда, продолжалось это недолго – в девяносто втором средь белого дня Петра расстреляли на автозаправке. Сам Семен, находившийся в тот день рядом с братом, уцелел чудом; его не было в джипе Петра, когда того буквально изрешетили пулями лихие люди (провидение отправило Семена справлять нужду за пять минут до расстрела джипа, и эти пять минут спасли ему жизнь).

После смерти Петра Семен долго не мог успокоиться, маялся, не находил себе места. В итоге судьбу брата Семен решил не повторять и с откровенным криминалом не связываться. Но и в госслужащие он идти не собирался; Чеботарев, от природы большой плут и авантюрист, не хотел каждый день просиживать в какой‑нибудь унылой конторе от звонка до звонка. Когда ему исполнилось восемнадцать, Семен занялся легальным (ну, полулегальным) бизнесом, решив, что обойдется без образования: «Жизнь – мои университеты!» И его пестрая жизнь действительно оказалась настоящим университетом – повидать пришлось всякое. Чем он только не занимался: держал несколько спиртных ларьков и небольшой кустарный цех, в котором добрые люди – Семен Чеботарев и сотоварищи – разливали дешевую спиртягу в красивые, импортные бутылки с пятью звездочками на этикетке; потом наладил перевозку подержанных иномарок из‑за границы, затем развернул еще какой‑то мелкий бизнес: приторговывал, торговал, перепродавал. При всем при том больших, серьезных денег он так и не заработал – плавал на мелководье, а те, что зарабатывал, спускал на игру. Дело в том, что Семен страстно любил игру в покер (он вообще по натуре был игроком, обожал риск, азарт, мечтал выиграть у судьбы три заветные карты). Как правило, каждые выходные он проводил за игрой. Иногда выигрывал, иногда проигрывал – это нормально, в конце концов, что наша жизнь – игра! «А вдруг когда‑нибудь мне повезет? По‑настоящему, по‑крупному?!» И вот полгода назад ему повезло. Повезло сказочно – ликуйте, Герман, вот они заветные: тройка, семерка, туз! Семен сорвал джекпот, вырвал его у судьбы – выиграл в карты весьма крупную сумму.

Выигранными деньгами Семен распорядился с умом – не спустил их на игру, не потратил на девушек, а вложил в собственное дело. Короче говоря, поступил здраво. Однако ничего хорошего из его затеи не вышло (уж лучше бы он эти деньги действительно спустил на игру и девушек), поскольку, как вскоре выяснилось, своим новым полулегальным, но весьма прибыльным бизнесом он перешел дорогу местному авторитету Гиви, который имел привычку засыпать конкурентов цветами в гробу. У Семена начались крупные неприятности. Да, бывает и так: ты страстно мечтаешь о чем‑то долгие годы, и вот наконец твоя мечта исполняется, кажется, что ты обласкан судьбой, вознагражден за годы ожиданий, но вдруг оказывается, что «удача» обернулась такими проблемами, что лучше бы ее, право слово, и не было. Закончилось же все тем, что люди Гиви приехали к Семену и увезли его в темный лес поучить уму‑разуму.

И теперь он сидел в интересном космическом домике, как в чистилище, ожидая то ли суда, то ли еще чего, и испытывал сильное желание «сбросить карты» – отказаться от дальнейшего участия в этой непонятной игре. Но ведь не скажешь тем вежливым гориллам в черных костюмах, что отрыли его в лесу и привезли сюда: «Я – пас! Ша, мужики, я сбрасываю карты!» – потому что возвращаться в тот самый лесочек ему ох не с руки. Яма‑то небось его дожидается, и в эту яму ему неохота – темно там, сыро. А какие у него, получается, есть варианты? Либо помахать всем рукой и вернуться в свою персональную яму, либо сидеть в этом чертовом космическом зале и ждать, пока прилетят местные инопланетяне и разъяснят, что им от него нужно.

Коротая ожидание, Семен разглядывал присутствующих в гостиной людей, от скуки характеризуя каждого по типу карточных персонажей. «Красотка в брючном костюме, конечно, дама пик, одним словом – роковая!

Рыжая девица – дама червей, тот высокий худой парень с черными глазами – не иначе король треф, ухмыляющийся загорелый придурок в белых шортах с электрогитарой в руках (сынок, ты в курсе, что в Москве октябрь?) – больше чем на валета не тянет. О, вот интересный экземпляр – мужик со шрамом на лице, чем‑то похожий на актера, исполняющего Бонда в последних сериях. Ну, этот пожиже, конечно, будет, чем Бонд, хотя… какая‑то в нем есть сила, мощь, словно дядьку из титана сделали. При этом у парня абсолютно непроницаемое лицо, из такого бы вышел хороший игрок в покер, потому что по его роже вообще не поймешь, что там у него в башке или в колоде: хреновые карты или намечается флеш‑рояль. Ладно, братан, быть тебе королем червей. Остается еще девица, пардон, не красавица, бледненькая, уныленькая. Вот зачем такие девчонки на свет рождаются! Ей же с такой унылой физиономией век одной маяться, надеюсь, она хотя бы умненькая?! Ладно, назначим ее бубновой дамой – эх, бедолага, судьбой забубенная! А вот этот парнишка, похожий на крота, сутулый, глазки под толстыми стеклами и не разглядеть – сплошное недоразумение, вообще ни на что не тянет. Не понять что, неизвестной масти». М‑да, такая вот странноватая колода получилась. Семен вздохнул: ну а где же наш самый козырный туз? Пора бы уже делать ставки!

* * *

«Да, компания подобралась еще та! – усмехнулся Егор. – Вообще все это похоже на начало какого‑нибудь детектива или триллера, типа «Десять негритят», в итоге таинственный хозяин дома так и не появится, а гости начнут один за другим выбывать из игры. Итак, кто первый? Унылая блондинка, коренастый «бандит», а может, брюнетка? Интересно, каким образом будет происходить «игра на вылет», будут ли их убивать так же изощренно, как в том детективном романе?»

Тем временем такие же мысли и ассоциации пришли в голову не только Егору. Загорелый бородатый парень заметил, что не может отделаться от мысли, что он стал героем детектива.

– Просто Агата Кристи, ее излюбленный сюжет – герои заключены в неком замкнутом пространстве, как в ловушке. И сейчас нас начнут убивать! – хохотнул бородач.

– Ничего смешного лично я в этом не нахожу! – отрезала брюнетка в черном костюме.

Тина осторожно подтолкнула Егора: может, свалить отсюда, пока не поздно?

– Надо дождаться развязки спектакля, – шепнул ей Егор, – интересно же знать, чем все закончится! Да и потом, по всей видимости, нас отсюда уже не выпустят.

Тина дотронулась до его руки:

– Ничего, Егор, я с тобой…

Егор отдернул руку и поймал на себе удивленный взгляд брюнетки, наблюдавшей за ними. Неожиданно большой телевизионный экран зажегся, и на экране появилось изображение человека.

«Ну вот, начинается», – подумал Егор, чувствуя небывалое волнение, словно сейчас должно было открыться что‑то важное.