Амелия
Неделю назад
Я чувствую себя безвольным зверьком на коротком поводке, которого постоянно тянут из стороны в сторону. И с маниакальным наслаждением наблюдают за тем, как подопытная мышка беспомощно перебирает лапками, не в силах избавиться от тугого ошейника, наброшенного жестокими наблюдателями эксперимента.
Я устала быть этим беззащитным созданием, устала!
И с этой секунды, я официально заявляю, что сделаю все, чтобы стать сильной, независимой и свободной.
Я начинаю путь к лучшей версии себя, ступаю на тропу своего истинного пути, и больше мне чужие слова — не указ.
Настало твое время, Мия. Как долго ты еще будешь позволять всем манипулировать тобой?
Ощущение постоянного морального давления заводит меня в тупик. Как жаль, что зачастую нужно довести себя до точки невозврата, до крайности, упасть на дно, пробить его…чтобы осознать, что больше терпеть это все нельзя, и стоит по-другому начать реагировать на повторяющиеся ситуации в жизни.
Мне будет очень непросто выйти из позиции жертвы обстоятельств, но я это сделаю.
Шесть долгих лет я была заложницей фобий, страхов, овладевших мной, после смерти родителей. Я будто потеряла свой голос, свою уверенность, свою опору в жизни, и причалила к берегу, который меня временно принял, но никогда не был моим.
Я не смела перечить правилам дяди, не проявляла настоящий характер и не давала себе вольного слова в его присутствии, прекрасно понимая, что на все у него будет один ответ: «Нет, Амелия, мы ничего менять не будем, и в нормальный колледж ты не пойдешь, потому что, моя дорогая, это может быть слишком опасно для тебя. А больше всего на свете, я боюсь потерять тебя, моя девочка. Ты же мне как родная дочь».
Примерно так обычно отвечал Доменик Ди Карло в те моменты, когда я в голос, заявляла о том, что хотела бы жить обычной жизнью. Мне было страшно выбираться из зоны комфорта, а редкий выезд на уроки вокала мог доводить до панических атак, потому что я не сразу и не всегда принимала присутствие посторонних людей в своем пространстве.
Психолог говорила мне, что это связано с тем, что я слишком рано столкнулась с обрыванием совсем молодых жизней, прочувствовала горечь от самой страшной потери близких, что навсегда поселил в моей душе страх смерти. Мы работали с этим страхом, но порой он был настолько силен, что психолог сделала вывод о том, что я буду соглашаться с текущим положением вещей и жизнью под надзором дяди, до тех пор, пока не избавлюсь от страха говорить, проявлять себя настоящую миру, и не буду готова к нестандартным ситуациям.
Она говорила что-то о новых нейронных связях, которые формируются в человеческом мозге не просто так, а исключительно за пределами зоны комфорта и ломают сценарии привычного поведения, перепрограммируя выбор реакций человека на обыденные вещи.
И, кажется, это произошло со мной, после похищения. Мои реакции изменились, и я вряд ли смогу вновь стать прежней — робкой, закрытой, подавляющей в себе боль и обиду, смиренно склоняя голову перед взором Небожителей в лице дяди и брата.
Это прозвучит странно, но мне даже теперь дышится гораздо легче, словно в груди испарились свинцовые камни страхов.
Теперь я понимаю, что моя встреча с Кианом Морте была неслучайна, и даже многое мне дала. Разбила мой кокон, в котором я так долго пряталась, скрывалась, выстраивала свой призрачный, но пустой мир, лишенный многообразия эмоций и права выбора.
Я больше не боюсь смерти.
Morte…
Я смотрела ей в глаза, я прикасалась к ней губами…и вдруг поняла, что страшна не сама смерть, а отсутствие реальной жизни в живом и здоровом теле.
Отсутствие эмоций, отсутствие развития, отсутствие движения — вот, чего действительно стоит бояться. И куда больше, чем смерти, я боюсь состариться в особняке Доменика Ди Карло. Остаться старой, одинокой, так ничего и не предпринявшей.
Невольно вспоминается низкий и глубокий баритон Киана, пульсирующий в висках и отдающийся гулким эхом в сознании:
«— Деньги это свобода, Амелия. А свобода — это жизнь.»
И я начинаю действовать:
— Дядя любит меня, Сандро. Он не сможет так поступить со мной. Он обещал мне дать гораздо больше свободы к моему совершеннолетию, разве он не человек слова? Он строг, он всегда гнет свою линию и любит держать все под контролем, — стараюсь рассуждать логически и тем самым успокаиваю себя, нервно заправляя спутанные волосы за ухо. — И особенно свою семью. Но я ему важна, и он не посмеет разрушить мою жизнь, отдав в руки человека, которого я не выбираю. Я же ему, как дочь. Он не желает мне такого несчастья. Разве он бы поступил бы так с Аннет или Мерседес? — Алессандро бросает на меня насупленный взгляд исподлобья, переполненный откровенным скепсисом и подтекстом «сними свои розовые очки, детка».
— Может, ты что-то путаешь, Андро? — вновь настаиваю я, прекрасно понимая, что Алессандро не несет ответственность за планы Доменика. — Вы оба запутали мою жизнь и возомнили себя ее Богами. Я больше не намерена это терпеть, Алессандро, скажу сразу: с этой секунды все изменится. Вы поили меня ложью все эти годы! Но ладно, Доменик…он всегда был для меня строгим дядей. Ужасно строгим, но великим человеком, который создал свою империю и держал на своих плечах большую семью. Мне казалось, его бизнес помогает людям, а не наоборот. К тому же, я не верю, что человек, жертвующий миллионы долларов на спасение редких животных, может быть плохим. И ты — человек, которого я считала своим лучшим другом и защитой по жизни, не удосужился открыть мне правду на то, что вся видимая деятельность нашей семьи — это постановка, театр, иллюзия…и к чему это привело? К тому, что меня взяли в плен и чуть не угробили! Вы этого добивались?
Все-таки знание истинных обстоятельств мне бы здорово помогло. Я бы не стала сбегать на тот бал, определённо…но с другой стороны, жалею ли я о своем проступке?
Нет.
— Прошу, Алессандро. Расскажи мне хоть что-нибудь. Все, что знаешь, — едва ли не пустив слезу, умоляю я брата, сложив ладони в молитвенном жесте. Его челюсть мгновенно напрягается, становится острее, выдавая нервозность и внутреннее напряжение Алессандро. Он слишком сильно сжимает руль авто, но мотор машины наоборот заглушает успокаивающим поворотом ключа.
— Ты все уже знаешь насчет семей и возможных междоусобиц между нами, Мия. Этот ублюдок Морте наверняка рассказал, — нервно поведя плечом, огрызается Сандро, слегка ударяя по рулю раскрытой ладонью. — У всех есть свои территории и бизнес-ниши. Конкретно наша семья занимается фармацевтическим бизнесом. Черт знает сколько лет и весьма успешно. Мы никогда от тебя этого не скрывали. Ты не жила во лжи, да и женщинам бесполезно знать вещи, которые их не касаются, — произносит сквозь сжатые зубы брат, пряча взгляд, словно его в этот момент съедает неприкрытый стыд и гложет чувство вины передо мной. Или перед самим собой?
Удивительно, как мне легко удается считывать чувства и настроение мужчины, при взгляде на которого, мое сердце бьется чертовски ровно, без намеков на сбои и приступы переизбытка чувств. Чувствую себя чертовски наблюдательной и проницательной. Жаль, что эти качества затухают во мне, когда рядом Киан Морте.
— Скажи мне, это, правда, что под словом «фармацевтический бизнес» скрывается наркоторговля? — вопрос в лоб, словно пуля, холостой выстрел, разрезающий тишину.
Алессандро нервно сглатывает. Даже в темноте я вижу, его резко дрогнувший кадык и ускорение пульсирующей вены на шее.
От осознания правды, в грудь вновь врастают глыбы из камня и гранита.
— Это ужасно, Сандро. Я не хочу быть частью семьи, разрушающей судьбы невинных людей, — признаюсь искренне, не в силах поверить, что действительно причастна к подобному. К смертям, болезням, зависимостям.
— Я хочу, чтобы Доменик отпустил меня, как только мне будет двадцать один, как и обещал, — твердо произношу я. — Как думаешь, у меня получится уговорить его? Помоги мне, прошу…помоги мне убедить его, Сандро, — немного наивно, немного отчаянно, но я вцепляюсь в пиджака брата и заставляю Алессандро посмотреть на меня. Андро буквально съедает меня своим взором, гладит им, не пропускает ни миллиметра. Прикасается нежно к щеке, и достает прядь моих волос из-за уха обратно, поглаживая её своими крупными пальцами. — А если вы считаете, что это опасно, так я готова отдать часть своего наследства на лучших агентов, которые отправят меня куда-нибудь подальше, поменяют мне документы и вообще…я стану новым человеком. Хотя, конечно, мое сердце будет разрываться от мысли, что я больше никогда вас не увижу…но мои моральные ценности в данном случае мне важнее, — лепечу я, перебирая варианты исхода событий.
— Мия, он ни-ко-гда тебя не отпустит, — обрекая меня на очередной всхлип, полный обиды и чувства несправедливости, отрезает Алессандро. Выделяет слово «никогда» по слогам, передавая всю его фатальность.
Отводя взгляд, мужчина устремляет свой взор в пустоту, добавляя безжизненно:
— Что касается моральных ценностей, то мы продаем лекарства, а не наркотики, — что-то в его дрогнувшем тоне заставляет меня усомниться в том, что это правда. — Возможно, продаем чуть больше, чем это необходимо и не только, тем, кто в этом действительно нуждается, — продолжает Алессаднро, и я понимаю, что он имеет в виду теневую сторону этого сложного и опасного рынка. А она определенно есть, судя по выражению его лица и тону голоса.
— Если компания дяди увеличивает продажи каким-либо грязным способом, агитацией или пропагандой бадов, витаминов и прочего…то это отвратительно. Что там еще бывает плохого?
— Вся страна сидит на витаминах, Мия. Людям необходима «волшебная таблетка», понимаешь? Мы даем им то, в чем они нуждаются, — глухим голосом изрекает Сандро. — В мире нет ничего отвратительного, как и ничего прекрасного. Нет однозначно черного или белого, — ударяется в философию брат, хотя я уже услышала все, что хотела и сделала свои окончательные выводы.
Я действительно ничего не знаю о своей «семье», как сказал Киан.
И судя по всему, Ди Карло мало чем отличаются от Морте в своей сути. Оба клана являются огромными механизмами по выкачиванию денег, и пойдут по головам ради увеличения прибыли, материального статуса, не брезгуя наступить на горло своей совести и закрыть глаза на нормы морали.
Чувствую себя потерянной мышкой, которая вдруг заметила, что всю жизнь умудрилась прожить в логове шакалов, и чудом осталась среди них живой.
Надолго ли?
— Не понимаю, как это возможно. Почему вас всех еще не посадили? Куда смотрят органы, отвечающие за пресечение всего зла, что творят пять семей? — в ответ, Алессандро лишь расплывается в многозначительной ухмылке, глядя на меня так, словно я застряла в шестилетнем возрасте.
— Моя наивная девочка… — с нежностью добавляет он, и если бы раньше, я никак не отреагировала на эти слова и его прикосновение, то сейчас, я отрицательно качаю головой и убираю его руку от своего лица.
На лице Алессандро отражается изумление, гнев и ярость, явно направленная на того мужчину, который сделал меня такой борзой и пытливой. До этих пор, я никогда себя так не вела, чтоб вы понимали.
Вечно проглатывающая все, вечно принимающая, вечно управляемая.
— Их гораздо больше по всей стране, Амелия. И ответ на твой вопрос прост: все в этом мире соткано из денег. Все покупается и все продается. Пока в так называемых «органах власти» есть наши союзники и люди, бессильно даже ФБР, не говоря уже о других организациях.
Вот так просто? Но как…
— Деньги, деньги, деньги, — безжалостно выплевываю я, кидая взгляд на часть огромного особняка семьи Ди Карло, в некоторых уголках которого я вообще никогда не была. Нужно очень постараться, чтобы обойти эту резиденцию и прилегающую к ней масштабную территорию. Даже для очень большой семьи это пространство необъятно.
— Я бы променяла все до последнего цента на жизнь родителей, — срывающимся голосом шепчу я, вспоминая их улыбающиеся лица. — Или на свободную жизнь, где-нибудь на необитаемом острове в единении с природой…
— Поверь, я бы с радостью убежал с тобой, на какой-нибудь чудесный остров, Мия. Но мы все рождены при определенных обстоятельствах, в неких рамках. И иногда мы не имеем право за них выйти…чтобы не потерять все, чтобы не остаться никем, — признается Алессндро, снова обхватывая мое лицо ладонями, и я читаю в его взгляде, что гложет брата.
Знаю, что деспотичный отец оставил на нем печать своих ожиданий, и сотворил из него себе подобного: верного пса, который продолжит дело и бизнес всего рода Ди Карло. Должно быть, каждый дон помешан на этом. На наследнике, которому отдаст все свое детище. Я всегда знала об обязательствах Сандро перед Домеником, просто никогда не думала, что «дела семейные» выходят далеко за границы закона.
— Ты говоришь так, словно у нас нет возможности выйти за эти рамки…словно мы безвольные создания, Сандро, — качаю головой, ощущая, как в горле стоит ментальный игольчатый ком и увеличивается до нереальных размеров.
— Нет, я так не думаю, Мия. Я знаю одно: наша семья должна развиваться, идти вперед. Наши потомки должны быть сильнее и лучше нас, и сейчас наша задача не потерять все, что было накоплено предыдущими поколениями семьи Ди Карло, — меня тошнит и нервно передергивает от его слов, напоминающих проповеди завербованного сектанта.
Я согласна с тем, что хочется дать своим детям самое лучше в жизни, но не ценой же других людей! Мы же не в джунглях живем. Почему, что Киан, что мой брат рассуждают так, словно «естественный отбор» в обществе разумных людей — это нормально?
Мир больших денег жесток, бескомпромиссен и безжалостен.
И я не понимаю стремление человеческой сути к жадности и бесконечному потреблению, по крайней мере, в таких масштабах, как у Доменика и Энтони Морте. Почему нельзя делиться с миром больше, чем получать от него? Почему деньги для многих — маниакальная цель, которую нужно иметь и преумножать, и неважно, что за всю жизнь их не истратить?
— Можно развиваться в другом направлении и оставить своим потомкам самое лучшее, создавая что-то прекрасное, а не убивая косвенно или напрямую других людей. Помогать миру. Я не знаю, как посмотрю Доменику в глаза, после того, что узнала в плену у Морте, после разговора с тобой… — нервно качая головой, предвкушая ещё более тяжелый разговор с дядей.
— Мия, ты все эти годы пожинала плоды того, что наработано нашей семьей. Жила в достатке и комфорте. Не забывай, что Доменик забрал тебя из жуткого интерната, хотя не должен был…ты обязана ему всем, что имеешь, — напоминание Сандро парализует меня до мурашек. Быть должной и обязанной кому-либо — одно из самых неприятных чувств на свете, хотя до этого момента я испытывала к Доменику лишь глубокую благодарность за свое спасение.
В интернате я бы долго не протянула, жестокость его управляющих была откровенно больной, нездоровой и неадекватной. В стране есть прекрасные интернаты и приюты, откуда дети попадают в чудесные семьи, но мой был не из таких. Если бы я осталась там, я бы могла быть отдана в одну из таких семей, куда-нибудь в Канзас, что коллекционируют детей для грязной работы или воровства.
— На эти самые деньги, которые ты так ненавидишь, ты училась. На деньги всей семьи. Ты выросла образованной и воспитанной, благодаря тому, что в тебя вложились! — цинично бросает мне в лицо Сандро. — И такой доброй и чистой, только благодаря любви своих родных родителей и отцовской заботе Доменика.
Невольно соглашаюсь с его словами, хотя прекрасно понимаю, что я выросла не только доброй и чистой, но и подавленной, забитой, наивной. Антисоциальной и тревожной.
— И как же мне найти решение? Предлагаешь выходить замуж за Кинга? Проглотить свою волю, затолкать гордость и свои права куда поглубже? — возмущаюсь я, скрещивая руки на груди. Боже, неужели придется пойти на это?
И вообще, как это называется, когда за один день у тебя появляется два жениха? И оба ублюдка. Которых я не хочу.
Что Кинг, что Морте — оба причастны к миру крови.
— Я пока не знаю, Амелия. Я не хочу никому тебя отдавать, и ты сама об этом знаешь, — он слишком долго смотрит на мои губы, и я отвожу взгляд.
Киан
Закипающая кровь в венах ощущается как густая, обжигающая изнутри каждый дюйм, магма. Смертоносная, едкая, стремящаяся взорваться уничтожающим извержением.
Покрыть пеплом все чувства, все ощущения. Притупить эмоции, от которых химия гормонов давно отвыкла.
Проклятое чувство собственничества, заставляющее меня до боли в костяшках пальцев сжимать кожаный руль Теслы и давить на педаль газа с бешенной силой. Я ослеплен сейчас и приходится действительно прикладывать огромные усилия, чтобы сохранять привычную сдержанность и холодность, что стала для меня второй кожей.
Хотя я не всегда был таким.
Памелла, что сидит сейчас на том самом месте, где я полчаса назад доводил до эйфории свою неискушенную девочку, вцепилась одной рукой в дверную ручку, а другой в мое колено. Хочется убрать с себя ее цепкие пальцы, скинуть небрежно так, указать на место дотошной сучке. Заорать во весь голос, разорвать эту дуру, которую пришлось спасать, на части…но я знаю, что Памелла совершенно не повинна в моих мощных эмоциях и неприязни к ублюдку, которому я передал Мили, и будет грубо срываться на ней. Беззащитная женщина — не боксерская груша.
Я знаю на ком вымещу свой гнев, когда окажусь дома. На самом Энтони Морте и на этот раз он выполнит то, что должен мне.
А пока мне просто нужна скорость.
Абсолютная тишина.
И желательно, чтоб меня, бл*дь, не трогали.
Грудь и легкие печет от одного лишь воспоминания того, как дрожащая Амелия прижимается к этому напыщенному сопляку. Своему брату, на которого смотрит с такой теплотой и открытостью, что тошно становится и нутро выкручивает от жажды порвать противника.
Это полный крах, если меня задевают такие мелочи, как взгляд.
Девчонка запала мне в душу. И это окончательно, стоит признаться в этом хотя бы самому себе.
И чем дальше, тем хуже, потому что я прекрасно понимаю, что каждый раз мне придется разрываться между приказами дона и Амелией, которой я все меньше хочу нанести реальный вред. Раньше, мне было почти все равно, я видел перед собой лишь одну цель — свое воссоединение с сыном и долгожданная свобода, и честно говоря, мне было плевать на то, сколько людей придется разрушить на пути к заветной картинке будущего.
Я бы соврал, если бы сказал, что жизнь сотен левых людей мне важнее всего одной.
Я не знаю, как и почему, но Амелии удалось поменять мое мировосприятие. Не сильно, не глобально, но пошатнуть мою Вселенную точно.
Я, конечно, итак собирался прийти к своей цели с минимум потерь, но теперь весь этот квест на пути к свободе, автоматически превращается для меня в хождение по тонкому льду. В изощренную игру, где мне не хочется быть уязвимым.
А судя по моей реакции на этого долбанного петуха Алессандро, я приобрел себе ещё одно слабое место, черт подери. Я задыхаюсь от ревности, когда представляю, как он едет с Мией так близко, что может в любой момент к ней прикоснуться…и оставить отпечатки своих грязных пальцев Ди Карло на женщине, которую я выбрал. Черт, надо было пристрелить его, закинуть Мию на плечо, наплевав на все последствия.
Это какое-то наваждение.
Безумие.
Желание держать ее рядом круглосуточно, не отпускать ни на метр.
Все это, черт возьми, очень некстати.
— Тебе совсем наплевать на меня, да? — писклявый голосок прерывает поток моих мыслей о Мие. — Молчишь! Даже не спросил, как я себя чувствую! — выстреливает претензиями бестия Пэм. — Еще и гонишь по трассе так, словно убить меня собираешься! — начинает учить меня вождению Памелла.
Сжимаю зубы до скрежета. В таком контексте я не терплю критику.
— Ты же знаешь, я всегда так вожу, — огрызаюсь я стальным тоном. — И насколько я помню, Пэм, ты получила, то, что хотела, когда сбежала. Поэтому не сомневаюсь в том, что ты прекрасно себя чувствуешь. Острых ощущений не хватало? Попадать в плен — это у тебя новое развлечение, лекарство от безделья? Может, стоило просто пройтись по магазинам, а заполнить скуку покупкой очередной сумки? — окидываю девушку беглым взглядом, оценивая реально нанесенный Памелле ущерб.
Вполне нормально она выглядит. Её не били, но она явно сопротивлялась, потому что ссадины от соприкосновения с каменным полом или стеной, все же имеются. Выглядит грязно и неопрятно, особенно в сравнении с обычным внешним лоском, который она придает себе каждое утро с помощью яркого макияжа и красивой одежды. В целом, Пэм отделалась легким испугом и это очевидно. Не сомневаюсь, что бешеная сучка даже кайфанула от подобного приключения. Я отлично знаю её характер…Памелла — это несостоявшаяся экстравагантная рок-звезда, созданная для того, чтобы впечатлять публику своими экстравагантными выходками.
— А что, если я внимания твоего элементарно хотела? Что если, специально сбежала? — возмущенно всхлипывает девушка. — Я думала… тебе будет не все равно, — дрогнувшим голосом предъявляет Пэм.
Детка, снизь свои долбанные ожидания от окружающих и мир тебе улыбнется. Я не виноват в том, что не оправдал их.
— Мне не все равно, как видишь, — небрежно бросаю я. — Я за тобой приехал.
— Потому что отец приказал, да? — пытает меня Памелла.
Молчу, бросив все свое внимание на трассу, намереваясь прекратить участие в её истерике.
— Киан, кто она? — перепрыгивает на другую тему Памелла, не смирившись с моим молчанием. — Эта девушка, что была с тобой? Я видела твой взгляд, — ехидно замечает она, сжимая ладонь чуть выше моего колена. — Или мне показалось?
— Прекрати, Пэм. Тебя не должно волновать, как и на кого я смотрю. И стоит забыть то, что было, между нами, в далеком прошлом. Это было ошибкой, глупым развлечением. Отныне ты моя сестра. Я рад, что сейчас ты в безопасности, — отстранённо произношу я, и буквально слышу, как у девушки в ответ схватывает дыхание.
— Киан…что? В далеком прошлом!? В далеком? — с возмущением бросает она, задыхаясь от гнева и обиды. — Киан, зачем ты так со мной? — и вновь тон её голоса сменяется на умоляющий, выпрашивающий внимания, жалобный. Так отличающийся от гордого, вызывающего и строптивого голоса Мии. — Неужели ты не помнишь? Ты мой…мой…Киан, — заявляет девушка, и прикасаясь к моему лицу, пытается обратить на себя мой взор, но меня лишь коробит от её прикосновений и навязчивых действий.
— Поцелуй меня, Киан, — жалобно умоляет Пэм. Отвлекая от дороги, прилипает к моему плечу лбом, потираясь об меня, словно кошка в стадии течки. Бл*дь, как же она бесит.
— Я все сказал, Пэм. Наша интрижка в прошлом. Закрыли тему.
— Но я так скучаю, Киан. Очень. Безумно, — томно выдыхает мне в ухо девушка. — Киан, пожалуйста, — умоляет идиотка, только что вышедшая из заложниц. Не похоже на то, что случившееся было для нее психологическим испытанием, судя по тому, что её рука скользит вверх по моему бедру. Стремительно, быстро. Её мягкая ладонь сжимает мой член, взбудораженный мыслями об Амелии, через джинсы. Я слишком занят рулем, чтобы остановить действия Памеллы, что наспех расстегивает мою ширинку и бесстыдно так, поглаживает мой каменный ствол сквозь боксеры.
Мои мысли где-то далеко, в спальне Амелии, и, несмотря на то, что у меня стоит, невербальное предложение Пэм мне не интересно.
— Руки убрала, — приказным тоном рычу я, оскалившись на Памеллу.
— Но тебе же приятно, Киан, я знаю и чувствую…вижу, — с придыханием замечает Пэм, мастерски обращаясь с моим членом.
— Ты только что находилась в заложницах, у тебя есть голова вообще? Может, стоило тебя там оставить?
— Мне срочно нужен мой любимый антидепрессант, Киан. Я знаю, что успокоит меня…тебя. Ты вспомнишь, каково это быть со мной, и станешь добрее, правда? — наивно рассуждает глупая женщина, и в этот момент я останавливаюсь на светофоре. Все происходит довольно быстро. Памелла наклоняется лицом к моему паху, высвобождает мой напряженный член из тесных боксеров и глубоко заглатывает его без лишних прелюдий. Кайф и низменное, быстрое и фальшивое удовольствие, простреливает пах.
Такое пустое, плотское и чертовски яркое наслаждение.
Пелена телесных реакций на её действия немного затуманивает разум.
Ничего не могу поделать. Раз пошла такая вечеринка, то я не против вынести свой гнев естественным образом. Памелла, конечно, не боксерская груша, но соска отличная.
Но я хочу прекратить все это. Ее унижения, постоянные намеки. А раз по-хорошему Пэм не понимает, придется накачать её собой до тошноты в буквальном смысле. Включаю аварийный знак ровно на минуту, разбавляя звук характерного причмокивания автоматическим. Беру Пэм за волосы и толкаюсь бедрами в рот девушки, ощущая, как головку сжимают стенки её горячего горла.
— Пэм, ты сама напросилась, — глухо замечаю я и тяжело дыша, позволяю всем скопившимся бесам выйти из себя через минутную грубость. Девушка явно не ожидала такого расклада, но надеюсь, она навсегда запомнит такое обращение и больше никогда не посмеет унижаться передо мной.
Насаживаю рот Пэм в слишком быстром и интенсивном ритме, и она даже не возмущается и не сопротивляется, хотя очевидно, что она давится и едва дышит, когда я тупо использую её горло, которое она сама так любезно мне предоставила в прокат. Когда все уже кончено, я смахиваю с её губ сперму салфеткой, отталкиваю её от себя и бесстрастно застегиваю молнию на джинсах. Вновь хочу тронуться с места, как ни в чем не бывало, но эта дура все ещё лезет ко мне с голодными поцелуями. Отворачиваюсь, отстраняя от себя Памеллу. Нет ничего хуже, когда женщина ведет себя, как назойливая муха.
Черт, не стоило этого делать.
Я чувствую себя грязным и в очередной раз пробившим дно мудаком, потому что вновь поддался мимолетному желанию слить энергию взамен на удовлетворение плотской потребности. К тому же, трахать Пэм, несмотря на то, что она никогда не была мне сестрой, не правильно. Впрочем, что сделано, то сделано. Ещё одно доказательство того, что мы долбанные животные.
Мы все грешные и дикие, хаотичные создания в вечных поисках порядка и гармонии, а кто уверяет в обратном, является дьяволом во плоти.
— Киан, почему ты так груб со мной…я же знаю, ты хочешь продолжения, — затуманенным взглядом, Пэм не отрываясь, смотрит на мои губы с мечтательным, влажным, ожидающим, выражением лица. Я чувствую запах её возбуждения, она источает флюиды желания, зазывая меня в свои сети. Вновь тянется к моим губам и льнет к плечу, но теперь уже я твердо пресекаю её попытки вторгнуться в мою зону комфорта.
— Угомонись, Пэм. Это было в последний раз. В следующий раз будет хуже, — предупреждаю я, как Пэм, проглатывая унижение и гордость, поглаживает кожу шеи, явно испытывая боль и дискомфорт в горле. Черт, как она может так унижаться? Это было слишком дико и быстро, я просто использовал её рот, полностью контролируя процесс и темп проникновения.
— Ты ублюдок, Киан. Но я люблю тебя, — блаженным тоном заявляет она, откидываясь на спинку кресла и расслабляясь окончательно.
Мне даже жаль её. Но это Пэм. Ненормальная нимфоманка, но на самом деле глубоко травмированная девочка. Ещё бы — в этой семейке очень трудно вырасти адекватным человеком.
— Тебе нужна помощь специалиста, Пэм. Я найду хорошего психолога. Как можно так себя не уважать? Все будет хорошо, — она кладет голову на мое плечо и глухо хныкает. Обнимаю девушку, наспех целуя во влажный лоб.
— Мне очень жаль, что когда-то я позволил этому произойти. Ты сама все знаешь. Тебе нужно отпустить прошлое, Пэм. С этой секунды, ты моя сестра, и это уже окончательно, — расставляю все точки над «и», на что Памелла отвечает горьким завыванием. Возвожу взгляд к потолку, невольно радуясь тому, что мы почти дома и наконец, разойдемся в разные стороны.
Надеюсь, Памелла будет хорошей девочкой и сделает свои выводы из данного эпизода. И не причинит вреда Амелии, когда та станет моей женой и все об этом узнают. Черт возьми, я уже начинаю сомневаться в том, что брак со мной обезопасит девушку.
Но выбора не так много. Из двух дерьмовых вариантов, остается выбирать лишь наименее дерьмовый.
Без нашей помолвки она уже ходячий труп, но много ли изменит наш брак?
***
Через пятнадцать минут, отправив Памеллу в свое спальню с дюжиной горничных, я стремительным шагом направляюсь в кабинет Энтони Морте. Врываюсь посреди личного совещания дона со своим консультантом и одним из отрядов. Уничтожающим взглядом окидываю мерзкий кабинет Энтони, провонявший знакомым, доводящим до тошноты, запахом сигар. Наконец, встречаюсь с пытливым взором дона своим и выпаливаю под воздействием мощных эмоций и выброса адреналина:
— Всем немедленно выйти! — диктуя свои правила прямо при главе клана, рявкаю я. — У меня важный разговор к дону, — обвожу каждого своим фирменным сталкерским взглядом для профилактики, чтоб поторопились, собрали свои дебильные папки и свалили скорее.
Все присутствующие солдаты смотрят на меня с выражением легкого ошеломления, а потом резко переводят свои взоры на Энтони Морте, в ожидании его ответа и позволения выйти. Пустоголовые роботы, иначе не скажешь. Есть, конечно, адекватные члены семьи, но в основном это неосознанная масса, которая жаждет денег и ощущения находиться в закрытом, опасном, но привилегированном обществе.
Власть над мирными жителями, искусственно созданное ощущение себя особенным, уникальным, после вступления в cosa nostra — дешевый наркотик, на котором все здесь конкретно так сидят с первой дозы.
— Хорошо, мы как раз заканчивали. Я ждал Киану. Все можете идти, — взмахнув слегка скрюченной от нервного спазма, морщинистой кистью, дает повеление своим подчиненным Энтони Морте.
Каждая мышца в моем теле напряжена до предела, вся сила и кровь стекает густым свинцом в стиснутые до боли кулаки, когда смотрю на вальяжную походку дона, измеряющего длину своего рабочего стола короткими шагами, и количеством затяжек элитной сигары. Мы оба молчим, но ровно до тех пор, пока дверь с грохотом захлопывается за последним солдатом, капитаном и консультантом Леоном Гомез. Как только мы остаемся одни, Энтони останавливается в районе середины дубового стола и, бросая тяжелый, глухо отчитывает:
— Очевидно, ты принес мне очень важные новости, сын мой, раз позволил себе недопустимое поведение в присутствии моих подчиненных, — его скрипучий тембр напоминает звук скольжения мела по пластиковой доске. В солнечном сплетении затягивается очередной узел неприязни и ненависти к отцу, и у меня такое чувство, что очень скоро он разрастется до размеров диафрагмы и встанет глыбой поперек грудной клетки. — Еще раз позволишь себе нечто подобное, я не поскуплюсь на наказание одного из своих наследников. Я вообще, прощаю тебе многие вещи, Киан…наверное, потому что вижу в твоих поступках, даже в таких мелочах, как общение с поданными — твой характер. Я вел себя точно также в твоем возрасте. Непобедимый, но закрытый бунтарь, мечтающий о призрачной свободе…и о безграничной власти. Я разрывался между двумя гранями, двумя целями, и меня постоянно метало из стороны в сторону, потому что я боролся с тем, с кем никогда не стоит бороться. С самим собой, Киан. Я вижу себя в тебе так отчетливо, что признаться, все меньше рассчитываю на Стефана… — вслух рассуждает Морте, вновь окрашивая мой мир в черный цвет. — Я так понимаю, все прошло успешно? Мне сказали, что Памелла дома. Она будет под домашним арестом.
— Маячок на Амелии, — сухо отчитываюсь я, вспоминая об обручальном кольце на безымянном пальчике Амелии и то, какими огромными, полными удивления и шока глазами, смотрела на меня девушка. Голубые кристаллы в обрамлении черно-угольных ресниц…она космический магнит, моя ожившая фантазия, падающая звезда, озаряющая небосвод жемчужным бликом.
Черт. Когда женщине удается коснуться твоего духа, не так уж и стремно быть романтиком, хотя бы в своих мыслях.
— Что ж, это превос… — одобрительно кивает Морте, но я обрываю дальнейшие слова дона.
Резко делаю шаг по направлению к отцу и смотрю на него уничтожающим, требовательным, приковывающим к краю стола, взглядом и чеканю по слогам, не в силах больше терпеть отказов в своей просьбе.
— Дай. Мне. Поговорить. С сыном, — шиплю я, ощущая, как болезненно вибрирует каждая клеточка в теле. Меня бросает в жар от одной лишь мысли, что я могу увидеть Антея и удостовериться, что с ним все в порядке. Увидеть его глаза, отражающие мои. Простое счастье любого отца…просто посмотреть, на то, как он вырос с момента нашего последнего разговора.
Мы говорили по видеосвязи около года назад.
И я не видел сына в реально жизни около шести лет.
Сердце обливает агонизирующим пламенем, бросает его в пекло, и я ощущаю острую боль в области грудной клетки, от которой невозможно избавиться. Ни таблетки, ни убийственная доза морфия не убрала бы эту горечь. Только глаза сына способны остановить испепеляющий ад внутри.
— Я сделал все для тебя сегодня. Я готов был выстрелить этой наивной дуре в голову. Да, я знал, что револьвер не был полностью заряжен, но проверив его, я обнаружил один патрон в барабане, — намеренно обесцениваю Мию в разговоре с отцом. — На прошлой неделе я решил все вопросы с этим дурацким портом и именно благодаря мне, доходы семьи в очередной раз выросли. Мы прекрасно знаем, отец. Что ты уже отвык от беготни и реальных дел, тебе нравится играть в Короля и поданных, отсиживаясь в особняке. Если я прямо сейчас пущу себе пулю в лоб, ты ни черта без меня не сможешь, а Стефан в том состоянии, в котором он находится сейчас, потянет весь клан на дно. То, что создавалось годами и поколениями будет разрушено, а Энтони Морте войдет в историю мафии, как дон, который все потерял. Ты этого хочешь, отец? Я знаю, что я прав, не смотри так на меня!
— Ты забываешься сын мой. Забываешь о том, что за твою дерзость, может пострадать Антей, — вновь тянет на себя манипуляторный рычаг Морте, но я не намерен сейчас вестись на словесные провокации.
— Ты отнял у меня жену. Почти отнял сына. Если ты отнимешь его у меня, если ты причинишь ему хотя бы сотую грамма боли, я живого места здесь не оставлю, — озлобленно рычу я, не выдерживая эмоционального накала, хватаю дона за ворот пиджака, заглядывая в глаза Смерти.
— Я не убивал Ванессу, — безжизненно оповещают его иссушенные губы.
— Виновного в подрыве машины, где она находилась, установить невозможно. Очень удобно, ничего не скажешь. Но сейчас меня волнует не прошлое, а настоящее, Морте. Я не позволю тебе способствовать тому, чтобы Антей забыл меня! Три дня назад у него был день рождения. Ты не дал поздравить. Мне нужно поговорить с ним, — меня трясет вместе с пиджаком и Энтони Морте, заключенного в мою хватку. Наконец, я отпускаю его, прекрасно понимая, что перешел черту.
На несколько долгих минут пространство до краев наполняется густой, давящей тишиной, которая изредка нарушается моим тяжелым дыханием.
— Она будет в тебе излишнюю эмоциональность. Эта puttana открывает твое сердце, Киан, — голос Энтони разрезает пространство, подобно взмаху заточенной сабли.
— Она тут не причем. Весь мой мир вертится вокруг Антея, и ты это, к сожалению, знаешь. Все, о чем прошу — это поговорить с ним прямо сейчас, — разрушительное чувство зависимости и унижения перед доном вновь овладевает меня.
Я почти готов умолять его о том, чтобы он позволил увидеть сына. Это ужасно.
Но я больше не могу так.
Не могу засыпать в настоящем аду, с мыслью о том, что даже не поздравил его с днем рождения. Он думает, что мне плевать на него, он забывает меня, я в этом уверен, черт подери.
Он ненавидит меня. Маленький человечек, который до пяти лет рос на моих глазах, был нашим с Ванессой миром, считает меня самым дерьмовым отцом на свете. Я не могу смириться с этой ядовитой мыслью. И просто…скучаю до жуткой рези в груди.
— Открытое сердце — это прекрасно, Киан. Но открытое сердце так легко ранить, — Энтони Морте качает головой и берет со стола одно из лежащих в витиеватой корзине, красное яблоко. Из внутреннего кармана пиджака дон достает швейцарский нож и быстро разрезает фрукт пополам, и вгоняет острие в сердцевину яблока, образно олицетворяя произнесенные им слова.
Кожа в зоне затылка мгновенно покрывается инеем, хотя внешне я даже бровью не веду, наблюдая за кровожадной демонстрацией Морте.
— Хорошо, сын мой. Ты поговоришь с моим внуком. Ты заслужил, — его губы раздвигаются в неискренней улыбке, и дон хлопает меня по плечу.
Я стараюсь не думать, каким образом мне достался разговор с сыном. Ещё бы чуть-чуть и пришлось бы умолять.
По телу разливается приятное тепло от предвкушения нашей видео-встречи и это все, что имеет сейчас значение.
***
Я нахожусь в специальной комнате, сильно напоминающей звукозаписывающую студию своей атмосферой бункера, в которой всегда разговариваю с сыном. Пространство темное, аскетичное. Без окон, освещение слабое. Я сижу за столом перед огромным монитором компьютера, на котором совсем скоро увижу своего сына.
Антея.
А он увидит меня в этой долбаной военной форме, которую я всегда надеваю, чтобы он верил в красивую легенду про своего отца. Антей думает, что я на службе, выполняю секретные задания и спасаю мир. Ему было почти пять, когда умерла Ванесса, и когда нас разлучили.
Когда-нибудь я расскажу ему всю правду, как это произошло.
В лицо, ничего не утаив, не солгав и единожды.
Я сброшу маску супергероя перед осуждающим взором собственного сына, своего продолжения и плоти и надеюсь, что он найдет в своем сердце место для любви ко мне. Для такой любви, которую я отдавал ему первые годы его жизни и получал от него взамен в форме бесконечного, искристого смеха, глупых детских вопросов и теплых объятий.
Мое сердце готово взорваться атомной бомбой, когда я вижу на экране его имя и слышу характерные для звонка по видеосвязи гудки. Ровно через минуту, которая кажется мне вечностью, на экране, наконец, появляется изменившееся лицо Антея.
В горле мгновенно образуется ком, все мышцы сводит. Веки выжигает что-то очень мощное, готовое прорваться из глубин сердца. Но я держусь.
Я говорил Антею, что мужчины не плачут, но на самом деле я встретил его в этом мире со слезами на глазах. У Ванессы были долгие роды, и я находился рядом, контролируя действия врачей от и до. Переживал, кусал губы, напоминал ей о дыхании…это было целую вечность назад, но я прекрасно помню, как я любил эту девушку. Первая любовь это что-то вечное, светлое, незабываемое и она всегда будет идеальной, молодой и прекрасной в моих воспоминаниях. Именно с ней и с Антеем я в последний раз был по-настоящему счастлив, а такое не забывается, не глушится даже сотнями греховных поступков, которые совершил после. Какой бы тьмой не была бы переполнена моя личность сейчас, воспоминания о времени, когда я нес ответственность за свою любимую, за сына, и за семью — это именно то, что помогло мне не превратиться в бесчеловечное чудовище окончательно, как это происходит со многими внутри cosa nostra.
— Папа, — просто произносит Антей, вздергивая одну бровь удивленно. Словно не верит в то, что он видит.
Словно я Призрак. Какая ирония…только не призрак оперы, а призрак отца.
Наверное, проходит секунд десять, но в моих мыслях пролетает целая жизнь, пока я смотрю в свои глаза на повзрослевшем лице сына. Ему уже больше десяти лет и за последний год он явно вырос, черты лица стали слегка более острыми, и я знаю, что к четырнадцати он почти догонит меня по росту, а время и мои гены подарят ему мужественные черты лица.
Звучит не скромно, но у нас с Ванессой получился классный парень, который разобьет немало женских сердец…и мне очень жаль, что сейчас я думаю о его внешнем виде, а не о том, каким он является человеком…ведь я не знаю каким, я не нахожусь рядом, не проживаю с ним каждый день.
Я почти не знаю человека, которого люблю больше всех во Вселенной, а он не знает меня.
У меня есть только бесценные воспоминания. Пришло время немного рассказать о Ванессе, потому что глаза сына, хоть и являются моим отражением, все равно остаются шрамом на сердце, который остался от утраты Несс.
Так вышло, что мы с Ванессой росли вместе в одном пространстве, в одном доме. Поэтому я был раздражен в разы сильнее, когда увидел Амелию в объятиях своего брата. Когда дети растут вместе в довольно закрытом доме и в рамках, это может привести к определенным последствиям. К счастью, мы с Несс никогда не приходились братом и сестрой. Ванесса была дочерью прислуги Анастейши, или как она просила её называть — Анастасии, которая на момент моего попадания в семью Морте, управляла хозяйством в доме уже около десяти лет. Анастасия бежала из Греции больше двадцати лет назад из-за серьезных проблем на родной земле, и судьба привела её особняк семьи Морте, где она родила Ванессу, а затем Бланку и Веронику. Им было три, когда умерла Несс. Сейчас им девять, и я помогаю им настолько, насколько это возможно.
Мы с Ванессой одного года рождения. Я не знаю, можно ли назвать нашу любовь красивой, яркой и интересной, но она определенно была настоящей. Ведь, несмотря на то, что в связи с образом жизни юного наследника клана я вел довольно разнузданный образ жизни и много взрослых и опытных женщин валялись в моих ногах, когда я ещё был достаточно юным парнем.
В шестнадцать лет мне хотелось трахать все, что движется.
Пробовать миллион аппетитных крошек, ставить рекорды и заниматься прочей ерундой, продиктованной бурлением гормонов. Да и нужно было как-то расслабляться во время обучения, заданий, которые вытачивали из меня дьявола во плоти, позволяя тьме и яду заражать кровь с космической скоростью.
А Несс…она другой была, не дешевой и легкодоступной куклой из борделя. И не подаренной Энтони на день рождения шлюшкой, хотя бывало и такое. Она была невидимкой в особняке, а я с малых лет любил разгадывать загадки, шарады и головоломки.
Три слова: она меня зацепила.
Скорее, Несс была молчаливой и загадочной девушкой, вечно читающей свои заумные сказки в библиотеке, где я и распаковал её в первый раз, застав девушку ночью за чтением довольно эротичного французского романчика. Стыдил и наказывал я её в ту ночь очень долго, а потом мы зажгли камин, растянулись на полу и просто говорили до самого утра. Обо всем. Хотя в основном говорила Ванесса: рассказывала о последних прочитанных ею книгах и фильмах, от которых я был далек, но с увлечением слушал её пересказы. Естественно, она была влюблена в меня все эти годы. Любой маленькой девочке нужна влюбленность, страдания, драма…а влюбляться больше особо было не в кого, ну не в Стефана же, правда? Несс сразу поняла, кто здесь «папочка».
Это она так сказала. Начиталась грязных романов малышка.
Мне действительно было с ней интересно, хорошо и очень, чертовски горячо, несмотря на то, что она была…такой обычной. В том плане, что уже в семнадцать лет я был чертовски искушен и избалован разными голодными и взрослыми дамами и шлюхами, на которых пробу ставить негде.
Я нуждался в чем-то нормальном. Как у всех. Ванесса была той девушкой, которую я мог бы встретить, если бы остался сыном фермера в нашем маленьком городке.
Ванесса была олицетворением всего, что я потерял в девять лет, когда маму изнасиловали и убили, а отца застрелили. И я любил её, свою мечту, параллельную реальность, которая не сбылась, не произошла.
Случилась другая, где я стал одним из главных членов преступного клана.
Прошло десять лет, и история повторилась с Мией. Хотя, я не скажу, что девушка Ди Карло будит во мне только светлые чувства. Наоборот, слишком противоречивые, чтобы я имел возможность их адекватно отслеживать.
Ванесса забеременела, а отец с детства твердил мне, что члены семьи Морте должны жениться и родить наследников. Прежде чем он сделал бы выбор за меня и предложил мне брак по расчету, я заявил о своем желании взять в жены Ванессу. Энтони отреагировал спокойно, да и новость о внуке его обрадовала. Он разрешил этот брак, хотя конечно не одобрял его в глубине души. Как бы там ни было, даже в омерте прописана важность семьи и ценностей рода.
Семья — это всегда дети, а когда эти дети мальчики, это будущее движение, рабочая сила клана. Все просто. Опять же, как в дикой природе.
Когда Антей родился, я ничего не понимал.
В восемнадцать никто не готов стать отцом, но когда я увидел, как бережно и в то же время очень крепко, Ванесса впервые прижимает его к груди и плачет навзрыд от счастья и радости, я искренне поверил в то, что мы справимся. Помню, как целовал её руку, находясь в беспамятстве, а потом и сам взял сына на руки…весь остальной мир превратился в туман, небытие, и на несколько долгих минут вся Вселенная сократилась до размеров недовольного и плачущего существа. Моего сына.
Я не знал, как его держать.
Боялся случайно поранить, взять не так за голову, ненароком её свернуть…я боялся даже дышать над Антеем, и совершенно не понимал, как подступиться к ребенку. Ванессе тоже было нелегко, но потом все знания пришли сами собой. Через полгода я даже научился менять подгузник одной рукой, потому что вторая была занята какой-нибудь нелепой погремушкой.
Конечно, у меня было не так много времени помогать Ванессе, но не меньше, чем у среднестатистического мужчины работоспособного возраста. Самым странным и непривычным для меня стало то, что утро и первую половину дня я проводил в идеальном мире, рядом с Ванессой и Антеем, а вечером уходил на свою кровавую «работу», где приходилось вершить судьбы голыми руками, переходя все грани дозволенного и нормы морали.
В том возрасте мне приходилось убивать чаще, любой враг Энтони Морте должен был быть устранен без права на оправдание.
Моими жертвами являлись далеко не святые люди, но это никак не отбелят мою карму, верно? Глупо и лицемерно притворяться Робин Гудом из сказки, когда являешься обыкновенным киллером. Я никогда не забуду, как однажды, вернулся глубокой ночью. Руки по локоть в крови, белоснежная рубашка обагрена алым цветом. Борясь с тошнотворным рефлексом, я намеревался пройти в ванную, и наткнулся на Несс со спящим Антеем, прижатым к груди. Она встала покормить его, поэтому не спала.
Моя жена кинула на меня уничтожающий взгляд, полный боли и отчаяния, и ушла в спальню, не проронив ни слова.
Я не сразу привык к сыну, хотя любил его безмерно, невозможно, сильно…как никогда и никого на свете. Осознание того, что я — отец, пришло ко мне только через год после его рождения.
Мы с Несс улетели на три дня в Майами. Солнце, теплый океан, воздушные и объемные облака. Там, Антей сделал свои первые шаги и невнятно пробормотал «папа» и потянул мои волосы на себя крошечным кулачком, когда я заходил с ним на руках в мягкие волны.
Я смотрел на это чистое, невинное и прекрасное создание. Мое продолжение, мою плоть и кровь, сотворенное из нашей любви и страсти. И меня вдруг накрыло такой гордостью за Антея, за Ванессу, что подарила мне сына.
А вслед за гордостью пришел стыд: удушливый, пожирающий изнутри, обугливающий легкие. Стыд, за все, что я делал под покровом ночи. В тот момент, я понял, как важно выйти из «семьи» Морте. Антей и Ванесса стали для меня мотивацией, движущей силой, бесконечной энергией, на пути к свободе…я разработал план по сепарации от клана и начал медленно, но мерно двигаться к нашей свободе, но потом, со смертью Ванессы все изменилось, оборвалось, не сбылось.
Так бывает.
А сейчас Антею уже десять лет, черт возьми. И если в год он смотрел на меня, как на подобного Богу, то сейчас он истребляет меня одним своим взором, словно я долбанный враг номер один в его жизни.
— Ты не приехал на мой день рождения, — с укором замечает Антей. — И даже не позвонил. В который раз, — отводит сталкерский взгляд в сторону.
Если честно, меня напрягает его способность стрелять глазами.
Антей сидит в темной комнате, как и я. На нем всегда довольно легкая одежда и я уверен, что живет где-то в теплом климате. Сын переводит взор на мою военную форму, с неприязнью оглядывая её. Он думает, что я солдат засекреченных служб, но если раньше я выглядел супергероем в его глазах, то теперь я — дно и отец-ублюдок. Не нужно быть гением, чтобы прочитать эти эпитеты в выражении его взгляда.
— Антей, давай не будем об этом. Мне очень жаль. Я ничего не обещаю, потому что знаю, что сейчас не в состоянии выполнить все, что могу сказать…
— Тогда я не хочу с тобой разговаривать, черт возьми! Зачем ты позвонил? Сделать вид, что тебе не плевать на меня? — вдруг взрывается сын, его лицо искажает гримаса боли, непонимания, недоверия, гнева.
У меня схватывает дыхание от агонии, разливающейся в венах.
— Антей, я бы очень хотел приехать, но не смог. Я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, несмотря на это, — стараясь произносить слова ровным тоном, тихо но уверенно проговариваю я, глядя в глаза сына.
— Когда люди любят друг друга, они находятся рядом, — со злобой выплевывает он банальную истину. — Ты лжешь и всегда мне лгал. И мама меня не любит и никогда не любила. Она тоже ушла.
— Твоя мама не виновата, — качаю головой я. — Антей, послушай. Давай просто поговорим. Я хочу знать все…
— Я не хочу больше слушать и разговаривать, пап. Не звони мне, ясно? Никогда. Больше. Мне не нужен «отец по телефону». Раз ты выбираешь страну и работу, то разговаривай со своими коллегами, а от меня отстань, — вложив в каждое слово немалую дозу агрессии, декларирует сын и резко отключается от сети.
Некоторое время, я просто пялюсь на темный экран с приложением связи, тяжело и рвано дыша. В конце концов, эмоции берут верх, и, зажав кулаки я падаю головой на стол, насильно ударяясь о деревянную поверхность.
Самонаказание, отчаянье, полнейшая безысходность.
Резко встаю, и до скрежета сжав челюсти, откидываю в сторону кресло на колесах. Стремительно покатившись к стене, оно ударяется о стену с диким щелчком, который слегка отрезвляет меня и останавливает от бешенного порыва сломать чертову плазму, с которой на меня ещё пару минут назад смотрели глаза Антея.
Не с восхищением, как когда-то. А с осуждением, что острее для отцовского сердца любого лезвия.
Когда дело касается сына, непоколебимый мафиози Киан Морте исчезает, полностью растворяется внутри меня. Непреодолимое желание пристрелить Энтони прямо сейчас, предварительно вытряхнув из него координаты местоположения Антея достигает невыносимых пределов. Меня трясет, как в лихорадке.
Вместе с внутренним напряжением происходит простое осознание того, что, несмотря прокалывающую вены изнутри, я понимаю, что не променял бы эти чувства ни на что на свете.
Они напоминают мне кто я и какова моя цель, напоминают мне о том, что я человек. И отец в самую первую очередь. Если бы Антея не было, если бы он тогда не родился…для моей души уже бы не было спасения, выхода из порочного круга.
Но выход есть всегда, даже из самого темного и непроходимого тоннеля.
Если его озаряет хоть немного света.
МияПосле разговора в машине Алессандро передал меня в руки секьюрити. Надеюсь, это не войдет в традицию и по особняку, я, как и раньше, смогу передвигаться в одиночестве.Мне дали десять минут на то, чтобы переодеться и принять душ. Что уже удивительно: думала, дядя лично встретит меня у главных ворот в дом, грубо схватит за шкирку и агрессивно «ткнет» меня носом в каждый нарушенный пункт из установленных им правил. Я была уверена в том, что Доменик приготовил для меня нудную, агрессивную лекцию и жестокое наказание, и была уже готова ко всему, исключив теплый прием и сентиментальные объятия.Я думала, что на его давление и жесткость я теперь легко отвечу с агрессией и ненавистью, откровенно обвинив его во лжи и лицемерии, но все пошло совершенно не так, как я себе нарисовала в мыслях…Ни одна девушка не может быть готова к тому, что произойдет со мной в кабинете…
АмелияС тяжелым сердцем я захожу в свою комнату. В голове полный хаос, словно из извилин в голове связали плотный комок. Сердце качает кровь по телу с невообразимой скоростью, заставляя меня вспомнить, насколько удушливо остро ощущается паническая атака.Я совершенно не знаю, что мне делать.Я запуталась и ощущаю себя крошечной пылинкой в гигантском мире, где ничего от меня не зависит.— Амелия, образцы пригласительных и ваше платье, — словно сквозь вату, слышу вежливый голос горничной, что кивает в сторону моей гардеробной и туалетного столика. Даже не смотрю на услужливую и любезную женщину.В этом нет никакого смысла, зрение будто затягивает мутной дымовой завесой.— Варианты меню предоставлены, выберите, пожалуйста, ваши любимые блюда, которые хотите видеть на торжестве…— Прошу, оставьте меня одну, — тихо приказываю я, и с удовлетворением закрываю за не
КианВсегда ненавидел Бронкс. Этот район, местами больше напоминающий мусорный полигон слишком сильно напоминает мне о первых месяцах, проведенных в «семье».Именно здесь были первые инициации, тестовые задания, и испытания, которым подвергаются все претенденты и солдаты cosa nostra.Ночью здесь творится то, за что утром никому не стыдно. Сейчас мне уже давно не нужно убивать своими руками. Нажимать на спусковой крючок, глядя в последние секунды жертв Энтони Морте и неугодных клану личностей.Я делал это много раз…Видел десятки пар глаз, полных мольбы, отчаянья и несбывшихся надежд.Я всегда моргал во время выстрела или отводил взгляд в сторону, когда приходилось лишать жизни.Ночами, когда внутренние демоны завывали и клацали зубами у остатков моего сердца, я засыпал в ледяном поту, не в силах избавиться от образов своей жертвы, чья не упокоенная душа, терза
АмелияНа время, я решила полностью абстрагироваться от происходящего в моей жизни безумия. Когда я чувствовала себя выжатой, опустошенной, энергетически пустой и слабой, я всегда проводила время с Селеной. Её детская непосредственность, безусловная любовь к миру и мечтательный взгляд — все, что мне было нужно, чтобы собраться с мыслями, подзарядиться и поверить в лучшее.Я не хотела думать о своей предстоящей свадьбе с Дэниелом Кингом. Или с Кианом Морте. О побеге, который предлагает мне Трой Кларк. О страшных вещах, что мне открылись…О том, что я, каким-то образом оказалась важной деталью в сложном уравнении, которое семьи решают прямо сейчас, ведя игру, которая неподвластна моей «детской» логик
— Твой мирбудет лучше, если яне вернусь.— Этоправда. Нобез тебя этобудет уженемой мир...Сплетница (Gossip Girl)АмелияГосподи, не могу поверить в то, что решилась на этот сумасбродный и смертельно опасный поступок. Я сижу на заднем сидении черного Range Rover и молюсь о том, чтобы мою пропажу не обнаружили слишком рано. Я должна…нет, я просто обязана сбежать достаточно далеко!Вся моя жизнь превратилась в игру со смертью, и я, черт возьми, отчаянно мечтаю о Тихой Гавани, хотя бы о часе полнейшего спокойствия и ощущении себя в безопасности.Совсем недавно я думала, что заточение в семье Морте, мое похищение — это ад, но я так ошиблась.Последняя неделя, проведенная в «семье», которую я считала родной, под надз
КианМне никогда не понять, почему я выбрал девушку, у которой напрочь отсутствует чувство самосохранения.Иногда, мне кажется, что у Мии в голове — сахарная вата вместо мозгов и нейронных связей.Без обид моя птичка, но это так. С логикой ты бл*дь совсем не дружишь. Конечно наивность Амелии, периодическую глупость, импульсивность, инфантильность, реализацию необдуманных поступков — все это я списываю на возраст и её не способность разбираться в людях и обстоятельствах, которые окружают Мию. Но какие бы «скидки» я ей не давал, эти черты характера, свойственные несформировавшейся личности меня жутко раздражают.Все-таки девять лет — приличная разница в возрасте, и пока я чувствую себя долбанным папочкой, и честно говоря, находиться в такой позиции крайне антисексуально.Мне нужна настоящая женщина, а не глупый ребенок.Покорная, признающая мою силу ни
АмелияЯ просыпаюсь от утреннего воркования птиц.Они поют громко и интенсивно, словно нараспев спорят между собой, перетирая свои птичьи заботы.Немного размявшись в кровати, сажусь на постели, ощущая, насколько неприятно находиться в тесном и пыльном платье. Vera Wang бы упала в обморок, если бы увидела, во что превратился подол её роскошного и уникального в своем роде, изделия.Очнувшись, с трудом собравшись с мыслями, оглядываю пространство на триста шестьдесят градусов вокруг себя.В груди вдруг приятно щекочет.Непроизвольно и неожиданно. Я бы сказала: неуместно, после всего случившегося.Меня будто выкинуло за эту ночь из ужасающего триллера в рекламный ролик шоколада «баунти».Все окружающее меня похоже на то самое «райское наслаждение».Взгляд радуется, созерцая нечто совершенно новое для меня, а легкие с каждым вдохом становятся более чист
КианУпрямая, капризная, невыносимая bella. До белого каления доводит её глупость, своенравность и непонимание банальных вещей. Что с неё взять? Двадцать лет. Но этой строптивой девочке пора встать взрослой.Я помогу. Как умею. Если бы именно сейчас мне задали прямой вопрос: чем именно Мия Ди Карло меня зацепила, я бы не нашел ответа.Наверное, и в этом вся суть «искры» между мужчиной и женщиной — она появляется без причины, из ниоткуда, как возникла наша бесконечная вселенная из пустоты, из мощного взрыва.Когда она пела, Мия излучала особый и неповторимый свет, легкость и изящность, и я заметил её. Её глаза горели, движения были женственными и плавными…а голос, манил к себе, как моряков притягивает пение Сирен, заплутавших в глубоких водах. Но сейчас, сегодня…когда я испытываю к горделивой ucellino лишь раздражение, а закип
Когда меня нестанет — ябуду петь голосамиМоих детей иголосами ихдетей...2 года спустя. СингапурКианСегодня мы отмечаем наш второй день рождения. Прошло два года, как наши прежние имена стерты.Мы с Мией не стали другими людьми, нет. Но мы стали свободными. Конечно, внутри семьи мы называем себя своими настоящими именами.Мия и Киан. Маленькая Крамелла и Антей — оба наших ребенка растут не по дням, а по часам.Время летит чертовски быстро.И мы по-прежнему не бессмертны.По паспорту мы с Амелией теперь носим фамилию Оушэн. Я взял фамилию человека, который заложил в меня правильные ориентиры и ценности жизни. Я всегда буду благодарен Томасу, своему отчиму, за тот фундамент моей личности, благодаря которому, я остался
Амелия(Неделю спустя. Остров Бали)USA Today: Взрывы в Северной Каролине привели к уничтожению заводов по производству косметики Взрыв и пожар произошли на заводе компании «Melody INC», которая занималась производством натуральной косметики, штат Северная Каролина. Данные о жертвах и раненых не поступало, сообщает телеканалKFDMсо ссылкой на местные власти.Как заявил судья окружного суда Райн Лойд, в некоторых домах, расположенных в нескольких километрах от завода, из-за взрыва выбило стекла. Райан призвал местных жителей, проживающих в миле от завода, по возможности эвакуироваться.— Отличная работа, Рик, — произношу в проводной микрофон я, находясь за рулем своего нового двухколесного
Раненое животное необязательно убивать — иногда достаточно просто вытащить шип.Декстер МорганКианМия засыпает. Ей нужно восстанавливать силы. Надеюсь, что уже завтра её выпишут, когда показатели крови окончательно войдут в норму.Рик звонит мне каждый час и докладывает о состоянии Антея. Он уже приходил в сознание, и его навещали временные опекуны — люди, которые воспитывали моего сына последние шесть лет.Это звучит чудовищно, несмотря на то, что они хорошо с ним обращались и относились, как к родному сыну. Но мне приходится напоминать себе, что все эти годы его взросления и становления личности не вернуть. Энтони Морте тоже проклинать бесполезно — в тот момент, когда его прах был заключен в семейную чашу, многие вздохнули свободно. Даже его жена Даниелла. Не это ли истинное наказание?К
КианНа пути из аэропорта в больницу, где находится Антей, я чуть было не сломал себе все пальцы. Плохая привычка заламывать их, сдерживая иные проявления эмоций глубоко внутри. Вдобавок, я вырвал на голове несколько тысяч волос, а те, что остались, скорее всего поседели.Плевать.Весь мир трансформировался в черно-белый калейдоскоп, погрузился в хаос.Саундтреком к моей жизни стал оглушительный пульс биения собственного сердца.Кроме него, я мало что слышал.А когда увидел своего сына, спустя несколько лет разлуки, в ненавистной реанимации, я думал, что оно разорвется прямо в груди. Обольет нутро кровью.Процесс переливания крови происходил для меня, словно в замедленной съемке и одновременно — ускоренной перемотке. Все окружающие меня люди раздваивались, будто я только что съел порцию галлюциногенных грибов. Вопросы врачей и мои невразумительные ответы стали набором букв.
АмелияНенавижу настолько сухой воздух. Или мой язык и небо стали наждачной бумагой, после проникновения в кровь яда?Я не знаю, не понимаю. Трясет ли самолет, мы попали в зону турбулентности? Или трясет меня, сводит каждую мышцу нетерпимой судорогой?Жар, опоясывающий тело до ломоты в костях вызывает желание закричать навзрыд. Умолять о противоядии. Умолять о помиловании.Не меня…ребенка. Моего малыша, который не заслужил таких страданий, будучи пока еще крошечным эмбрионом, который когда-нибудь может произнести «мама» и разбудить меня топотом своих ножек.Черт. Все беременные становятся такими сентиментальными?«Держись, маленькая пуговка…я не умру сегодня. И ты, обещай, что будешь сильной», — мысленно умоляю я, хоть и понимаю, что на 14 неделе малыш еще мало похож на ребенка. Когда я изучала в гугле триместры беременности, он выдал мне информацию
КианМистер Морте. Через полчаса приземлимся в Куала-Лумпуре, — меня пробуждает сообщение пилота, прозвучавшее в динамике беспроводного наушника.Я позволил себе уснуть, после дозаправки в Тайване. Редко удается поспать в самолете из-за шума турбинных двигателей, но нервное напряжение дает о себе знать. Я просто вырубился, но даже в бессознательном состоянии, мои сны крутились вокруг двух самых важных людей в моей жизни — Антея и Мии.Страх потерять…самое прекрасное и разрушительное, что есть в человеке. Все эти годы, именно он помогал мне возвращаться к человечности. Я боялся потерять Антея, а теперь — не представляю, как существовать ещё и без Мии. Любовь сделала меня чертовски уязвимым, ранимым. Любой, кто завладеет двумя этими священными для меня артефактами, способен сотворить из меня марионетку, способную на все, ради того, чтобы обезопасить, вернуть себе их души, их жизни.Осозн
АмелияЯ неотрывно наблюдаю за процессом сцепления краев открытой раны Дэниела Кинга.Если бы Киан узнал, что я сижу здесь, в больничном крыле семьи Кинг, и пялюсь на одного из донов вражеского клана, он бы придушил меня.Добавьте к этому тот факт, что чертов враг еще и полуобнажен.О да, муж бы убивал меня самым пытливым и изощренным способом. Но на самом деле мне нет никакого дела до подсчета кубиков пресса на теле Дэниела. Мною движет исключительно профессиональный интерес, и я слежу за тем, чтобы врач все сделала согласно верной процедуре выполнения.На мой взгляд, она неправильно обработала рану.Не знаю, стоит ли сказать об этом? Может, Кингу не помешают осложнения и возможное заражение крови?Черт, я слишком злая.Просто…я не доверяю никому из присутствующих. И уже жалею, что сбежала из особняка. Хотя, если быть откровенной, меня
Я долгоевремяжилвотьме. Япривыкал кней, ив конце концов тьма стала моим миром.Декстер (Dexter)КианНевозможно вмиг стать святым добродетелем, предварительно не очистившись от грязи.Не обнулившись, не пережив смертельное нагноение внутренней раны, свидетельствующей о расколе в душе человека.Этот надрыв, разрушительная червоточина — есть в каждом из нас.Как бы ни хотелось нам верить в собственную избранность и уникальность. Мы все чувствуем…что рано или поздно приходит момент, после которого мы либо сдохнем, либо станем сильнее, лучше. Взлетим ещё выше…Но для этого важно очиститься. И сколько продолжится эта «чистка» и проверка на прочность, никто не знает.Где-то внутри себя...Я стою под мощным водопадом, и с меня падают черные, глиняные ошметки грязи.Вяз
КианКогда-то мне нравилось посещать подобные места — дизайнерские бордели и кинки-вечеринки (*эксцентричные секс-вечеринки с элементами БДСМ и ролевых игр), где можно было без последствий выпустить наружу всех своих демонов и не бояться того, что они поглотят тебя.Они всегда выходили во внешний мир и находили свою жертву в развратной кукле, что охотно стонала подо мной и бесконечно долго принимала боль в форме диких и необузданных толчков в её хрупкое тело.Подходила почти любая. Честно говоря, все легкодоступные и предлагающие себя женщины были для меня на одно лицо.Вкус грязного секса — сладок.Но только сверху, как у прогнившей изнутри ягоды.Стоит заглянуть глубже, раскусить плод до сердцевины, и непременно проглотишь гнилую мякоть, после употребления которой наизнанку выкручивает.Но я снова здесь, несмотря на то, что уже два месяца как женат.