В доме пахло домом. Можжевельником и лавандой — Адка любит траву во всех ее проявлениях, сама удивляется, откуда в ней это, но вот есть и всё, и она с наслаждением тащит в дом ароматные сочетания, подбирает и совершенствует. В интернет за советами принципиально не лезет, интернет ей в этом деле только мешает. Сама, только сама, следуя за своей интуицией, за своим ощущением правильности и уместности.
Пахнет детьми и их детским шампунем — из ванной тянет, и, кажется, неугомонные мои чудовища опять устроили пенную вечеринку, что ж это такое, когда это закончится! И, надеюсь, не тем, что мы затопим соседей снизу… А я опять все пропустила, я-люблю-мою-работу!
Духами моими. И тут одно из двух: либо мелкие утащили флакон, а старшая их покрывает, и тогда духов у меня скорее всего теперь нет, а вот это вот последнее скоро выветрится, либо в Адке наконец-то стала просыпаться женственность, и она понемногу примеряет на себя ее аксессуары. Хорошо бы второе, конечно, но тогда надо бы присмотреться, сама ли женственность пробудилась, или есть внешний стимул, и если есть — то нужно на этот стимул внимательно взглянуть, мало ли. Мы девушки разборчивые, нам не всякий стимул подойдет, и проследить, чтобы не вздумал обижать, а то я ведь и машиной сбить нечаянно могу...
Едой пахнет, теплым ужином, и от этого запаха наворачиваются слезы: я, оказывается, так голодна! Я так хочу есть!
Сделав волевое усилие, я отклеилась от стены, потянула вниз молнию на сапоге. А Ада, заперла дверь (верхний замок, нижний замок, цепочка, два раза подергать ручку — ритуал, видишь ли!) и провозгласила:
— А нас из садика выгнали!
Да что ж ты! Рука дернулась, бегунок застрял в молнии, и я спросила, мысленно холодея от ужасных предчувствий:
— На какую сумму? — так, заведующая мне не звонила, Адка слишком жизнерадостная для крупных проблем, так что вряд ли что серьезное, но попа все равно тоскливо сжалась в предчувствии финансовых потерь.
— Совершенно б*******о! — хохотнула “старшенькая”. — Дядя Паша сильно ржал, но обещал всё собрать еще до вечера… Но эта корова всё равно нас выперла из садика до завтра.
Дай боженька здоровья детсадовскому сторожу-дворнику-кочегару дяде Паше! Этот добрый человек воспылал привязанностью к моей зондер-команде еще при знакомстве и с тех пор исправно чинил, клеил, скручивал и таскал тайком в мусорный бак не подлежащее ремонту. Покрывал, словом, моих беспредельщиков. Если бы не он — подозреваю, выперли бы нас давно из сего славного дошкольного учреждения…
Корова — это заведующая детским садом, Лора Федоровна, дама тучная, дородная и… э-э-э… сложная! Да. Это хорошее слово. Сложная. Если быть честной, я ее понимала, мои детки тоже не мед с халвой. Но если быть еще честнее, как же я заколебалась ее понимать!
Я подергала бегунок на молнии туда-сюда, поняла, что закусился он намертво, сдалась и взялась за второй сапог.
— Ты рассказывай, рассказывай, душа моя, не стой, потупив взор! — подбодрила я свою няню, подругу, подопечную, старшую приемную дочь и младшую названную сестру в едином лице.
Она меня услышала, но увы, лишь отчасти: перевела взгляд на потолок, ручки за спину, ножки крестиком… Батюшки святы, театр одного актера, ТЮЗ на дому!
На всякий случай, я тоже посмотрела вверх. Потолок как потолок, не протек, не обвалился, и спасибочки ему за это.
— Ада, — вкрадчиво напомнила я о себе.
Она вздохнула, и поведала мне последние вести с детсадовских фронтов. Вести оказались фееричны: мои чада в разобрали три детские кроватки. Три. Кроватки. Разобрали мои дети. Мои дети. Не так давно справившие трехлетие. Иногда мне просто интересно, каким чудом все еще стоит на фундаменте наш дом? Ведь в нем же столько всего интересного! Электричество, газ, канализация! Как они еще живы-то, отпрыски мои? Педагогическими талантами Адки, не иначе.
Мучительно хотелось разреветься, бросить о стену сапог, и закатить картинную истерику, и чтоб меня непременно утешали.
Подумала, и не стала. Ну его, завтра физиономия опухшая будет, а на работе гости столичные заявятся, а тут я вся такая красивая. А сапог вообще с ноги не слезает, потому что я его расстегнуть не могу, как в таких условиях его в стену швырнуть?
Какая-то я не внезапная стала. Не порывистая.
Старость, наверное.
Потом вспомнила, что никогда-то я внезапная и не была, и хотела было совсем загрустить, но вместо этого, наоборот, успокоилась и аккуратно расстегнула второй сапог.
Ура, без приключений!
Полюбовалась ногами: одна длинная, красивая, на умеренном, но изящном каблуке, а вторая счастливая и свободная.
— Помоги, а?
Адка хмыкнула и нагнулась. Секунда, вторая — и непокорный замок сдался.
Задумчиво пошевелив пальцами, я вздохнула:
— Завтра я рано уеду, так что когда мелких повезешь в детсад, возьми из НЗ денег и купи игрушку. Подаришь садику.
И на причитания “Да когда ты уже вашего юриста соблазнишь, пусть он эту жабу ненасытную засудит насмерть, там весь парк игрушек за наш счет уже второй год пополняется!” только хмыкнула.
Песенка была привычная, мотив родной. Но что поделать — Лора Федоровна нам жизнь осложнить может запросто, а юриста нашего, Артема Цвирко, я терпеть не могла и имела по этому поводу полную взаимность.
Я считала его скользким, наглым и не слишком-то чистоплотным в моральном плане. Он меня — стервой, готовой за деньги Родину продать.
Другими словами, мы изо всех сил делили влияние и толкались локтями за место рядом с начальником.
Ну, и оценивали друг друга адекватно, да.
С соблазнением в таких условиях не развернешься.
— И, Ада, как так вышло, что Лорочка позвонила тебе, а не мне?
— Пойдем, я тебя ужином накормлю!
Вот и поговорили!
А еще у меня даже ноздри затрепетали от нетерпения.
Точно, я же голодна! Я просто опять забыла об этом, а теперь вдруг разом вспомнила!
А на кухне меня ждал сюрприз.
Паста с морепродуктами.
Ада это дело любила, но считала по нашим доходам дороговатым, и потому блюдо у нас было не то чтобы праздничным — но требующим какого-то события.
Что у нас ещё стряслось?
Простите, но три разобранных койко-места я даже за события не считаю!
— Ада?
— Что?
— Ада!
— Ой, да ладно! — она вдруг смутилась. — Ну на тебя просто смотреть больно с этим визитом! Вот я и… Утешить!
Последние дни выдались напряженными. Драгоценные столичные гости, набивающиеся к нам в партнеры, начали мотать нервы еще до собственно визита, на стадии подготовки. То есть, гости ничего такого ввиду может и не имели, но нервы мотались. И Адка, выходит, золотая моя девочка, всё это видит.
Н-да, я думала, я получше держу себя в руках, да и навыком оставлять работу на работе овладела давно. Ан нет. Увидела, и сделала, что могла. Оградила меня от проблем с детским садом и приготовила пасту с морепродуктами.
Неспешный, тихий разговор о дне минувшем.
Блаженные сорок минут в ванной — релакс-который-я-заслужила.
И бесценные мгновения счастья в комнате у спящих детей, когда нежность болезненно подкатывает к горлу и закипает на глазах горячим, соленым. Когда ты страстно, неистово клянешься себе и им в очередной раз, что преодолеешь всё, всё, потому что главное у тебя уже есть, и любви к ним так много, что она просто распирает тебя, и кажется, что сейчас разойдутся швы и любовь хлынет из тебя всезаливающим потоком…
Из детской я выходила крадучись, ступая мягко и сторожко.
Чтобы не разбудить паршивцев.
А ночью я проснулась, как от удара. Подорвалась с кровати, успев мельком заметить время на часах — три ночи, и еще непроснувшееся тело запнулось о ковер, споткнулось, а я, до краев наполненная ужасом, даже не заметила болезненного удара коленями о пол, вскочила и снова рванулась. Из спальни — в общую комнату, скорее, скорей, спотыкаясь и задевая неуклюжим телом мебель и дверные косяки, без причин, без оснований, просто зная — беда!
Адка спала. Тихо. Мирно.
Не было беды.
Вот, видишь, уймись, приблажная, всё в порядке! А что руки трясутся и внутренности обливает ледяной жутью — ерунда, скоро пройдёт.
Спит. Просто спит. Всё хорошо.
Я осторожно качнула ее за плечо… Ноль реакций.
Устала. Не надо ее будить. Весь день с мелкими — это вам не фунт изюма. Грех мешать человеку после такого спать.
Я потрясла узкое девичье плечико чуть сильней. Нет реакции.
Рот заполнила вязкая кислая слюна, в животе мерзко затянуло.
— Ада, Ада! — расслышала я со стороны свой шепот, сначала осторожный, а потом напористый, — Ад, проснись!
Её рука безвольно соскользнула с дивана, костяшки пальцев стукнули об пол.
А дальше я растворилась. Набат, который удалось было задавить, снова грянул по моим нервам. Но мне уже не было до него дела. Мир стал прост и понятен, и развернулся во времени и пространстве, а я была в нем стрелой, летящей к цели. По идеальной прямой, кратчайшим путем. В этом мире мне очевидно было, что следует делать. Даже странно, что я потратила столько драгоценных мгновений на какие-то бессмысленные глупости, вроде сомнений и паники.
Женщина, которая рыдала в телефон: “Я просто проходила мимо и случайно заметила, что с ней что-то не так! Скорее, скорее, она умирает!” — вовсе не хотела рыдать. Она просто старалась привлечь к себе как можно больше профессионального внимания. Ей было необходимо, чтобы на том конце связи ей поверили. За них испугались. И щедро делилась в трубку своей паникой.
Она перемещалась по квартире рывками: документы, одежда, белье, телефон. Адкина сумка.
В мою — телефон, зарядное, кошелек. Заначку с неприкосновенным запасом. Всю — не жмись, Ленка, ты их на черный день и откладывала. Верхняя одежда, обувь — грудой у двери.
И паники больше не было. Была хищная злоба, готовность рвать на куски, зубами выгрызть у судьбы Адкину жизнь. Звериное, первобытное, страшное поднялось к поверхности со дна моей души, и оказалось, что там, моей в душе, его было на удивление много. Я не сопротивлялась этому древнему. Зачем? Если кто-то встанет сегодня между мной и целью… что ж, это его выбор.
Я делала все быстро, собранно и, только стучась к соседке снизу, поняла, что стою перед ее дверью в одном тапке. Отметила это с полным равнодушием и продолжила стучать. Звонок у нее второй год не работал, а телефон эта чудесная старушка, сидевшая с моими мелкими с тех пор, как Адка поступила на первый курс, на ночь благоразумно отключила. Но ничего. Я не гордая.
МВ приоткрытой двери наконец появилось заспанное лицо пожилой женщины, и я зачастила скороговоркой:— С Адкой беда, я с ней в больницу, переночуйте у нас, умоляю, они уже спят, просто переночуйте у нас на всякий случай! И она отозвалась заторможенно:— Хорошо, сейчас я приду… — Да, да… я сейчас сбегаю вниз, скорую встречу, а вы да, собирайтесь, конечно…
Дежурная смена на въезде обменялась со мной приветственными кивками.Я привычно и абсолютно автоматически, помимо участия мозга, обшарила взглядом подъездную территорию. Ну, здесь порядок, молодцы. И снова сосредоточилась на допросе Адки по телефону:— Тебе всего хватает? В палате не холодно? Как соседи?.. Нет, ноутбук без разрешения доктора не привезу. Господи, да не думай ты про свой университет! Никуда он от тебя не денется! Я сегодня же позвоню… Ну, хорошо, хорошо, ты сама, как скажешь! Ты, главное, лечись, и н
— Из восьмидесяти номеров заняты семь, в том числе четыре избушки. Сегодня освободятся три номера, после двух часов дня ждем заселения еще в два…Текущие дела закрыли быстро, и Максим дал отмашку:— Что у нас с подготовкой к гостям?Гости, любые, хоть прибыль несущие, хоть убыток — это епархия старшего администратора, и я с готовностью отозвалась:— Номерной фонд подготовили на в
— База отдыха построена в традициях славянского зодчества шестнадцатого-семнадцатого веков, не из высоких соображений, а исключительно для красоты. А это, обратите внимание, медвежий орех, ему уже больше ста двадцати лет, у него есть паспорт, и он внесен в “Красную книгу”. На территории базы два таких дерева, и за причинение вреда любому из них законом предусмотрена ответственность, и это в лучшем случае, потому что основной контингент наших гостей — люди, приехавшие в заповедник “Соловьиные Родники”. Люди, любящие и ценящие природу. Если они доберутся до нарушителя раньше закона… Я многозначительно замолчала, скосив взгляд на своих спутников.
Вообще-то, сплетни у нас не приветствуются, но этот слух Макс самым жестоким образом пресекать запретил (сделал бровки домиком и сказал: "Лена, твою мать!"). Потому что чем больше горничных поверит в меня, тем меньше пристанет к нему.Иногда какая-нибудь отчаянная из новеньких решает, что влегкую "подвинет старушку", и тогда мы с Елистратовым на спичках разыгрываем, кто будет её увольнять, потому что каждому хочется плюс в свою репутацию: мне — всевластной Владычицы Морской, ему — прочно занятого мужика. Цвирко, держащий эти самые спички, считает, что мы придурки, но его никто не спрашивает.— Я не знаю, кто с кем спит, свечку не
Шел пятый месяц беременности. Я тогда только-только устроилась на новую работу, и объезжала окрестности — знакомилась. Машина, выданная на работе и поименованная Тигриком, довольно урчала мотором и дула в ноги теплом. Списанный армейский внедорожник, дубоватый на ходу и тяжеловатый для женской руки в управлении, но надежный и устойчивый на любой дороге, бодро месил дождевую грязь шинами. Погода последнюю неделю царила премерзкая. Будто кто-то там наверху опомнился и решил додать разом все недаденные за удивительно безоблачное лето осадки.Любуясь относительно мрачными пейзажами, я заметила человека, бредущего по обочине, по той самой грязи, на своих двоих. Он сутулился и периодически пытался голосовать, но без особого успеха — участок трассы между городо
— Доброе утро, Елена Владимировна! — Рита аж на своем месте подскочила мне навстречу. Стоявший у администраторской стойки Мирослав, черти бы его взяли, Радомилович, обернулся и в который раз полыхнул такой улыбкой, что даже мое, закаленное тремя синеглазыми монстрами сердце, дало сбой, запнулось и забыло куда шло. Что-то я за вчерашний день так и не привыкла к этому оружию массового поражения. Попыталась припомнить, улыбался ли он так той ночью или “это бизнес, детка”, но воспоминания увильнули от улыбки куда-то в сторону...— Прекрасно выглядите, Елена Владимировна!
Азоры по очереди разливались соловьями. Макс молчал, нарисовав на роже предельно внимательное, но ни фига не заинтересованное выражение (чтобы не поощрять). Цвирко что-то помечал в блокноте. Я — присутствовала. Что я могла вынести полезного из этих переговоров? Говорил Мир уверенно, спокойно, без нажима. Скупо довольно. Всеслав и Ольга речей толкали куда больше. Вообще со стороны его редкие вставки больше походили на ремарки. Или даже…В какой-то момент я поймала себя на мысли, что нет, не ремарки — корректи