Но смех мой быстро тает, тело окутывает истома, кровь по жилам бежит всё стремительнее. И всё, что я вижу, возбуждает ещё сильнее: и приоткрытые губы Вани, и его потемневший взгляд, и напряжённые мышцы. В плечо так и хочется впиться зубами, чтобы ещё сильнее погрузиться в хищный и сладостный танец вечной жизни, соперничество страсти. Не сдерживаюсь, и Ваня громко стонет, но не от боли: ему нравится! Очень нравится, когда я то покусываю его солоноватую кожу, то провинившейся кошкой зализываю розовые следы от своих зубов.
А мне безумно нравится, как он стонет! Я рассыпаюсь угольками от каждого звука, и внутри нарастает такой жар, что, кажется, я сейчас извергнусь, взорвусь, превращусь в расплавленную лаву. А человека Нины просто не станет, растает в огне, сгинет в искрах безумной страсти. Слышу свой крик и на грани яркого оргазма едва не теряю сознание. Крик перерастает в грохот, мир взрывается, рушатся стены…
Не сразу понимаю, что происходит. Тело после пика едва
Я сижу в кабинете Рогова и мрачно наблюдаю, как он барабанит пальцами по столу и буравит тяжёлым взглядом Ваню. Тот молчит и, скрестив руки на груди, смотрит на оперативника исподлобья.— То есть вы сбежали из своей части, нашли на дороге папку с этими, — постучал по стопке бумаг, — доказательствами и решили передать их Нине Ивановне? Я правильно понимаю?— Всё так, — спокойно произносит Ваня и указывает взглядом на папку: — Или я должен её был Мершикову отнести?— Нет, конечно, — строго отвечает Рогов. — Но не кажется вам, что передавать данные по уголовному делу судье по гражданским делам не совсем правильно? Точнее, совсем неправильно. Чего вы этим хотели добиться?— Ничего, — спокойно говорит Ваня. — Я нашёл папку и отнёс той судье, которую знаю. Думал, что Нина… Ивановна найдёт, кому её передать. Это всё.— Всё? — ухмыляется Степан Деомарович. — Ил
Отрываюсь от своих мыслей и поднимаю глаза на гостя. Он тихо переговаривается с Роговым, я не разбираю ни слова. Ваня сидит прямо, на отца не смотрит и ничем не выдаёт того, что знает его. Может, всё же не знает? Я могу спросить и увидеть в его глазах ответ, но… Вздыхаю и перевожу взгляд на Василия. Что мне известно? Имя, место службы в далёком прошлом и намёки. Рассматриваю мужчину, невольно пытаюсь найти схожесть с сыном.— Хорошо, — поднимается Рогов. — Забирайте своего парня.Вздрагиваю:— Своего парня?Перевожу взгляд на Ваню и хмурюсь. Он улыбается мне, даже подмигивает. Знает?— Ермолаев служит в его части, — приподнимает брови Рогов.Смотрю, как встаёт Ваня, отец выводит его из кабинета. Оба ведут себя так, словно чужие. Игра ли это? Но волнение за Ваню проходит. Что бы там ни было, парень не пострадает. Поворачиваюсь к Рогову:— Вы так просто его отпустили. А намекали на какую-
Звонит телефон. Не отрываясь от дела, прижимаю трубку к уху:— Нин, — обиженно говорит сестра, — ты обещала не опаздывать на мой день рождения!— Что? — рассеянно переспрашиваю и, вздрогнув, едва не роняю трубку: — День рождения?Смотрю на дату и холодею: так оно же сегодня!— Скоро буду, — обещаю, но понимаю, что уже ничего не успеваю.Собираюсь торопливо, зову Люду, помощница появляется в дверях, приваливается к косяку. За последние несколько дней из активной, пышущей здоровьем девушки даже она превратилась в слабое подобие человека. Вчера вышла судья после больничного, завтра ждём возвращения другой из отпуска, будет полегче. Всё ещё ужасно, но чуточку проще. Можно будет спать не четыре часа в сутки, а целых пять! Неслыханная роскошь, особенно если при этом успеемдобраться до кровати.— Собирайся домой.От моих слов на её лице появляется тень надежды, я же поднимаюсь из-за
Возвращаюсь за стол, игнорирую хитрые взгляды сестры. Какая беременность? С чего она это взяла? Я даже расхохоталась после её предположения. Из-за того, что затошнило от бокала вина? Так это усталость и пить не стоило на пустой желудок. И то нападение наверняка всё ещё аукается, не говоря о пережитом потрясении.Смотрю на Ваню и тут же отвожу взгляд: щёки горят, сердце стучит, кажется, в висках. Беременность бы всё усложнила. После ужина я собираюсь поговорить с парнем и прекратить эти отношения. Присаживаюсь за стол, а Леська остаётся стоять. Поднимает бокал и произносит:— Предлагаю тост. За родителей! — Поворачивается к папе и продолжает: — Если бы не было вас с мамой, не было бы и меня. Спасибо, что вырастили и воспитали! Всегда вместе, словно неразлучники — милые попугайчики. Даже если один из них больше ворчит, а вторая молчит, главное, что вы всегда вместе!— Леся, — перебивает насторожившаяся мама, — я уже достат
Раздаётся звонок, беру сотовый.— Нина Ивановна? — слышу отрывистый голос Рогова.— Что случилось? — настораживаюсь.До этого Степан Деомарович никогда не позволял себе позвонить по личному телефону вне рабочего времени, даже зная, что я ещё в суде.— Простите, что так поздно, — так же отрывисто, будто лающе, говорит Рогов. — Хотел сообщить, что уладил вопрос с чрезмерной самообороной…— Что? — непонимающе переспрашиваю я и выдыхаю: — Ах да…Я же нападающего без глаза оставила. Пришлось бы несладко, подай он на меня заявление. Возможно, менялишили быпремии, если не места. Рогов мне действительно очень помог, а я упустила этот важный вопрос из виду. Говорю:— Спасибо.— Не за что, — хмыкает он иронично, — считайте это ответным жестом на предоставление очень ценных сведений. Знаете, в этой папке действительно есть крючок
Сердце моё бьётся сильно и размеренно. Внизу живота всё горит, напряжённые бутоны розовых сосков торчат из белоснежной пены. Я послушно опускаю веки и задерживаю дыхание. Слушая хрипловатый голос Вани, провожу кончиками пальцев по своей коже.— Я касаюсь мочки твоего уха мягко-мягко, — шепчет Ваня, — будто задеваю случайно, но ты знаешь, что это не так. Я опускаюсь к шее и провожу языком по тонкой пульсирующей жилке. Приникаю жадно к ямочке у ключицы… Целую немного болезненно, хочу оставить след на твоей алебастровой коже…Я судорожно вдыхаю, а те места, о которых говорит Ваня, горят огнём, словно он и правда рядом, будто я действительно ощущаю прикосновение.— Скажи, тебе нравится? — спрашивает Ваня.Я задыхаюсь от желания рассказать, как на меня действует он сам и его игры, но не могу выдавить ни слова. Собираюсь с мыслями, говорю немного скованно:— Твой голос очень приятен, но мне немного неловк
Всё же осторожно высвобождаюсь, поправляю халат и беспокойно осматриваю тёмную лестницу. Даже так поздно кто-то мог нас увидеть. Я совсем потеряла голову, раз веду себя, как заигравшийся подросток с бушующими гормонами.— Нам нельзя больше встречаться, — не глядя на Ваню, говорю я. — Мы слишком разные, между нами пропасть. Пусть всё будет как раньше.— Нет, Нина. — В голосе Вани звенит сталь, и это настолько неожиданно, что я невольно поднимаю голову. — Обратного пути нет. Я долго колебался, прежде чем признаться. И мне было нестерпимо больно видеть тебя с другим мужчиной. Я знаю, что тебя гложет разница в возрасте, но для меня её нет, Нина. Я не чувствую между нами той пропасти, о которой ты говоришь. Она — лишь плод твоего воображения.— Этот плод документально подтверждён, — перебиваю я и вздыхаю: — Вань, ты удивительный! Мне действительно нравится с тобой… быть. Но подумай сам! Через десять л
Утром, умываясь, размышляю, не сменить ли зубную пасту. И как раньше не замечала, какая она противная? Просто ужасная! Не выдержав, выплёвываю пену и быстро прополаскиваю рот. Даже затошнило от этой гадости! Смотрю срок годности: вроде нормальный. Может, хранение неправильное? Иду на кухню, бросаю тюбик в мусорное ведро.— Доброе утро! — суетится мама. — Паста закончилась?— Испортилась, — отвечаю. — Как бы кто не отравился. Новую куплю.— Кофе будешь? — не отвлекаясь от сковородки, спрашивает она.— Ага, — киваю и опускаюсь на стул.Разминаю виски: голова гудит. До кофе я считаюсь лишь условно проснувшейся. Мама ставит передо мной дымящуюся чашку и замечает:— Ты очень бледная. Уверена, что не нужно показаться врачу? Позвонить Симону Лазаревичу?— Зачем ему звонить? — заходит на кухню отец.Целует маму и меня, опускается рядом. Я улыбаюсь:&md