Говорят, в каждых отношенияхкто-то из двоих любит больше. Это закон жизни. Какой бы ни была безумнойлюбовь, всегда есть тот, кто после неё соберется, будет жить дальше, а естьтот, от кого останется только пепел. Или тот, кто через время начнет остывать,а другой все еще полыхает, как факел, и холодность второго – как ожогиазотом.
Мир катят те, кому на это хватает ума и сил, а остальные бегут следом и спрашивают, куда же он катится, вместо того чтобы потеть и толкать с остальными(с) Ульяна Соболева. Пусть любить тебя будет больноЯхта отплыла, и я чуть не разрыдалась, понимая, что была в шаге от спасения.Через несколько минут мы оказались на корабле. Нас увели в одну общую каюту. Всем руководила молодая и красивая женщина. Она говорила на русском языке с легким акцентом. Представилась Лаурой.- Вас вызовут по одной. Выйдите на сцену. Покрутитесь у шеста. Снимите одежду под музыку. Показываем грудь, попу. Другие места не надо. Пососите пальчик, похлопайте ресницами, поиграйтесь сисями. Чтоб было эротично и сексуально. Кому-то нужно для настроения? – помахала пакетиком, и к ней потянулись руки. Она, улыбаясь, раздавала наркотики и гладила девочек по голове.- Мои кошечки. Давайте, подзарядитесь. Дяди распалятся, и их надо будет сразу же
Молчание дается труднее всего, особенно когда хочется кричать, говорят, это самое сильное психологическое насилие, а я бы назвала это высшей точкой мазохизма.(с) Ульяна Соболева. Пусть любить тебя будет больноМеня куда-то везли. В джипе. Точнее, в багажнике этого джипа. Я лежала там со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Машину трясло на ухабах, я слышала голоса мужчин, говоривших на чужом языке, точнее, на нескольких языках. Мычала и билась внутри, но меня как раз никто не слышал. Или делали вид, что не слышат. В какой-то момент я поняла, что в машине сменился водитель. Кто-то другой сел за руль, так как прежний постоянно пел и слушал радио, а этот ехал в полнейшей тишине. Потом звуки стихли, даже звуки улицы, а внутри становилось все жарче и жарче, как будто меня посадили в духовку и постепенно поднимали градусы. Все выше и выше, выше и выше. Пока стало совершенно невыносимо, и от жажды не пересохло в горле. Я хотела закрич
У каждого счастья есть определенное время. Ничто не длится вечно. Ничто не достается просто так и без жертв. На халяву. За все нужно расплачиваться. Вот она, его расплата. Непомерно высокая и болезненная(с) Ульяна Соболева. Пусть любить тебя будет больно– Маршировать от бедра! Я сказал, от бедра!Отец щелкнул ремнем у самого лица маленького Петра и ткнул его затылком вперед так, что тот клюнул носом в пол огромного зала их пятикомнатной квартиры в центре города. Майор Ростислав Батурин опять был пьян. Его красное лоснящееся лицо склонилось над сыном, и он прорычал, выдыхая перегаром в огромные широко распахнутые темно-синие глаза, наполненные слезами:– Маршировать, бл**ь! Встал, руки по швам и вперед! Ать-два! Ать-два! В Суворовское пойдешь, сученыш, там из тебя всю дурь выбьют. Танцевать он хочет, на пианино брынькать, в шахматки играть. Я те потанцую, танцор хренов, и поиграю! П*доров у нас отродясь не было
Мне казалось, что все, что происходит сейчас вокруг, не может быть реальностью. Не может. Так, будто ты находишься в каком-то гребаном зеркальном лабиринте, липкой паутине, мечешься, бежишь куда-то, суетишься, но все это – чья-то изощренная и тщательно продуманная игра. Игра человеческими жизнями. А мы, как пешки, снуем по этим коридорам, комнатам без окон и с сотней выходов, не зная, куда свернуть и что нас ждет в следующую секунду.(с) Ульяна Соболева. ПаутинаКузьмин заподозрил неладное с самолетом еще до того, как объявили о поломке. Предложил ехать в гостиницу на других машинах, а на самолете полетит дублер, так сказать. Заодно проверит – поломка случайная была или… Для «или» существовали обученные люди, готовые заменить главу государства в любой момент и в любом месте.А они с Александром поехали с минимальным штатом охраны в местную гостиницу, где, как сказал Кузьмин, мышь не пробежит без его
Я ощутила, как между нами разверзлась пропасть. Она невидимая…но я ее вижу. Я даже вижу, как из-под моих ног вниз летят камни, и я вот-вот сорвусь, чтобы там, на дне, разбиться насмерть. И мне вдруг привиделось, что когда я буду умирать, истекая кровью, он будет смотреть сверху и хохотать…(с) Ульяна Соболева. ПаутинаОн стоял надо мной. Огромный, сильный, ужасно большой и такой реальный. Кто еще мог проникнуть на яхту, где даже мышь не проскочила бы? Кто еще мог бы поставить на колени всех, включая пограничников, и всю эту свору торгашей человеческим телом?Только ОН. Как сам Сатана из преисподней стоит надо мной. Впервые совершенно один. Без охраны, без вечного сопровождения и без костюма. Он скорее похож на бандита. В черной футболке, потертых джинсах с развевающимися на сухом ветру волосами. Какой же он жуткий и красивый. Как сильно впали его глаза, и чернеют круги под ними, делая их еще больше, как заросла
Секунды, минуты, часы. Длиной в вечность и неизвестность. Я ждала. Это самое невыносимое - ждать. Нет, именно его я могла ждать бесконечно долго. Но сейчас я ждала НАС. Будем ли МЫ еще или НАС уже нет?(с) Ульяна Соболева. ПаутинаВ Израиле мы пробыли еще несколько дней. Волшебных и совершенно необыкновенных. Я ожидала, что мы поедем обратно в тот дом, но Римузин*1 с новым водителем вез нас в совершенно другое место. С кабиной нас разделяла звуконепроницаемая черная перегородка. Вместительный салон, похожий скорее на комнату, чем на салон авто. Мини-бар, широкие кресла из черной мягкой кожи, черный ворсистый ковер на полу и совершенно затонированные стекла.– Куда мы едем?Спросила я, прислонившись к нему всем телом в машине, склонив голову на плечо и чувствуя, как он напрягся, когда я погладила его запястье большим пальцем, и отнял руку. Я уже заметила, что его напрягало любое проявление ласки с моей стороны. Как буд
Нет, я не умер. Я убеждался в этом каждую секунду.Мертвым уже похрен. Нет, я не умер, я завидовал мертвецам, потому что завис всобственной агонии, умноженной на бесконечность. Понимал, что творю что-тофатальное, что-то, чего не прощу себе сам…(с) Ульяна Соболева. Паутина
Хотелось ли мне, чтоб меня нашли? Не знаю. Наверное, тогда ещенет. Я хотела быть спрятанной им и находиться рядом. Я все еще надеялась найтиего во тьме. Наивное упрямство, которое каждый раз разбивается о гранит егоцинизма и ненависти.
Говорят, в каждых отношенияхкто-то из двоих любит больше. Это закон жизни. Какой бы ни была безумнойлюбовь, всегда есть тот, кто после неё соберется, будет жить дальше, а естьтот, от кого останется только пепел. Или тот, кто через время начнет остывать,а другой все еще полыхает, как факел, и холодность второго – как ожогиазотом.
Прощение – это нечто очень неуловимое. Иногда легко сказать«я прощаю», да проще и не бывает. А вот простить на самом деле невероятнотрудно. Осадок внутри остается. Вязкий, тягучий. Или как пятно послехимического вещества. Смоешь, а оно все равно там. Потому что въелось. Дажеесли сверху закрасить – со временем проявится. Вот какое оно, прощение.
Моя жизнь начиналась заново именно с этой секунды. Без НЕГО. Пустьиллюзия, пусть он всегда будет незримо присутствовать рядом, но я больше непозволю разрушать меня, причинять мне боль каждым воспоминанием, каждой мыслью,каждым словом, брошенным камнем из прошлого, чтобы омрачать мое настоящее.Только никуда я от него не денусь. Он ведь живет не только в памяти, а еще и уменя в сердце. Спрятался, затаился под уродливыми шрамами и сыплет соль тоскина мои незажившие раны.
Это не ревность… ревность другая. Она сводит с ума, онамонотонна, она ядовита, а я не ревную, я чувствую, что меня опустили с головойв грязь и держат там, давая захлебываться вонючей водой предательства. Я глотаюее, глотаю, и я в ней тону. Одна.
Вот еще вчера я могла протянуть руку и погладить его по щеке,а уже сегодня я не могу даже прикоснуться к нему. Разочарование. Даже хуже, чемревность и боль. Разочарование не в нем, а в себе. В том, что ошиблась.
Все кажется каким-то кошмаром, каким-то спутанным бредом. Какбыстро может измениться жизнь. Как по щелчку пальцев какого-то дьявольскогокукловода, который обрезал куклам все нитки, а теперь сжигает их в печи и смотрит,как корчатся их лица в пламени.
Тот, кто ничего не имеет, никогда не сможет потерять столько,сколько тот, кто имел всё.
Вы думаете, насилие – это обязательно физические истязания?Ни черта подобного. Самое жуткое насилие – это когда ломают душу. Когда изтвоего характера выжигают и вытравливают того, кем ты являешься, чтобы вместонего появился некто другой.
Сомнения во мне поселила, и я почувствовалэту легкую тварь-надежду. Подлую, хрупкую. Она шевелится, оживает, и яраздумываю, раздавить ли ее в зародыше или дать расти, крепнуть. Мне б хотя быза что-то уцепиться. За какой-то обрывок нити потянуть и начать распутыватьклубок, если он есть. И я лихорадочно скрюченными пальцами шарю, но не нахожуничего.