Вспоминая идеальное лицо кудесника, я передернула плечами от омерзения – теперь он казался мне еще ужасней. Сложно поверить, что за такой внешностью скрывается такая грязь.
– Ты говоришь о Лапидусе Рембо? – спросила я.
В зале колыхнулся мощный порыв ветра, взвивая снег и крупинки льда, которые больно царапают щеки. Волосы и платье колдуньи вздыбились, глаза загорелись голубым, а вокруг затрещали синие молнии.
– Лапидус… – буквально прошипела она, раскинув руки, словно собирается прихлопнуть меня.
Она задрожала, как марево над тающим льдом, снег продолжал клубиться, а разряды молний грозили покончить с нами одним разом. Замок загудел, видимо, имя кудесника всколыхнуло в ней что-то замороженное и глубоко запрятанное в самые недра холода и бесстрастности.
А я сковырнула эту ледяную коросту.
И сейчас под ней нагнетается боль, подобно магме в вулкане. Я прекрасно понимала, е
Очередь в магазине достигла таких размеров, словно эти торты последнее, что люди хотят попробовать в жизни. Горизонт перекрыл мужчина чрезвычайных габаритов, поэтому мне приходилось постоянно выглядывать то справа, то слева.В торговом центре жарко, а я впопыхах не стала сдавать верхнюю одежду в гардероб и теперь чувствую, как по спине стекает теплая струйка.- Девушка, вы проходите? - раздалось позади недовольное.Вздрогнув от неожиданности, я обернулась.Женщина таких же чрезвычайных размеров, как и мужчина впереди, смотрит на меня недовольно и притоптывает носком.- Куда я должна проходить? - спросила я, чуть отходя и показывая, мол, там тоже люди и они никуда не двигаются.Та скорчила недовольную гримасу.- Ой, могла бы и уступить место, - проговорила она. - Вы, молодые, неученые. Все наглые. Нет бы пропустить пожилого человека.От такого нахальства у меня даже глаза округлили
Тело трясло от бешенства, пальцы из-за холода задеревенели так, что перестала их чувствовать, от дыхания на куртке образовалась изморозь. Народ старается меня обходить и вокруг образовался свободный пятачок. Тетка, которая пререкалась со мной в кондитерской, выходя, открыла рот, но,бросив на меня быстрый взгляд,захлопнула его и быстро засеменила валенками в сторону остановки.Я сама не поняла, почему так оторвалась на Кирилла, но гнев все еще продолжал клокотать. Видимо, накопилось напряжение прошедшей недели, а последние события долили масла в огонь.Прошло несколько минут прежде, чем снова смогла связно мыслить. Я наорала на Кирилла. Частично за дело, частично сгоряча. Но он давно меня знает. Знает, что я особа импульсивная и горячая. Но беззлобная. Он отойдет, мы поговорим и отметим, наконец, эту годовщину. Пусть и без шампанского.Убрав телефон в карман, я достала перчатки и негнущимися пальцами натянула. Торта все
В квартиру вернулась в глубокой задумчивости. Кирилла нигде нет, одежду он не брал, телефон недоступен, а если бы стал доступен, мне пришло бы сообщение. Никто его не видел, никто, ничего не знает.– Ну так просто не бывает, – проговорила я. – Не пошел же он на улицу в домашних тапках.Мысль была дикой. Но я все же решилась проверить и ее. На цокольном этаже есть продуктовый магазинчик, двадцать четыре часа. Чтобы в него попасть, надо выйти из подъезда, обойти вокруг клумбы метров двадцать, и лишь тогда попасть в магазин. А потом обратно. На морозе в пятнадцать градусов это не самое умное решение. А Кирилл человек умный.Тем не менее, надела шапку, застегнулась и вновь спустилась.На улице щеки и нос сразу защипало, глаза заслезились от холода. Я сунула руки в карманы и пробежала вокруг низенькой ограды к магазину.Внутри тепло и пусто. Только одинокий продавец с растрепанной прической,
Некоторое время мы молчали. Я гоняла в голове мысли о Кирилле и переосмысливала день, который плохо укладывался в привычный. За окном гудят машины, а в приоткрытой на микропроветривание фрамуге свистит ветер. Я покосилась на улицу – даже в темноте видно, как метет снег.Досада и обида на Кирилла все еще свербели, но теперь ко всему прочему присоединилось желание собрать его вещи и выставить к шутам за дверь, чтобы был ему урок. Я была уверена, если бы он сделал все, как просила, никакого конфликта не случилось бы.Мысль показалась такой трезвой, что отхлебнув, наконец, из чашки, я поставила ее и решительно поднялась.Бабуля, продолжая смотреть на меня, как старая, умудренная жизнью кошка, произнесла вдруг:– Шершавая ты, колючая.Я изумленно вскинула брови.– Вообще-то, я вас в свою квартиру погреться пустила. Чего вообще никогда не делала. И сейчас, если честно, не до конца
Раздался оглушительный грохот, я зажала уши ладонями и зажмурилась, но даже сквозь опущенные веки видела, какое снаружи светопредставление. Что-то мелькало, свистел ветер, норовя сорвать с меня одежду и волосы, меня кружило и переворачивало, будто я на диком аттракционе в лунопарке.От ужаса я даже не могла кричать, все мое существо сопротивлялось происходящему, тем не менееоно происходило. Сложно не верить во что-то, если это что-то кувыркает тебя и мчит сквозь ураган.Потом меня бросило в мягкое и холодное, не сразу поняла, что это снег. А когда, наконец, дошло, свистопляска прекратилась и на мир опустилась тишина. Пролежав в снегу лицом до тех пор, пока щеки стало нестерпимо колоть, я все же решилась подняться и открыть глаза.Сперва ничего не поняла. Вокруг темнота, лишь снизу слабое белое свечение, в котором тоже с запозданием признала снежный покров. Он застелил все вкруг, прерываясь частыми черными деревьями.В груди у
Девушка-яга слушала меня очень внимательно, глядя куда-то в пол, словно детально представляет все, что говорю. Сама не заметив, я вошла во вкус и вещала, как у психолога на приеме, перейдя уже от вечернего происшествия к другим событиям. Рассказала о том, как трудно сражаться за карьеру в мужском коллективе, как приходится вечно доказывать свою состоятельность, как не даю спуску никому, а люди оскорбляются. Словесный поток лился из меня, как горная река во время половодья. Когда закончила, ощутила неожиданное облегчение, словно сняла с себя вековой груз.Лишь тогда вспомнила, что говорю с чужим человеком и сконфужено замолкла, ожидая реакции собеседницы.Некоторое время девушка молчала, продолжая изучать ламинат. Очаг потрескивает поленьями, на металлической пластине перед ним играют отблески огня, из котла время от времени выпрыгивают зеленоватые капельки и с шипением падают на пластину. Меня даже стало убаюкивать эта умиротворенная обстановка, я зевнула.
Девушка-яга покосилась на меня, словно прикидывает, что говорить, а чего нет, затем взгляд вновь переполз на поверхность варева, она спросила:– Как у вас с сегментом колдунов и колдуний?Пышная ведьма посмотрела так, словно не поняла ни одного слова.– В каком смысле? – в ответ поинтересовалась она.– В самом прямом, – стала пояснять Варвара, – вы же за всеми бдите и наблюдаете. Во всяком случае, стараетесь.– Стараемся. Да не за всеми получается, – сказала ведьма, окидывая ягу многозначительным взглядом. – Смотрю у тебя и Асмодей в гостях. Ишь, как сверкает глазищами. А это кто?Она кивнула на меня, и я подавила в себе порыв отшатнуться – взгляды незнакомых женщин за последние двенадцать часов оказывались пронзительными и сильно похожими на рентген.– Клиент, – коротко пояснила Варвара. – Как раз по е
После ухода демона я ощутила облегчение, видимо, даже несмотря на указ девушки-яги, он продолжал испускать какие-то фибры, эманации или еще что-то, отчего все мое существо пребывало в смятении.Я выдохнула, а Варвара словно слышала мои мысли – проговорила:– Не удивляйся, он и не такое может. Это ведь Асмодей.Я промокнула губы бумажным платком, который завалялся в кармане джинсов, и спросила, косясь в пламя:– Он что, действительно, ну… блуд и похоть?Девушка-яга кивнула.– Только тем и занимается. И с его помощью склоняет ведьм и обычных женщин на свою сторону.– Это еще какая за сторона? – не поняла я.– Известно какая, – отозвалась она, заглядывая в мойку, – темная, естественно. У них там давний спор, все соревнуются, как дети малые. Но ты в это не вникай. Главное не подпускай его к себе.Вспомнив хищный