Четыре дня... Четыре дня я не видел Фей, не прикасался, не ощущал кожей, не слышал ее голос, не забывался в грешном безумии нашей страсти, вспыхивающей при каждом столкновении взглядов. Мои эмоции и контроль пасуют перед Фей, я не думаю, не пытаюсь быть острожным, я беру то, что она дает, и получаю еще больше, но насыщение не приходит. Фей держит меня своими хрупкими руками, крепко, намертво, так как никто и никогда больше не сможет. И я понятия не имею, как ей удается, и почему именно она, а не любая другая. Ни годы, ни новые лица не стерли ее след в моем сердце. Я сам выбрал Фей и не смог отпустить. Может быть, я немного мечтатель, хотя и далеко не романтичный герой, грешный и циничный, испорченный и развращенный, но мне хочется быть кем-то другим в ее лазурных глазах. Территория Фей — это мой билет в счастливое прошлое, убежище от неприглядной реальности, жесткости, усталости и сложностей, от ненависти, собственного несовершенства и безумия этого мира. Рядом с ней я верю, ч
Три дня спустя. — Привет, мам, — тихо говорю я, опуская цветы перед аккуратным мраморным надгробием. Мой взгляд задерживается на выгравированном в камне имени. Эмма Спенсер. Сердце застывает, скованное холодом и болью. Время тронуло мрамор мелкими трещинами, но оно бессильно перед моей памятью, которая неумолимо возвращает меня в тот самый страшный день каждый раз, когда я прихожу сюда. С оголенной душой и разбитым сердцем, с ранами, которые никогда не затянутся. Уродливые открытые не рубцующиеся шрамы приносят мучительные страдания, но я позволяю им кровоточить сейчас. Эта боль почти желанна, она очищает, позволяет напомнить, ради чего я все еще дышу. Не дает мне запутаться, потеряться, погрязнуть в сомнениях. Здесь я опускаю маску и позволяю себе быть тем, кого она знала и любила, когда была жива.Городское кладбище и могила матери все равно, что чистилище для моей души. От надгробия веет покоем и холодом, но я все равно чувс
Остров Тенерифе, Канарские острова, Испания Рассвет разбросал по светлеющему небу, с угасающий россыпью звезд, алеющие и розоватые блики. Рождающееся из бескрайнего обманчиво-спокойного океана солнце окрасило темные воды в кровавые цвета. Полная тишина нарушалась только шумом океана. Величественного, мощного, бесконечного. Млечный путь, рассекающий многоцветное небесное полотно, медленно таял. Солёный ветер мягко толкал невысокие волны на берег. Размеренно, лениво. Одна за другой они накатывались на песок, оставляя незатейливые дары: ракушки и кусочки водорослей.Высокая темноволосая девушка в коротких шортиках и футболке, медленно брела вдоль берега, оставляя на песке, перемешанным с мелкой галькой, следы от голых ступней. Она держала в руках небесный фонарик, ее длинные почти черные локоны развивались на ветру, взгляд был прикован к багровому горизонту. Наблюдая за рождением светила, она остановилась в нескольких шагах от кромки воды, о
Небо цвета поблекшего пепла.Каждый миг может стать последним.Холодно, хоть и по-прежнему пекло,Нам не надо наград посмертных.Лишь бы крепко обнять любимыхПод безоблачно-синей гладью.Ради них сквозь огня лавину -Пока жив, пока силы хватит.Макс Лоренс Пролог Россия. Ростов Великий. 27 ноября 1995 год.Мама разбудила рано, за окном еще темнела ночь. Поспешно одела меня, повторяя, что нужно торопиться. Куда? Куда торопиться? — не до конца проснувшись, размышлял я. Теплую кровать покидать не хотелось, еще меньше хотелось выходить в трескучий мороз на улицу. Тетя Тоня провожала нас до калитки, плакала, целовала мои лоб и щеки, поправляла шарф и варежки. А потом долго смотрела вслед, я махал ей руками и улыбался, не понимая, почему обычно веселая и улыбчивая тетя Тоня грустит. Мама кутала мен
Россия. Ростов Великий. 1996 год.— Почему именно этот мальчик? Он у нас совсем недавно и еще не до конца адаптировался. У вас могут возникнуть с ним сложности. Вы хорошо подумали? — крупная суровая женщина в сером шерстяном костюме, из-под которого выглядывала неопределенного цвета блузка, поочередно одарила потенциальных усыновителей пристальным взглядом. Когда им перевели ее слова, молодые супруги Спенсеры, приехавшие за приёмным ребенком из Америки, переглянулись и синхронно кивнули. Вежливо улыбнулись.— Мы видели мальчика на прогулке, — произнесла Эмма Спенсер по-английски, прижимая к груди сумочку из мягкой бежевой кожи. Девушка-переводчица, скромно расположившаяся на выцветшей тахте у стены за спинами Спенсеров, быстро перевела сказанную фразу, но Антонина поняла и без нее. Стивен Спенсер обнял жену за плечи, нежно ей улыбаясь.Лютаева Антонина Федоровна почувствовала легкое раздражение, глядя на явно небедствую
Сент-Луис, Миссури, США, 2007 год.— Эби, это просто гроза, — и словно наперекор моим словам, раздаётся оглушительный, сотрясающий стены дома раскат грома, освещая спальню Эбигейл вспышками молний. Удар ветра бьет в окно, распахивая его. Струи дождя мгновенно оказываются повсюду: на подоконнике, полу, и брызги летят на кровать Эби. Я подхожу к окну, закрываю его, и возвращаюсь. Она жмется к стене, натягивая длинную сорочку с розовыми Микки-Маусами на колени, прижатые к груди; всхлипывает и прячет лицо в ладонях. Ей одиннадцать, но Эби жуткая трусиха. И у ее страхов есть весомая причина. В отличие от Гектора, брата-близнеца Эбигейл, я никогда не смеюсь над ней, когда во время грозы Эби забивается в угол и начинает дрожать, как тростинка до тех пор, пока стихия не успокоится.Когда ей было семь, гроза застала нас с семьей в парке на пикнике, и молния ударила в шаге от нее, подпалив траву. Она тогда потеряла сознание, и все с перепугу решили, что
Я думал, что кошмар закончился, но тьма выплевывает меня обратно. Прихожу в сознание на полу автомобиля, несущегося на бешеной скорости. Моя спина прижата к двери, колени — к груди. Пытаюсь пошевелиться, но боль простреливает от виска к затылку, парализуя конечности. Мои руки связаны. Я поднимаю голову и встречаю взгляд человека, из-за которого погибли мои близкие. Кертис лежит на заднем сиденье в своем чёртовом костюме. Его дыхание рваное и нервное. Я испытываю мрачное удовлетворение от его мучений. Мне хочется, чтобы он страдал еще сильнее, чтобы выл от боли, плевался собственными легкими.— Я был прав, — хрипит он. Потемневшие от боли, синие глаза неотрывно следят за мной. — Ты не похож на нее, — ублюдок кашляет и из уголка губ стекает струйка крови. Я много раз видел такое в боевиках. У него внутреннее кровотечение. Он умирает. Прямо сейчас. — Ты похож на меня, — ухмылка кривит пересохшие губы.— Мой
2008-2014 года. Сент-Луис. Переждать какое-то время... Когда я рассуждал таким образом, в моем представлении этот срок варьировался от недели до месяца. Потом я расширил его до полугода, но не переставал ждать каждый день. Иногда меня охватывали паника и отчаянье, и я впадал в уныние, теряя надежду.Кеннета Гранта для меня не существовало. Это был мифический персонаж, о котором мне рассказывал Логан, пытаясь украсть у меня самое главное — веру в то, что моя прошлая жизнь была настоящей. Точно также для меня не существовало Кертиса Моргана с его кровной местью.Я думал обо всем, что произошло, думал часами, анализируя каждый кадр из событий той ночи, и все, что случилось после. Я искал оправдания и причины, по которым отец не может вытащить меня из этого чертова семейного гадюшника Морганов. Меньше всего я хотел, чтобы отец подвергал риску себя и близнецов. И, если нет способа вернуться за мной, я… прим
Ее звали Фей. Фей Уокер. Вместе со своими родителями она переехала в дом по соседству, когда мне было пятнадцать. И стала первой девушкой, в которую я по-настоящему влюбился. Она была младше меня на год, но уже выглядела убийственно-женственной. Бирюзовые глаза, длинные белокурые волосы, персиковая кожа. Стройная, гибкая, с задорной чертовщинкой во взгляде. Солнечная, яркая, светлая. Ее соблазнительная фигурка только начала оформляться, но уже будоражила мое воображение. Имя Фей удивительно подходило ее прекрасной обладательнице. Как-то родители Фей устроили дочери день рождения в саду, и среди гостей было много других ее симпатичных подружек. Но она выделялась на их фоне, словно происходила из какой-то особенной, избранной касты. Белое платье нежно обтекало стройную фигуру и струилось по телу, светлые волосы, завитые в объёмные локоны, обрамляли кукольно-красивое личико с огромными сине-зелеными глазами и полными губками. Это была магия. Я просто прилип
Остров Тенерифе, Канарские острова, Испания Рассвет разбросал по светлеющему небу, с угасающий россыпью звезд, алеющие и розоватые блики. Рождающееся из бескрайнего обманчиво-спокойного океана солнце окрасило темные воды в кровавые цвета. Полная тишина нарушалась только шумом океана. Величественного, мощного, бесконечного. Млечный путь, рассекающий многоцветное небесное полотно, медленно таял. Солёный ветер мягко толкал невысокие волны на берег. Размеренно, лениво. Одна за другой они накатывались на песок, оставляя незатейливые дары: ракушки и кусочки водорослей.Высокая темноволосая девушка в коротких шортиках и футболке, медленно брела вдоль берега, оставляя на песке, перемешанным с мелкой галькой, следы от голых ступней. Она держала в руках небесный фонарик, ее длинные почти черные локоны развивались на ветру, взгляд был прикован к багровому горизонту. Наблюдая за рождением светила, она остановилась в нескольких шагах от кромки воды, о
Три дня спустя. — Привет, мам, — тихо говорю я, опуская цветы перед аккуратным мраморным надгробием. Мой взгляд задерживается на выгравированном в камне имени. Эмма Спенсер. Сердце застывает, скованное холодом и болью. Время тронуло мрамор мелкими трещинами, но оно бессильно перед моей памятью, которая неумолимо возвращает меня в тот самый страшный день каждый раз, когда я прихожу сюда. С оголенной душой и разбитым сердцем, с ранами, которые никогда не затянутся. Уродливые открытые не рубцующиеся шрамы приносят мучительные страдания, но я позволяю им кровоточить сейчас. Эта боль почти желанна, она очищает, позволяет напомнить, ради чего я все еще дышу. Не дает мне запутаться, потеряться, погрязнуть в сомнениях. Здесь я опускаю маску и позволяю себе быть тем, кого она знала и любила, когда была жива.Городское кладбище и могила матери все равно, что чистилище для моей души. От надгробия веет покоем и холодом, но я все равно чувс
Четыре дня... Четыре дня я не видел Фей, не прикасался, не ощущал кожей, не слышал ее голос, не забывался в грешном безумии нашей страсти, вспыхивающей при каждом столкновении взглядов. Мои эмоции и контроль пасуют перед Фей, я не думаю, не пытаюсь быть острожным, я беру то, что она дает, и получаю еще больше, но насыщение не приходит. Фей держит меня своими хрупкими руками, крепко, намертво, так как никто и никогда больше не сможет. И я понятия не имею, как ей удается, и почему именно она, а не любая другая. Ни годы, ни новые лица не стерли ее след в моем сердце. Я сам выбрал Фей и не смог отпустить. Может быть, я немного мечтатель, хотя и далеко не романтичный герой, грешный и циничный, испорченный и развращенный, но мне хочется быть кем-то другим в ее лазурных глазах. Территория Фей — это мой билет в счастливое прошлое, убежище от неприглядной реальности, жесткости, усталости и сложностей, от ненависти, собственного несовершенства и безумия этого мира. Рядом с ней я верю, ч
В мрачный кричащий роскошью особняк, который отныне должен стать моим домом, я возвращаюсь в восемь вечера следующего дня. Два дня, проведенные в потоке новой информации, морально опустошили меня. Смертельная усталость и раздражение — вот, что я чувствую, переступая порог ненавистной обители Морганов.Отдав дворецкому пальто, я уверенно прохожу в ярко-освещенную гостиную. Из боковой двери появляется невысокая миловидная темноволосая девушка в униформе горничной.— Добрый вечер, мистер Морган. Подать ужин? — вежливо спрашивает брюнетка. Я неопределённо пожимаю плечами, снимая галстук и расстегивая пиджак. — Ваш дядя обычно ужинал в девять, — добавляет она, опуская взгляд в пол.— Тогда не будем нарушать традиции. Я пойду к себе, приму душ. Сообщи Аннабель, что мы будем ужинать, как обычно, и в полном составе.— А мистер Джош?— Я сам о нем позабочусь.— Хорошо, сэр, — послушно кивает
В технических характеристиках продукции, выпускаемой заводом по производству полимерных изделий, мне не дала утонуть с головой, окончательно запутаться и впасть в уныние Ребекка Томпсон, упомянутый ранее заместитель Логана Моргана, удивив меня четким пониманием работы завода и знанием всех нюансов в данной сфере деятельности. Мне понравился ее подход к делу. Умеренный, тактичный, собранный и линейный. Мисс Томпсон сразу продемонстрировала профессионализм высокого уровня, и заверила меня, что донесет главные принципы в максимально-сжатые сроки поэтапно, без суеты и путаницы. Она начала с экскурсии по цехам, коротко и без использования сложной терминологии, озвучила основные проблемы, недоработки и перспективы развития каждого этапа производства, попутно представляя нового босса, то есть меня, персоналу и среднему управленческому звену. Томпсон сделала акцент, на необходимости модернизации имеющегося оборудования, расширение ассортимента, увеличение объемов производства, и плавн
Долгий, безумно долгий рабочий день, ни одной свободной минуты, контракты, встречи, совещания, планы, графики, отчеты. Новые лица, официальные улыбки, деловой тон, остывший кофе, несъеденный обед, а я думаю об обещанном ужине, считая минуты, улыбаясь невпопад, когда вспоминаю разбросанные белокурые локоны Фей на подушке. Даже Кайла заметила мою рассеянность. Я не собран, погружен в себя, теряю нить разговора, путаю цифры, слишком часто смотрю на часы. Вечер наступает не так быстро, как хотелось бы. Совсем не быстро. Но я рано радуюсь, покидая офис твердыми уверенными шагами, походкой человека, который точно знает куда идет и чего хочет. Желания и обстоятельства — вечные оппоненты. Гребаный айфон начинает дребезжать в кармане пиджака, когда я захожу в лифт. Один взгляд на дисплей, и я уже знаю, что моим планам на приятный ужин с мисс Уокер не суждено сбыться. Чертыхнувшись, отвечаю на вызов, ощущая давящее напряжение в скулах.— Да, Логан, — произношу, как вс
В квартиру, которую купил для Фей сразу после ее переезда, я захожу первым. Она, как минимум, еще час проторчит в офисе, а у меня есть время принять душ и заказать еду из ресторана. Чувствую себя немного виноватым за то, что накричал на нее, как оказалось, абсолютно без причины. Закрывая за собой дверь, я бегло прохожусь пристальным взглядом по просторной гостиной. Как всегда, идеальный порядок. Я бы сказал стерильный. Фей любит чистоту, у нее отличное чувство стиля, но она совершенно не умеет готовить. Не считаю отсутствие кулинарных способностей серьезным недостатком, но завтрак в постель из рук любимой женщины порадовал бы любого. А у нас в этом плане все наоборот — завтрак готовлю я, пока Фей нежится в кровати. Мне не сложно. Когда-то я точно так же заботился о Эби и Гекторе. Когда я думаю о них, об отце, которые живут где-то далеко от меня, в груди начинает неприятно ныть. Это старая боль, и она утихает только рядом с Фей. Вряд ли она осознает, что делает для меня одним с
Три месяца спустя — Слушай, я принес тебе информацию. Прилетел из другого города, сэкономил твоё время. За месяц две сорванные сделки, многомилионные убытки, нехилые откаты копам. Два постоянных партнёра расторгли договорённости с Логаном. Завтра папашу вызывают в главный офис Медеи оправдываться перед Моро и правлением. Так скажи, какого черта, ты опять не доволен? — вальяжно развалившись в кресле напротив, с неприкрытым раздражением интересуется Зак. Дергает петлю галстука, в котором ему явно некомфортно, другой рукой он взъерошивает свои светлые волосы. Отвечать я не спешу, задумчиво глядя в прозрачные зеленые глаза Зака, в которых невозможно что-либо прочитать. Его зрачки в нормальном состоянии, но он все равно выглядит странно. Не могу понять, что не так с этим парнем. Может просто я ни разу еще не видел его в своем офисе.— Тебе не стоило являться в Сент-Луис и вваливаться в мой офис, — устало поясняю я. — Тво
— Здравствуй, Фей, — мягко произносит мой голос, когда между нами остается не больше пяти шагов. А в голове крутятся слова Зака, сказанные совсем недавно: «Немного поболтали, потом поехали в отель, потрахались на славу и разошлись. А пару недель снова пересеклись, но уже в клубе. Я снял ей квартирку, и иногда навещаю, когда хочется трахнуть гламурную цыпу, а не малолетнюю потаскуху...» Неужели это о ней? Во рту появляется горечь, в груди неприятно колет.Как же так, Фей?— Это и правда, ты. Я думала, что мне показалось, — с придыханием произносит она. Глаза светятся, мерцают, как драгоценные камни в серьгах и ожерелье. Фей останавливается в шаге от меня. Улыбка дрожит на коралловых губах. А я дышать забываю, вся злость уходит, адреналин бежит по венам, и я просто смотрю в бирюзовые глаза девушки, которые так и не смог забыть, хотя видел много других: и ярче, и красивее. Немею точно так же, как в свои семнад