С юного возраста Джером Морган оказался втянут в мир преступных корпораций и жил по жестким правилам, навязанным его новой семьей. Многочисленные следы трагических событий ведут Джерома к одной и той же загадке — таинственному препарату «Купидон», разработанному в засекреченных лабораториях корпорации, на которую он вынужден работать. Свойства «Купидона» разрушительны и фатальны в конечном итоге. Но изначально… они дарят имитацию абсолютного счастья.
View MoreНебо цвета поблекшего пепла.
Каждый миг может стать последним.
Холодно, хоть и по-прежнему пекло,
Нам не надо наград посмертных.
Лишь бы крепко обнять любимых
Под безоблачно-синей гладью.
Ради них сквозь огня лавину -
Пока жив, пока силы хватит.
Макс Лоренс
Россия. Ростов Великий. 27 ноября 1995 год.
Мама разбудила рано, за окном еще темнела ночь. Поспешно одела меня, повторяя, что нужно торопиться. Куда? Куда торопиться? — не до конца проснувшись, размышлял я. Теплую кровать покидать не хотелось, еще меньше хотелось выходить в трескучий мороз на улицу. Тетя Тоня провожала нас до калитки, плакала, целовала мои лоб и щеки, поправляла шарф и варежки. А потом долго смотрела вслед, я махал ей руками и улыбался, не понимая, почему обычно веселая и улыбчивая тетя Тоня грустит. Мама кутала меня в теплый платок поверх курточки, покачивая при ходьбе, а я дремал в уютном тепле ее рук. Мы долго шли по деревне, через поле и небольшую рощу из заснеженных сосен, которые колыхались на ветру, стряхивая на землю свои белые шапки. Все происходящее казалось продолжением сна, который привиделся мне слишком длинной и холодной темной ночью. Я ощущал на себе приятную тяжесть одеяла и мягкую подушку под головой, и только мамино сердце совсем близко билось так громко…
Так оглушительно громко, надрывно. Бам, бам, бам. Открываю глаза, разбуженный, растревоженный. Бам… Бам… Оглядываюсь — не приснилось. Будила меня мама, одевала, тетя Тоня плакала. Идем куда-то. Торопимся… Куда?
Высовываю нос из теплых объятий, ветер пробирается за воротник. Ледяной, пронизывающий. Прячусь обратно, зябко жмусь. Мама чувствует, что я проснулся, обнимает крепче, защищая от холодных порывов.
— Уже близко. Скоро согреемся, — шепчет ее ласковый голос, белый пар поднимается от теплого дыхания.
Приподнимает меня повыше, тяжело вздыхая от усталости, но не останавливается, чтобы передохнуть. Идет быстрее. Я смотрю вперед, на белое здание вокзала, освещаемое равнодушно-ледяными солнечными лучами. Вижу людей, торопливо поднимающихся по ступеням к резным деревянным дверям. Они везут, несут, тащат чемоданы, тележки, котомки, а у нас ничего нет. Мама несет только меня и небольшую сумку, перекинутую длинным ремешком через грудь. Мороз застывает на ресницах серебристым инеем, но мамино дыхание согревает, и я безмятежно улыбаюсь, оглядываясь по сторонам. От размеренного покачивания в теплых объятиях, меня снова клонит в сон, но резкий гудок поезда прогоняет дрему.
Снег. Так много снега вокруг. Хрустит под ногами, кружится в воздухе, белыми мухами оседает на черном пальто мамы и ее светлых волосах, которые рвет ветер, бросая мне в лицо. Воздух дрожит, словно пронизанный серебряным светом; мерцают белыми искрами пушистые ветки запорошенных снегом сосен, расступающихся перед нами. Над крышей вокзала поднимается солнце. Холодное, бледно-желтое на фоне серых облаков. Я обнимаю маму за шею, прижимаюсь к ледяной, влажной щеке. Она что-то бормочет себе под нос, одной рукой придерживая меня, а второй натягивает шапку на мою голову плотнее. Прислушавшись к ее нежному голосу, я узнаю считалку, которую мы используем, во время игр, в которых всегда только три участника. Я, тетя Тоня и мама.
Шесть-три, черепаха,
Два-четыре, пальмочка,
Пять на паруснике опять.
Уплывает вслед за ним,
Весь в полосочку дельфин.
Остаешься ты один!
— Мы же не прячемся, мам, — говорю я, заглядывая в ее лицо, в прозрачные голубые глаза, задумчивые, грустные, немного испуганные.
— Мы едем домой, милый, — отвечает она.
— Но наш дом там, — возражаю я, показывая рукой в обратную сторону.
— Нет, Жень. Наш дом совсем в другом месте. Мы поедем в Америку. Тебе там понравится. Все будет хорошо. Никто нас не найдет, мой маленький. — Холодные губы целуют меня в кончик носа, и я вижу, совсем близко вижу ее лицо, мамина щека становится мокрой. Она плачет. Сначала тетя Тоня, теперь мама.
— Я не хочу в другой дом, — с тревогой говорю я, и она останавливается. Долго-долго смотрит мне в глаза.
— Нам нужно уехать, Женя. Ты же у меня большой мальчик. Ты все понимаешь. — Она порывисто прижимает меня к себе, и я замолкаю, уткнувшись носом в ее плечо. Мне становится грустно и горько. То, что мама плачет — плохо. Она никогда не плачет. Она весёлая, такая же, как тетя Тоня.
Мы заходим в здание вокзала. Тепло, шумно, иней быстро стекает с ресниц холодными каплями, щеки вспыхивают, отогреваясь. Мама оглядывается по сторонам, словно кого-то ищет, а потом, сажает меня в кресло, рядом с бабулькой в зеленом пальто и красном берете, стягивает на моей груди концы шерстяного платка. Мне не нравится находиться в шумном, многолюдном и незнакомом месте. Я хочу домой, в теплую кровать, к своим игрушкам, мягкой подушке и утренним творожникам со сметаной.
Вспомнив про любимый завтрак, я чувствую, как урчит в желудке. Мы не успели поесть с утра.
— Ты посидишь, а я отойду ненадолго? — мама ласково проводит ладонью по моей щеке, голос грустный, тихий. Поворачивается к бабушке в зеленом пальто: — Вы не присмотрите? Мне нужно билеты купить.
— Конечно, милая. Иди. Я отвлеку мальца, — добродушно кивает старушка.
— Я на минутку, малыш, — Мама нежно улыбается мне, но глаза ее остаются грустными. Она нерешительно прижимает к себе сумку, переводя взгляд на большие окна вокзала, вздрагивает, а потом застывает. Ее руки дрожат, голубые глаза блестят, словно снова слезы на подходе, растерянно оглядывается по сторонам, кусает губы.
— Пожалуйста, присмотрите за моим сыном, — повторяет охрипшим голосом, обращаясь к старушке, и порывисто обнимает меня, целуя в щеку. Ее губы ледяные, словно до сих пор не отогревшиеся. От нее по-родному пахнет ванилью и корицей. Вкусно, сладко, как пирог, который мы еще вчера все вместе съели, а аромат остался, на волосах, на одежде. — Я очень тебя люблю. Больше всех люблю. Никуда не уходи. Дождись, маленький мой. Я… вернусь, — шепчет мама и уходит, сливаясь с толкущейся в зале ожидания толпой.
— И куда вы с мамой уезжаете? — добрым голосом спрашивает старушка, повернувшись ко мне и заглядывая в лицо. Я думаю о пироге и о творожниках, которые тетя Тоня без нас будет есть на завтрак, о слезах в голубых маминых глазах и об Америке какой-то загадочной.
— Домой, — отвечаю я, и, спохватившись, пытаюсь найти взглядом среди снующихся туда-сюда тепло одетых людей с сумками и чемоданами стройный силуэт мамы в черном пальто. — В Америку, — добавляю с важным видом.
— В Америку? — удивленно переспрашивает бабушка. Улыбается, как маленькому и несмышленому. — Ты что-то перепутал, милый. Поезда в Америку не ходят.
Она хочет еще что-то спросить, но тут к нашим креслам подходят высокая женщина и мужчина с густыми усами и лысой головой. Называют старушку в зеленом пальто и красном берете «мамой» и уводят за собой. Поезд прибыл. В Москву поезда ходят. А в Америку нет. Почему?
Бабулька замешкалась, с беспокойством глядя на меня.
— Мне пора ехать, малыш. Ты дождись маму. Никуда не уходи. Хорошо?
Я киваю, улыбаюсь на прощание, машу рукой. Какая глупая бабушка. Куда я могу уйти без мамы?
Я жду. Жду. Время идет, а мама все не возвращается. Пассажиры один за другим поднимаются с кресел и уходят неизвестно куда. Садятся в свои поезда, которые никогда не приедут в Америку и умчатся прочь. Их места занимают другие. Суетятся, спорят, прощаются. Некоторые бросают на меня хмурые вопросительные взгляды, да так и проходят мимо. Торопятся. Некогда им остановиться, спросить, кого ждет этот мальчуган, закутанный в шерстяной платок, почему один и где его родители. А я нос варежкой вытираю и жду. Мама вернется. Она же обещала. И вдруг на меня накатывает страх. Потерялась, наверно! Ну, конечно же! Мы ни разу не были в этом месте и вообще никогда далеко не отходили от дома тети Тони. Только в магазин и аптеку. Или еще навещали тетю Тоню в школе, где она работает учительницей, и мы все вместе пили чай с пирогами в столовой.
Я стараюсь не плакать, вглядываясь в лица всех входящих и выходящих через тяжелые двери людей. Точно потерялась! Что же делать теперь? Как найти? Неожиданно, среди поспешно покидающих вокзал, мелькнул силуэт в черном пальто.
— Мама, я здесь! — кричу я, и выскакиваю следом. Такое же пальто, как у мамы, и волосы светлые из-под шапки выбиваются. Она! Она! Нашлась. Мамочка моя! Я бегу по снегу. Он хрустит, скрипит под ногами. Полная дама в шубе и солидный дяденька преграждают мне путь, поймав за воротник.
— Кто тут у нас такой шустрый? Мальчик, ты потерялся? Ты чей? — спрашивает дама в шубе, но я не смотрю на нее. Только вперед. Черное пальто, светлые волосы... Она оборачивается, и, вскрикнув, я закрываю лицо варежками. Ошибся. Не она. Сердце быстро-быстро бьется. Чужие руки держат за воротник.
— Надо позвать милицию. — Раздаётся над ухом. — Мальчишка один. Потерялся, наверное.
— Не один. С мамой. Я маму ищу, — кричу отчаянно, вырываюсь, шерстяной платок и одна варежка остается там, на дороге. Со всех ног бегу прочь, бегу так быстро, как могу. Холодный ветер обжигает лёгкие, изо рта вырывается белый пар. Я не разбираю дороги, хлопья снега летят в глаза, колют ледяными иголками. Сапоги проваливаются в сугробы почти полностью, снег попадает внутрь, забивается под теплые ватные штаны. Я замедляю бег, задыхаюсь. Мне страшно, страшно, что незнакомые люди догонят меня и увезут с собой, но еще больше боюсь не найти маму. Она же просила меня ждать. Я во всем виноват, убежал, не послушал. Что теперь делать?
Как вернуться обратно? В какую сторону? Сдерживая судорожные всхлипы, рвущиеся из груди, я оглядываюсь по сторонам. Меня оглушает внезапная тишина, нарушаемая только свистящими порывами ветра и моим хриплым дыханием. Белые сугробы и торчащие обледеневшие черные голые ветки, а над ними вороны, кружат, смотрят темными бусинами глаз... Страшно.
— Мама, где ты, — слабо шепчу я, горячие слезы обжигают глаза. — Я потерялся, — время от времени всхлипываю, продолжая идти наугад. Снег забивается в сапоги по самое голенище. Озябшая рука в кармане немеет. Бреду наугад, боясь остановиться хотя бы на минутку, боюсь обернуться и увидеть все то же бесконечное белое поле, стаи черных воронов над головой. В ушах стоит гул, я отчаянно пытаюсь вспомнить, с какой стороны прибежал. Не могу. Бросаюсь во все стороны. Никого. Ни одной живой души. Ни гудков поезда, ни шума вокзала. Сил совсем не остается, усталость берет свое. Оказавшись возле полуразрушенного сарая, я приседаю на кучу какого-то тряпья, прижавшись к стене. Дрожу от холода, трясусь всем телом, стучу зубами, продолжая угасающим голосом звать маму. Хрипло, едва слышно, пока не исчезают все звуки. Перед глазами мерцают белые точки, сливаясь в призрачный туман. Обледеневшие ресницы тяжелеют, и вдруг мне становится тепло и спокойно, как несколько часов назад — в уютных нежных объятиях. Ваниль и корица... Мне кажется, что она рядом, вернулась и обнимает меня, согревая, укачивая, и я слышу ее голос, который повторяет нашу любимую считалку:
Шесть-три, черепаха,
Два-четыре, пальмочка,
Пять на паруснике опять.
Уплывает вслед за ним,
Весь в полосочку дельфин.
Остаешься ты один….
***
США, штат Иллинойс. Чикаго.
29 ноября 1995 г.
«Мой дорогой друг!
Спешу сообщить тебе, что я выполнил твое поручение, которое оказалось весьма хлопотным и сложным. Но результат должен тебя удовлетворить. Однако мне не удалось получить сведения о нахождении некой собственности, которую ты стремился вернуть. Я буду продолжать поиски, и рано или поздно они приведут к успеху.
Я передал твое послание, и, к сожалению, не получил ответа. Слишком эмоциональный момент, непростой. Это произошло быстро, с минимальными страданиями, и без последствий, которые могли бы побеспокоить тебя.
Мой дорогой друг, вся бюрократическая и юридическая сторона вопроса соблюдена, она вернется домой частным самолетом завтра в два часа дня.
P.S. Она была отважной и красивой женщиной. Никогда еще задача не была для меня столь тяжелой. Надеюсь, мои моральные мучения будут достойно вознаграждены.
Твой верный слуга Р.
Остров Тенерифе, Канарские острова, Испания Рассвет разбросал по светлеющему небу, с угасающий россыпью звезд, алеющие и розоватые блики. Рождающееся из бескрайнего обманчиво-спокойного океана солнце окрасило темные воды в кровавые цвета. Полная тишина нарушалась только шумом океана. Величественного, мощного, бесконечного. Млечный путь, рассекающий многоцветное небесное полотно, медленно таял. Солёный ветер мягко толкал невысокие волны на берег. Размеренно, лениво. Одна за другой они накатывались на песок, оставляя незатейливые дары: ракушки и кусочки водорослей.Высокая темноволосая девушка в коротких шортиках и футболке, медленно брела вдоль берега, оставляя на песке, перемешанным с мелкой галькой, следы от голых ступней. Она держала в руках небесный фонарик, ее длинные почти черные локоны развивались на ветру, взгляд был прикован к багровому горизонту. Наблюдая за рождением светила, она остановилась в нескольких шагах от кромки воды, о
Три дня спустя. — Привет, мам, — тихо говорю я, опуская цветы перед аккуратным мраморным надгробием. Мой взгляд задерживается на выгравированном в камне имени. Эмма Спенсер. Сердце застывает, скованное холодом и болью. Время тронуло мрамор мелкими трещинами, но оно бессильно перед моей памятью, которая неумолимо возвращает меня в тот самый страшный день каждый раз, когда я прихожу сюда. С оголенной душой и разбитым сердцем, с ранами, которые никогда не затянутся. Уродливые открытые не рубцующиеся шрамы приносят мучительные страдания, но я позволяю им кровоточить сейчас. Эта боль почти желанна, она очищает, позволяет напомнить, ради чего я все еще дышу. Не дает мне запутаться, потеряться, погрязнуть в сомнениях. Здесь я опускаю маску и позволяю себе быть тем, кого она знала и любила, когда была жива.Городское кладбище и могила матери все равно, что чистилище для моей души. От надгробия веет покоем и холодом, но я все равно чувс
Четыре дня... Четыре дня я не видел Фей, не прикасался, не ощущал кожей, не слышал ее голос, не забывался в грешном безумии нашей страсти, вспыхивающей при каждом столкновении взглядов. Мои эмоции и контроль пасуют перед Фей, я не думаю, не пытаюсь быть острожным, я беру то, что она дает, и получаю еще больше, но насыщение не приходит. Фей держит меня своими хрупкими руками, крепко, намертво, так как никто и никогда больше не сможет. И я понятия не имею, как ей удается, и почему именно она, а не любая другая. Ни годы, ни новые лица не стерли ее след в моем сердце. Я сам выбрал Фей и не смог отпустить. Может быть, я немного мечтатель, хотя и далеко не романтичный герой, грешный и циничный, испорченный и развращенный, но мне хочется быть кем-то другим в ее лазурных глазах. Территория Фей — это мой билет в счастливое прошлое, убежище от неприглядной реальности, жесткости, усталости и сложностей, от ненависти, собственного несовершенства и безумия этого мира. Рядом с ней я верю, ч
В мрачный кричащий роскошью особняк, который отныне должен стать моим домом, я возвращаюсь в восемь вечера следующего дня. Два дня, проведенные в потоке новой информации, морально опустошили меня. Смертельная усталость и раздражение — вот, что я чувствую, переступая порог ненавистной обители Морганов.Отдав дворецкому пальто, я уверенно прохожу в ярко-освещенную гостиную. Из боковой двери появляется невысокая миловидная темноволосая девушка в униформе горничной.— Добрый вечер, мистер Морган. Подать ужин? — вежливо спрашивает брюнетка. Я неопределённо пожимаю плечами, снимая галстук и расстегивая пиджак. — Ваш дядя обычно ужинал в девять, — добавляет она, опуская взгляд в пол.— Тогда не будем нарушать традиции. Я пойду к себе, приму душ. Сообщи Аннабель, что мы будем ужинать, как обычно, и в полном составе.— А мистер Джош?— Я сам о нем позабочусь.— Хорошо, сэр, — послушно кивает
В технических характеристиках продукции, выпускаемой заводом по производству полимерных изделий, мне не дала утонуть с головой, окончательно запутаться и впасть в уныние Ребекка Томпсон, упомянутый ранее заместитель Логана Моргана, удивив меня четким пониманием работы завода и знанием всех нюансов в данной сфере деятельности. Мне понравился ее подход к делу. Умеренный, тактичный, собранный и линейный. Мисс Томпсон сразу продемонстрировала профессионализм высокого уровня, и заверила меня, что донесет главные принципы в максимально-сжатые сроки поэтапно, без суеты и путаницы. Она начала с экскурсии по цехам, коротко и без использования сложной терминологии, озвучила основные проблемы, недоработки и перспективы развития каждого этапа производства, попутно представляя нового босса, то есть меня, персоналу и среднему управленческому звену. Томпсон сделала акцент, на необходимости модернизации имеющегося оборудования, расширение ассортимента, увеличение объемов производства, и плавн
Долгий, безумно долгий рабочий день, ни одной свободной минуты, контракты, встречи, совещания, планы, графики, отчеты. Новые лица, официальные улыбки, деловой тон, остывший кофе, несъеденный обед, а я думаю об обещанном ужине, считая минуты, улыбаясь невпопад, когда вспоминаю разбросанные белокурые локоны Фей на подушке. Даже Кайла заметила мою рассеянность. Я не собран, погружен в себя, теряю нить разговора, путаю цифры, слишком часто смотрю на часы. Вечер наступает не так быстро, как хотелось бы. Совсем не быстро. Но я рано радуюсь, покидая офис твердыми уверенными шагами, походкой человека, который точно знает куда идет и чего хочет. Желания и обстоятельства — вечные оппоненты. Гребаный айфон начинает дребезжать в кармане пиджака, когда я захожу в лифт. Один взгляд на дисплей, и я уже знаю, что моим планам на приятный ужин с мисс Уокер не суждено сбыться. Чертыхнувшись, отвечаю на вызов, ощущая давящее напряжение в скулах.— Да, Логан, — произношу, как вс
В квартиру, которую купил для Фей сразу после ее переезда, я захожу первым. Она, как минимум, еще час проторчит в офисе, а у меня есть время принять душ и заказать еду из ресторана. Чувствую себя немного виноватым за то, что накричал на нее, как оказалось, абсолютно без причины. Закрывая за собой дверь, я бегло прохожусь пристальным взглядом по просторной гостиной. Как всегда, идеальный порядок. Я бы сказал стерильный. Фей любит чистоту, у нее отличное чувство стиля, но она совершенно не умеет готовить. Не считаю отсутствие кулинарных способностей серьезным недостатком, но завтрак в постель из рук любимой женщины порадовал бы любого. А у нас в этом плане все наоборот — завтрак готовлю я, пока Фей нежится в кровати. Мне не сложно. Когда-то я точно так же заботился о Эби и Гекторе. Когда я думаю о них, об отце, которые живут где-то далеко от меня, в груди начинает неприятно ныть. Это старая боль, и она утихает только рядом с Фей. Вряд ли она осознает, что делает для меня одним с
Три месяца спустя — Слушай, я принес тебе информацию. Прилетел из другого города, сэкономил твоё время. За месяц две сорванные сделки, многомилионные убытки, нехилые откаты копам. Два постоянных партнёра расторгли договорённости с Логаном. Завтра папашу вызывают в главный офис Медеи оправдываться перед Моро и правлением. Так скажи, какого черта, ты опять не доволен? — вальяжно развалившись в кресле напротив, с неприкрытым раздражением интересуется Зак. Дергает петлю галстука, в котором ему явно некомфортно, другой рукой он взъерошивает свои светлые волосы. Отвечать я не спешу, задумчиво глядя в прозрачные зеленые глаза Зака, в которых невозможно что-либо прочитать. Его зрачки в нормальном состоянии, но он все равно выглядит странно. Не могу понять, что не так с этим парнем. Может просто я ни разу еще не видел его в своем офисе.— Тебе не стоило являться в Сент-Луис и вваливаться в мой офис, — устало поясняю я. — Тво
— Здравствуй, Фей, — мягко произносит мой голос, когда между нами остается не больше пяти шагов. А в голове крутятся слова Зака, сказанные совсем недавно: «Немного поболтали, потом поехали в отель, потрахались на славу и разошлись. А пару недель снова пересеклись, но уже в клубе. Я снял ей квартирку, и иногда навещаю, когда хочется трахнуть гламурную цыпу, а не малолетнюю потаскуху...» Неужели это о ней? Во рту появляется горечь, в груди неприятно колет.Как же так, Фей?— Это и правда, ты. Я думала, что мне показалось, — с придыханием произносит она. Глаза светятся, мерцают, как драгоценные камни в серьгах и ожерелье. Фей останавливается в шаге от меня. Улыбка дрожит на коралловых губах. А я дышать забываю, вся злость уходит, адреналин бежит по венам, и я просто смотрю в бирюзовые глаза девушки, которые так и не смог забыть, хотя видел много других: и ярче, и красивее. Немею точно так же, как в свои семнад
Welcome to GoodNovel world of fiction. If you like this novel, or you are an idealist hoping to explore a perfect world, and also want to become an original novel author online to increase income, you can join our family to read or create various types of books, such as romance novel, epic reading, werewolf novel, fantasy novel, history novel and so on. If you are a reader, high quality novels can be selected here. If you are an author, you can obtain more inspiration from others to create more brilliant works, what's more, your works on our platform will catch more attention and win more admiration from readers.
Comments