Элвин
Утром братец-буря прислал мерлетту. Сиятельной регентской заднице приспичило прогуляться. Щедро поделившись с окружающим пространством своими эмоциональными, но банальными соображениями по этому поводу я отправился во дворец.
Разумеется, стоило мне подъехать, как разыгралась метель, и поездку отменили. Я сходил с ума от беспокойства при мысли о Франческе. Что с ней? Как она? Не вляпалась ли еще куда пока меня нет? Вчерашний вечер оставил полный горечи и бессилия осадок, но я убеждал себя, что дело в шоке.
Проклятье, ну невозможно же, чтобы она забыла все и навсегда!
Убеждал и не верил. Жизнь не раз доказывала мне: ничего не вернуть. Обретаешь на время, теряешь навсегда.
День во дворце стал настоящим испытанием. Особенно когда к нашей милой компании присоединился Марций Севрус. При виде его самодовольной рожи у меня путались мысли от бешенства. Неотступно сверлило навязчивое и самоубийственное желание выколупать ублюдку лишний глаз.
Увы, это грозило неприятными последствиями – мне, Братству и Франческе. Так что пришлось ограничиться издевками. Музы были благосклонны и подарили вдохновение, поэтому князь Церы откланялся уже через полчаса. Чуть позже сбежал и Стормур. Банально заперся в своих покоях с Исой, запретив мне, словно какому-то лакею, покидать дворец до вечера. Сволочь!
Я слонялся по коридорам, доставая всех встречных фэйри дурными манерами и язвительными шутками. Было тошно в равной мере от себя, ситуации и окружения.
За окном медленно темнело, метель превратилась в бурю, а Стормур не показывался. В довершение всего снова проснулась лиана, рассылая по телу короткие стреляющие импульсы боли. И я не выдержал.
– Какого демона ты мурыжишь меня здесь?! – почти прорычал я, пинком открывая дверь в его комнаты.
Регент был не один, но я пребывал в такой ярости, что плевать хотел на присутствие его сестры.
Стормур медленно поставил чашку и промокнул салфеткой губы. На высокомерном лице заиграла довольная ухмылка.
– Ты возвращаешь свой долг, Страж. Охраняешь меня от врагов.
– Я хожу по коридорам и порчу подданным Исы настроение. Гриска с два я смогу защитить тебя, находясь в двух сотнях футов за десятком каменных стен, – с этими словами я придвинул третье кресло и сел, не спрашивая разрешения ни у княгини, ни у Стормура. – А потом тебя загрызет какой-нибудь кабысдох, и ее высочество изгонит меня за то, что я плохо старался. Нет уж! Теперь мы с тобой будем неразлучны как мать и младенец. Догадываешься, кому достанется роль младенца?
Хищным взглядом окинув стол и предсказуемо не обнаружив третьей чашки, бокала или еще какой емкости я завладел молочником. Выплеснул из него молоко на диван рядом со Стормуром, налил себе травяного отвара и откинулся в кресле.
– Не правда ли, сегодня ужасная метель, – светским тоном продолжил я, гадая, как бы отпить из этой штуки и не облиться. – Не желаете ли сделать что-нибудь с этим, Ваше Высочество?
Ее губы дрогнули в еле сдерживаемой насмешливой улыбке.
– Я не вмешиваюсь в погоду без необходимости.
– По мне, так сейчас самая необходимость. Еще немного и от всего Рондомиона останется только пара этажей моей башни.
– Да что ты себе… – начал белый от бешенства регент.
– Стормур! – окрик княгини ожег, как удар плетью. Лорд-буря глотнул воздух и замолчал, сверля меня полным ненависти взглядом.
Иса пристально взглянула на брата, потом на меня.
– Иди к своей девочке, Элвин.
Умница ведь! Восхитительная умница!
– Спасибо.
Даже не помню, когда последний раз в Рондомионе была такая буря. Мело так, что я дважды чуть не заблудился, следуя знакомым, тысячи раз хоженым маршрутом. Уже в деннике Гейл попытался укусить меня, получил тычок в морду и обиженно заржал, высказывая все, что думает о хозяевах, гоняющих лошадей по такой непогоде.
Дом встретил теплом и запахом выпечки. Я скинул облепленный липким снегом плащ, стянул сапоги и прошел, оставляя мокрые следы на паркете. Хотелось переодеться, развалиться в кресле у камина, выпить теплого глинтвейна…
Еще хотелось увидеть Франческу, но при мысли о ней накатывала совсем несвойственная мне робость.
Гриски знают, как теперь разговаривать с сеньоритой.
Вчера любые мои слова и любые действия вызывали у нее только неприятие и страх. И, сожри меня Черная, видеть отвращение на ее лице было больно.
Поэтому я направился не наверх, а в гостиную. И конечно, по паскудному закону бытия Франческа находилась именно там.
Она любовалась на портрет. А я любовался ею, захваченный болезненным ощущением утраченного счастья. Совсем недавно, пару недель назад можно было подойти, обнять ее сзади, коснуться губами виска, поймать полный любви и нежности взгляд и почувствовать, как она прижимается в ответ.
Портрет над камином висел молчаливым свидетелем прошлого, подтверждая – было, не привиделось.
– Ненавижу позировать, но ты захотела его в подарок на день рождения, – мягко сказал я.
Она вздрогнула всем телом, как воровка, застигнутая на месте преступления. Медленно обернулась, скорчила неприязненную гримасу.
– Ты вернулся?
– Как видите, сеньорита. Все хорошо?
Да, вопрос, наверное, прозвучал глупо. Но я всего-то хотел спросить не случилось ли чего в мое отсутствие.
– Хорошо?! – полным желчи голосом переспросила она. – Нет, все совсем нехорошо! Потому что я одна, в чужом городе, далеко от родных и меня убеждают, что я жена человека, которого ненавижу!
Я вытерпел это. И даже попробовал улыбнуться в ответ:
– Когда ты так излагаешь, звучит и правда не очень.
– Не очень?! – ее губы скривились так, будто она вот-вот заплачет. – НЕ ОЧЕНЬ?!
Проклятье! Ну вот как с ней общаться?!
Она зажмурилась, словно отгоняя слезы. А потом выпрямилась и гордо откинула назад голову. Я хорошо помнил эту позу и эту маску неприступной стальной леди. «Я – Франческа Рино – вызываю вас на бой!».
Никогда не любил сталкиваться с этой стороной личности сеньориты. Тяжело сдержаться и не принять отчаянный вызов, но принимать его нельзя. Мы оба понимали, к чему ведут такие сражения.
…но мне нравилось наблюдать, как она включает некоронованную королеву с другими. Как искусно и умело гнет людей и обстоятельства сообразно своей воле и желаниям.
– Ты сказал, что я свободна, – прозвучал ее холодный голос. – Тогда я хочу вернуться в Рино, к отцу.
Наверное, я это заслужил. Когда-то давно сеньорита так и не предъявила счета. Зато теперь придется заплатить по полной.
– К брату, – поправил я.
Она нахмурилась:
– К брату?
– Твой отец умер. Риккардо уже пять лет, как правитель вольного герцогства Рино, – я вздохнул. – Возможно, навестить его хороший выход. Нужно время… Риккардо будет рад тебя видеть, Фран. И он, и Габриэла.
– Кто?!
– Его жена – Габриэла Альварес. Камилла и Алессандро тоже, наверное, соскучились по тете.
Она поникла, и обозвал себя бессердечным ослом. Не стоило так вываливать на нее все сразу.
Парадоксально, но меня за ту сделку Франческа простила. А отца при жизни так и не смогла. Она не виделась с ним ни разу за эти годы. И на похоронах стояла прямо – гордая и равнодушная.
…а потом вечером плакала в моих объятиях. Плакала и говорила, говорила, выплескивая накопившуюся за годы обиду.
Я снова вздохнул и подошел к ней. Поддержать, если она позволит.
– Фран, прошло двадцать лет. Многое изменилось…
– Ты украл мою жизнь! – выкрикнула она звенящим от слез голосом. – Ненавижу тебя!
И выбежала из комнаты.
Элисон Я проснулась от запаха еды. Прямо передо мной на огне бурлил котелок, распространяя по комнате божественный аромат. Над ним с ложкой в руке сидел фэйри, помешивал и следил, чтобы варево не убежало. – Доброе утро! Я буркнула что-то неопределенное в ответ. При виде Рэндольфа неожиданно накатило смущение. Вчера, в темноте, после лютой метели, все казалось таким естественным и правильным, а сегодня я не знала, как себя вести. То есть – я по-прежнему ни о чем не жалела. И с удовольствием повторила бы, хотя низ живота слегка побаливал. Но вести себя, как ни в чем не бывало, не получалось, хоть тресни. – Ты голодная? – Немного. На самом деле, я была жутко голодной. Кажется, коня готова съесть. Сырым. Но мужчинам нравятся воздушные и нежные девушки-птички, которые питаются светом и музыкой. А я хотела нравиться Рэндольфу. Так что делала вид, будто совсем не интересуюсь содержимым котелка. И Рэндольфом тоже не ин
Я изумленно приподнялась, поймала взгляд Рэндольфа, и мне стало странно.На меня никогда в жизни так не смотрели! Никто. В этом взгляде отражались и любовь, и восхищение, и забота, и нежность и еще тысячи разных “и”, выразить которые мне не достало бы слов. Так не смотрят на любимую женщину. Так смотрят на единственного, обожаемого ребенка. На статую божества. На что-то, что превыше жизни.И я внезапно ясно осознала, на что намекали оба фэйри. Рэндольф помогает мне совсем не из-за Терранса.– Рэндольф, что это такое? Почему?– Что “почему”?– Почему ты так… ко мне?Он все понял. И не стал играть словами, как Терри.– Ты моя судьба, Элисон. Но не бойся. Это не значит, что я – твоя.– Не бывает так, чтобы кто-то был чьей-то судьбой! Это для поэтов.– Бывает, – спокойно возразил фэйри. – Моя жизнь и все, чем я владею – твои. Я убью и
Мы больше не возвращались к этой теме. Я как-то прямо разом поняла, что бесполезно. Можно сколько угодно плакать, упрашивать, дуться, кричать и делать нам двоим больно, Рэндольф не отступит. Будет виновато улыбаться и терпеть, сколько нужно. А если я потом сменю гнев на милость, сделает вид, что ничего не было.Если бы я могла, сделала так, чтобы он меня разлюбил. Разве это любовь, когда нет выбора? А может, выбор и был, просто фэйри не хотел его видеть.Наверное, надо было не разговаривать с ним, показывать, как я зла, как не могу смириться со всем этим бредом про “судьбу”. Но я ужасная эгоистка. Мне хотелось его целовать и таять в объятьях. Просто от осознания, что наша близость может оборваться, обязательно оборвется, что все это не навсегда и закончится совсем скоро, Рэндольф в одночасье стал мне бесконечно дорог и важен. И я пыталась на прощанье подарить ему все, что могла, в глупой надежде, что судьба посмотрит на наше счастье и даст нам шанс. Известн
Франческа– Впусти меня, – умоляет тот, за стеной на разные голоса.Удар. Еще удар.– Впусти, Фран! Пожалуйста!Я сижу на полу у двери. Я всегда появляюсь здесь, возле запретного, запертого. Страшного за тонкой деревянной преградой.Оно ломится каждую ночь. И чтобы сбежать от него надо пройти по осколкам.Встаю. Ступаю, оставляя кровавые следы. Весь пол усеян битым стеклом, а я босая. Босая, в ночнушке – как засыпала.Помню этот сон. Он повторяется раз за разом. Тягостный, пугающе правдоподобный. Словно и не сон вовсе.Смести бы мусор на полу, да нечем. Не руками же…Делаю шаг, стопу сводит от боли. Закусив губу, выдергиваю впившийся осколок. Кровь капает на пол – горячая и липкая, растворяет кусочек битого зеркала в моих руках, как льдинку.На секунду меня пронзает острое чувс
ЭлисонЯ сбежала от него утром, перед завтраком. Лучше было сделать это ночью, но у Рэндольфа слишком чуткий сон. А так он ничего не заподозрил, когда я вышла, вроде бы на минутку. Успела добежать до уже оседланной лошади прежде, чем воин спохватился. Сунула загодя написанное письмо в сумку его коня. И ушла по Изнанке.Не умей я ходить между двумя мирами, я бы, конечно, от Рэндольфа никогда не смогла сбежать. Было немного страшно, но больше за него: как он будет один, среди людей, без знания, как и что у нас устроено, со своими слишком приметными глазами и без возможности в любой момент попасть в привычный мир. Но я надеялась, что фэйри справится.Так у меня разом появилась целая куча новых проблем. Как будто прежних было недостаточно. И главным вопросом стало – что же делать дальше? Возвращаться домой? Нельзя, там Блудсворд. Пытаться как-то устроиться на Изнанке? Сразу вспоминались слова Терри о том, что “ничейный человек – до
Элисон Небо нависало над менгирами вогнутой чашей. Свободная от снега площадка на вершине холма раскрывалась навстречу небу, вызывающая в своей наготе. Замшелые камни, что опоясывали холм полукругом, справа и слева упирались в серую скалу причудливой формы, у подножия которой стоял алтарь. Здесь даже пахло по-другому. Не морозом и лесом, но мокрым камнем и почему-то грозой. Я прошла меж двух каменных стражей и ступила на промороженную, бесснежную почву в клочках пожухлой травы. Это место… в нем было что-то знакомое, словно я бывала здесь, да позабыла – все стерлось, выветрилось из памяти. Разошлась сплошная пелена над головой. Из облачной толщи упало несколько косых солнечных лучей, подсвечивая путь к жертвеннику и сам алтарь – прильнувший к телу скалы, темный и бесконечно древний. Над ним нависала фигура, высеченная в скале. Просторный балахон скрадывал ее очертания также, как капюшон скрывал лицо. Бедра статуи перетекали в необработ
Машина лязгала, ходило бердо. Поблескивали десятки, сотни рычагов, от которых шли ремни и цепи к малым и большим колесам. Одни шестерни крутились так быстро, что сливались в сверкающее пятно, другие вращались медленно и степенно.– Я хочу поменять судьбу Рэндольфа, – с напускной храбростью, которой не ощущала, объявила я.– Тогда выбирай рычаг.– Какой? – я растерялась.– Любой. Ты же вносишь хаос в предназначение.Вот тут мне стало боязно. Но не настолько, чтобы отступить. Я трижды обошла кругом ткацкую машину, задерживаясь у каждого рычага. Наконец, сделала выбор и налегла руками и плечом на рукоятку большого медного колеса. Больно кольнуло у ключицы. Медленно, нехотя колесо стронулось с места. Я давила всем весом, чувствуя, как оно медленно поддается.Поворот, другой, третий. Маховик скрипнул, пришел в движение. Тронулся стоявший до этого маятник, затикал большой циферблат над головой. Сменили направлен
ЭлисонЛуч солнца погладил щеку. Я зажмурилась, не желая расставаться со сном. Кажется, снилось что-то хорошее, но бестолковая память выронила это “что-то” на полпути к реальности. Сон выпал, как зерно из дырявого мешка. Я заворочалась, пытаясь устроиться поудобнее, и в бок впился острый камень.Этого хватило, чтобы по-настоящему проснуться. Я села и поняла, что сижу на алтаре. Вокруг полукольцом возвышались менгиры, за спиной начиналась скала. Большая глыба камня, смутно похожая на фигуру в балахоне, нависала над головой.Как я могла заснуть здесь, на холодном, насквозь продуваемом всеми ветрами холме? Почему не замерзла насмерть, и как долго длился сон?Я со стоном слезла с камня, послужившего мне ложем. Кому бы из богов ни был посвящен этот храм, надеюсь, он не почувствовал себя оскорбленным подобным пренебрежением. Привычная тусклость красок вокруг подсказала – я нахожусь в реальном мире и это, пожалуй, было неплохо.
ФранческаВещь, когда-то бывшая ошейником, лежит перед нами на столе. Вид у нее откровенно жалкий – кожа измусолена и пожевана, хуже, чем штора в гостиной. Серебряный оклад вокруг маленького камушка по центру почернел, а по самому камню теперь змеится трещина, разделяя его наискось.Элвин, прикрыв глаза, водит руками над артефактом, пытаясь оценить его состояние. Я сижу рядом и стараюсь даже дышать неслышно, чтобы не помешать ему.Если он… если мы… если это еще возможно восстановить артефакт…Боги, пожалуйста, сделайте, чтобы это было возможным!Потому что если не получится, то я…За этим «если не получится» была злорадная улыбка вечности. Время, которое собирает с людей свою дань. Старость, которая придет за мной, чтобы разлучить нас.Навсегда.Почему, ну почему я была такой идиоткой?! Почему попросила снять ошейник? Почему не спрятала потом его как следует?
ВанессаЭтот человек прибыл в Гринберри Манор после обеда. Спешился, отдал поводья конюху, отдал дворецкому визитку и проследовал в гостиную.– Ждите здесь, – важно объявил дворецкий. – Я извещу миледи.Ожидание затянулось, но гость не выказывал признаков беспокойства. Он неторопливо обошел комнату, осматривая изящную обитую сафьяном мебель, буфет с резной дверцей, шелковые обои. Порой на его молодом и довольно привлекательном лице мелькала одобрительная улыбка. Остановился у клавикорда, откинул крышку и наиграл двумя пальцами первые аккорды популярного романса.Увлеченный инструментом, он не видел, как в дверях замерла женщина. Болезненно худощавая, со следами былой красоты на лице, которые угадывались даже под слоем белил и румян. Несколько легкомысленное платье, куда более уместное на юной кокетке, чем почтенной вдове, спорило с заметной сединой в рыжих волосах.Прежде чем войти в гостиную женщина бросила корот
РэндольфПо безмятежной лазури небес проплывали легкие, кучерявые облака. День выдался не по-февральски теплым, и в воздухе уже вовсю ощущалась близость весны.– Отрадный денек, – усмехнулся в бороду старик Хэтч. – Ишь, как все осело.Запряженная в телегу мосластая лошаденка, лениво брела по занесенной снегом тропе. Добравшись до тенистого распадка между двумя холмами, куда не проникали солнечные лучи, она замедлила шаг, а после и вовсе встала, демонстрируя всем своим видом немощь перед силами природы.– Треклятый снег, – ругнулся Ник Картер и снова спрыгнул с телеги, чтобы очистить обода. – Кончай прохлаждаться, бездельник, и помоги мне. Иначе, видит Тефида, нам вовек не добраться до Фалькон нест. Или ты хочешь заночевать в окрестных лесах?Хэтч засмеялся тонким, скрипучим голосом:– Куда торопиться, старина? Можно подумать, монашки ждут тебя после того, как на прошлой неделе у них
Звук снизу заставляет меня слететь по лестнице. Я почти вбегаю в холл, уже не заботясь, чтобы демонстрировать показное равнодушие.– Почему тебя так долго не было?!– Дела, – буркает он, едва удостоив меня взглядом, и поднимается наверх, тяжело опираясь о стену рукой.Я смотрю ему вслед, задыхаясь от возмущения. Я так его ждала, а он… он…Первый порыв – устроить скандал, потребовать внимания, надуться. Но тут внутри меня словно вспыхивает ярко-красная надпись «Нельзя!». И где-то в глубине сознания появляется другая Фран – более спокойная, взрослая. Появляется, чтобы вполголоса заметить, что у Элвина тоже есть желания и потребности. Что он выглядит вымотанным до последней степени. Что мужественно терпел все последние недели мои капризы. Что, кажется, с ним сегодня случилось что-то в той части его жизни, о которой он так мало рассказывает. И что неплохо бы поддержать его, или хотя бы не быть такой зако
В надежде сбросить погоню, я трижды переносила нас между мирами. Преследователь не отставал. Несколько раз над головой свистели стрелы. Одна вонзилась в ель над моей головой и разлетелась ледяными брызгами.Мы перелетели холм. Внизу от основного тракта отходила узкая тропинка. Фэйри, не колеблясь, направил коня по ней. Обернувшись, я увидела черные силуэты преследователей и своры гончих в призрачном свете огромной, зависшей над холмом луны. Впереди, вырвавшись на два корпуса, скакал всадник-великан. Он запрокинул голову, увенчанную раскидистой кроной оленьих рогов, и протрубил в рог.Тропка была занесена снегом, и мы сразу потеряли скорость. Свистели ветки, норовя хлестнуть по глазам. Я пригибалась, стискивала немеющими пальцами край седла. Свет луны почти не проходил сквозь нависшие кроны. Правь лошадью я, все закончилось бы плачевно, но Рэндольф видел в темноте лишь немногим хуже, чем днем.Конь под нами хрипел, клочья пены стекали по морде, сиплые выдохи подс
– Я помню ее, – Стормур скривился и брезгливо, носком ноги, перевернул тело на спину тело Кьяры. – Воровка.– И какие же счеты у воровки к регенту Хансинорского двора? – поинтересовался я с обманчивой мягкостью.– Не твое дело.– Еще как мое. Из слов Блудсворда я понял, что ему даром не сдалась эта вендетта. И будь любезен, раз уж я спас твою никчемную жизнь, поделись соображениями: с какой стати служанке так ненавидеть тебя?Стормур выдержал мой взгляд в упор. На высокомерном лице не дрогнул ни единый мускул.– Я был в своем праве, Страж. Она и ее подельник собирались меня обокрасть.– О, вот, значит, как? Обокрасть? И что же ты сделал?Я бросил еще один взгляд тело Кьяры. Спускавшиеся по плечу женщины шрамы здорово напоминали следы от волчьих клыков.Регент пожал плечами:– Я был излишне милосерден. Натравил на них псов. Вор прикончил двух собак, тогда я прика
Говорят, к встрече с Хаосом невозможно подготовиться. Как невозможно предсказать во что инферно превратит живую плоть. Это у магии есть пределы, Хаос же не ведает границ. В Братстве не принято говорить об этом, но прикосновение инферно – самый жуткий тайный кошмар любого Стража.Я ждал боли. Ужаса, смертного холода, полной утраты себя…Ничего не было. Гудящий черный смерч сжался, охватил вскинутую руку. Вой стал выше, пронзительнее, протез кольнуло холодом, перчатка съежилась и истлела, словно ее разъело кислотой. Расширенными глазами я следил за тем, как черная воронка сжимается, втягиваясь в ладонь. Давно утраченная кисть пульсировала, посылая то ощущения невыносимого жара, то нестерпимого холода, то резкой и мучительной боли. То, что было и не было мною – паскудная лиана, проклятый подарочек из долины Роузхиллс, сейчас жило своей жизнью. И оно поглощало инферно. Жадно, как страдающий от жажды пьяница поглощал бы дармовый эль.Спазм боли све
Она не ответила, но попятилась, не отводя от меня взгляда. Искалеченная рука нырнула к поясу. Метательный нож замер в воздухе на том же месте, где только что была игла.– Неправильный ответ, – я взялся за рукоять, одобрительно покивал, отдавая должное балансировке и качеству стали, и бросил на стол, рядом с иглой. – Давай лучше признаем, что первая попытка вышла откровенно неудачной, и попробуем еще раз.Кьяра отступила еще на шаг и наткнулась на стену. Взгляд служанки отчаянно перебегал с предмета на предмет, смуглое лицо побледнело и стало серым.– Знаешь, я никогда не пытал женщин. Я в принципе не очень люблю пытать. Но делаю это неплохо.– Чего ты хочешь? – ее голос дрожал.– Все того же. Информация о твоем хозяине в обмен на мое покровительство. Улыбаешься? Зря. Я не «регентский холуй», как ты изящно изволила выразиться. И мое слово немало значит среди фэйри.Не знаю, почему мне так
В чувство меня привела резкая боль в левой руке. Я стиснул зубы, сдерживая стон, и попробовал открыть глаза. Не получилось. Я почти не чувствовал собственного тела, за исключением давно отрубленной руки, которая болела так, словно снова отросла и сейчас ее кто-то медленно поджаривал на огне.Но эта боль была благословением, она будила, не давала потеряться в беспамятстве. Я напрягся и снова попытался приподнять веки. Проклятье, это было все равно что толкать четырехсотфунтовый камень. Простейшее действие удалось только с третьей попытки.Первым, что я увидел, было лицо хромоногой служанки. Гримаса ненависти уже сплозла с него. Сейчас она рассматривала меня, чуть наклонив голову набок. Потом протянула руку к моей шее и извлекла тонкую черную иглу.– Опять не рассчитала дозу, – равнодушно сообщила она. – Ты должен быть без сознания. Но паралич – тоже хорошо.Я скорее догадался, чем почувствовал, как женщина взяла меня за руку. В поле