Наверное, многие сейчас счастливы. А мое сердце расколото на множество мелких кусочков. Кто-то в данный момент смеется, а я стою на краю могилы. Вернее, стою я возле свежего холмика и смотрю на сиротливые гвоздики, теребимые ветром. Такое чувство, что там я, а не он.
Как ты мог, Виталька? Как мог оставить меня одну? Почему ты так торопился жить?
— Фай, пойдем… — Рая тронула меня за плечо. — Все в автобусе, ждут тебя. В столовке обед остынет.
Говорить сил не осталось, кивнула и, с трудом оторвав взгляд от злосчастных гвоздик, поплелась за подругой.
Ад начался три дня назад, когда среди ночи зазвонил мой сотовый.
— Алло, — ответила машинально, сознание еще не проснулось.
— Фаина Раневская?
Думаете, шучу? Ничего подобного! Меня, действительно, так зовут. Так назвала меня мама, а фамилия досталась от папы вместе с отчеством Витальевна. Больше мне ничего от него не перепало, в том числе и воспоминаний. Витальке повезло больше — его еще и назвали в честь забившего на нас отца. Хотя, повезло ли? Сейчас я в этом сомневаюсь.
— Да. А кто это?
Голос в трубке мужской, грубоватый. Собеседник тяжело сопел, словно только что пробежал кросс.
— Майор Васильев, — представился мужчина.
Сердце предательски замедлило ход, в руках появилась слабость. Я едва не выронила трубку. Еще до того, как узнала, я поняла — с Виталькой случилось что-то страшное.
— Виталий Витальевич Раневский — ваш брат?
Ответить не смогла. Лишь кивнула и тут же услышала:
— Фаина Витальевна, вы меня слушаете?
Я опять кивнула, как болванчик, и хрипло выдавила:
— Да.
— С вашим братом произошло несчастье…
Он продолжал говорить, а меня заволакивал туман, лишая способности слышать. В уши словно вставили беруши, голова кружилась. Единственное, что слышала отчетливо, — биение собственного сердца, тяжелое и размеренное.
— Где он?
— В морге. Вам нужно утром приехать на опознание.
— Хорошо, приеду.
Вот и все. Виталька тоже бросил меня. Сначала мама, потом тетя Вера, а теперь он… Не осталось никого, только я и огромный чужой мир.
— Фай, слушай, может мне пожить у тебя? — Голос Раисы прорвался сквозь туман безотчетных мыслей, которые были моими спутниками последние три дня. — Как ты одна-то?
Я посмотрела на веснушчатое и доброе лицо подруги и затрясла головой.
— Не надо, Рай. Все нормально.
— Ты бы хоть поплакала, — она потерла покрасневшие от недавних слез глаза. — Так же легче.
— Не могу…
Я пыталась плакать, когда просиживала ночи у гроба, глядя на любимое лицо. Но глаза оставались сухими. Рыдало сердце, прощаясь со счастливой жизнью.
Я смотрела на брата и не могла наглядеться. Он как живой, только ужасно бледный. Лицо не пострадало в катастрофе. Оно единственное осталось нетронутым. Все остальное — переломано, искалечено. Патологоанатом сказал, что Виталька получил повреждения, несовместимые с жизнью.
Ненавижу мотогонки! Теперь ненавижу. Раньше любила смотреть, как гонщики стремительно несутся по пересеченной местности, прыгая с трамплинов, заваливаясь на бок на поворотах. Адреналин бурлил в моей крови, заставляя замирать от восторга.
Как я гордилась Виталькой! Он был одним из лучших — сильный, красивый. Чемпион России по мотогонкам. И где он сейчас? В сырой земле. Даже не в земле, а в песке.
— Рай, почему на кладбище песок?
— Что? — Подруга смотрела на меня непонимающе.
— Ну, почему там нет нормальной, качественной земли?
— Фай, ты что? Зачем об этом?.. — Из ее глаз опять закапали слезы. — Перестань…
— Почему все в жизни так по-дурацки? Как жить?
— Фай, поехали ко мне, — шмыгнула она. — Ну, как ты будешь одна? Поживешь немного с нами.
Как же она не понимает, что я не могу? Что же он один будет блуждать по квартире? Ведь говорят же, что дух усопшего еще сорок дней находится там, где жил.
— Не могу. Не переживай, со мной все будет в порядке.
Ее взгляд выражал недоверие. Она что же думает — я попытаюсь покончить с собой? Для этого, как минимум, нужно быть сильным человеком. А я трусиха, всю жизнь пряталась за спиной более сильного брата-близнеца. Он был даже больше, чем братом. Половиной меня. Все решения принимал он, а я безоговорочно подчинялась. Можно сказать, что он жил за меня.
Вспомнилось, как он заставил меня поступить в университет после окончания школы. Я хотела пойти работать, чтобы хоть чуть-чуть облегчить нам жизнь. Он остался непреклонен.
— Фаина, — он меня всегда так называл, когда сердился. В другие моменты я была Пипой. Это прозвище родилось с детства, когда он плохо выговаривал буквы, а меня, почему-то, все называли фифой. — Я смогу нас обеспечить. А тебе нужно учиться.
Он старался, чтобы я ни в чем не нуждалась, работал, как вол, и занимался спортом. Только благодаря ему я закончила экономический факультет, устроилась работать в банк и сейчас неплохо зарабатывала. А он… он разбился. Неужели это и было его предназначением в жизни — поставить меня на ноги?
Воспоминания прервали приглушенные рыдания. Я посмотрела на другой конец стола. Плакала Валюшка — девушка Витали. Наверное, ей тоже тяжело. Хотя, так, как мне, не может быть тяжело никому. Пройдет время, и она забудет моего брата, найдет себе другого. С такой-то модельной внешностью точно долго не останется одна. А кто мне вернет брата? Никто.
Раиса настояла, чтобы проводить меня до дома. Противно моросил дождь, пока мы молча шли по улице. Несколько раз Рая пыталась заговорить, но, видя мое явное нежелание, замолкала, так и не начав.
— Справишься? — единственное, что она спросила возле подъезда.
Я лишь молча кивнула.
Квартира встретила пугающей тишиной. В ней и раньше-то не было оживленно, не считая последних трех дней, когда со мной постоянно находились соседи и сослуживцы. Наверное, поэтому тишина казалась неестественной, звенящей.
Это была квартира тети, а потом наша. Мама умерла, когда нам исполнилось по шесть лет. Тетя Вера, ее старшая сестра, забрала нас к себе. Так случилось, что она не вышла замуж. Старше мамы на двадцать лет, жила одна, недалеко от нас. Так и зажили мы втроем, а мамину квартиру продали, чтобы было на что жить. Других родственников у нас не было. Мама с тетей Верой осиротели, едва маме исполнилось три года. Старшая сестра заменила младшей мать, а потом и ее детям.
Тетя Вера умерла, когда я заканчивала одиннадцатый класс, и остались мы с Виталей одни на целом свете. А теперь не стало и его.
Так хотелось заплакать, но я не могла, глаза щипало от прятавшихся в них слез, но ни единой не пролилось. Словно кто-то запрещал мне плакать.
Я прошла в комнату брата и присела на краешек дивана. Здесь все было, как при нем. Казалось, он вышел ненадолго и скоро вернется. На спинке стула висел его любимый бежевый свитер, на батарее сушилась пара носков, которые он мне категорически запрещал стирать. Говорил, что трусы и носки мужчина должен стирать сам. Письменный стол с компьютером и шкаф-купе такой же, как в моей комнате, только без зеркальной двери. Когда я хотела и ему заказать шкаф с зеркалом, он так возмутился, что долго не мог успокоиться. Втолковывал мне, что никакой он не нарцисс и созерцать себя в зеркале в полный рост не привык.
С удивлением осознала, что сижу и улыбаюсь, разглядывая компьютер. Вспомнила, как учила его им пользоваться, как он психовал, когда не понимал, что я пытаюсь объяснить. Смешной такой, зарегистрировался вКонтакте и в те редкие моменты, когда находился дома, общался с друзьями, слушал музыку, скачивал какие-то фильмы.
Опять подступили слезы и не пролились. Я вышла из комнаты Витали и плотно прикрыла дверь, словно боялась, что кто-то может войти туда и переделать все по-своему.
Нужно что-то поесть и приготовиться к работе. Оставаться и дальше дома неприлично, начальница и так разрешила три дня не выходить. Есть не хотелось, поэтому я ограничилась чашкой чая и бутербродом с сыром. Потом погладила брючный костюм, повесила на плечики и отправилась спать, хоть еще и не было поздно.
И прежняя жизнь осталась за границами воспоминаний. То, что последовало дальше, никак нельзя назвать реальностью.
Проснулась я от промораживающего холода. Пахло хвоей. Тихо шелестела листва, и ничего не видно. Зубы выколачивали барабанную дробь. Тело одеревенело. Мне снится чересчур реальный сон? Но во сне, насколько я знала, не мерзнут по-настоящему. И почему так темно?Я попыталась растереть руки и почувствовала, как миллион невидимых иголок впиваются в кожу. От боли не выдержала и застонала. Попробовала сесть и подтянуть под себя ноги, чтобы согреться. Получилось с трудом.Что происходит? Где я? Физическая боль и холод не позволяли испугаться. Обхватив себя руками, растирала предплечья. Что-то кольнуло в ногу. Я потрогала это место рукой и вытащила еловую иголку, как поняла по запаху. Значит, я сижу на еловых ветках, накрытых какой-то дерюгой.Постепенно проступали очертания помещения. Этому способствовал слабый свет, пробивающийся сквозь щели в бревнах. Наверное, луна…Комната или дом размером с комнату, не отличалась величиной. Возле стены я разглядела чт
Мы медленно брели по лесу. Люблю лес в начале октября, в багряном убранстве, пахнущий грибами и прелыми листьями, шуршащими под ногами. Но сейчас я этого не замечала. Видела только стройную высокую фигуру впереди и следовала за ним, сохраняя дистанцию. Мне казалось важным идти именно на таком расстоянии, словно приближение или удаление грозило катастрофой.Не помню, сколько мы шли. Иногда мне казалось, что мы идем уже целый день, но, когда он внезапно остановился, подумалось, что мы прошли сосем маленькое расстояние.— Тебе нужно передохнуть. — Он повернулся ко мне и указал на гору сухих листьев возле толстого ствола исполинской сосны.Только тут я поняла, что ужасно устала и еле удерживаюсь на ногах. А как они гудели, когда я вытянула их, опустившись на импровизированное сидение. Он присел рядом, и я в который раз поразилась, насколько нелепо он смотрится в лесу. В отличие от меня, у него даже дыхание не сбилось. Краем глаза наблюдала, как равномерн
Мне снится сон. Я в этом уверена. Я иду по очень светлому коридору, такому светлому, что ничего не видно. Свет слепит. Коридор выводит меня в огромную круглую комнату, где сидят какие-то люди, кто на полу, кто на лавках вдоль стен. Людей так много, что в первый момент я теряюсь, не знаю, куда смотреть. Все тихо переговариваются между собой и чего-то ждут. Атмосфера ожидания висит в воздухе, я ощущаю ее физически.На меня никто не смотрит. Через какое-то время понимаю, что меня не видят. Взгляды отстраненно скользят мимо. Зато я вижу себя прекрасно, вернее, я вижу свои руки, ноги… Что за зеленый балахон на мне с широкими рукавами и длинным подолом? Похоже на кимоно — на запахе, с широким поясом.Ноги сами ведут меня к одной из дверей. Взгляды собравшихся в комнате устремлены именно на нее. Я открываю дверь и вижу Виталю с виновато опущенной головой. Хочу крикнуть, как рада ему, и не могу — голосовые связки парализованы, из горла
— Фаина, Фаина… — чья-то рука коснулась моего плеча. Я откинула ее, как досадную помеху, вторгающуюся в мой сон. — Вставай, Фаина.Сквозь остатки сна я понимала, что меня пытаются разбудить. Я силилась открыть глаза и не могла, веки словно свинцом налили. На лоб легло что-то прохладное, и в голове постепенно начало светлеть. Я смогла разлепить веки и увидела Филиппа, склонившегося надо мной.— Что, уже утро? — спросила я.— Нет, вечер. Тебе нужно поесть, а потом… есть еще дела.Я села в кровати, просыпаясь окончательно. На столе стоял поднос с едой. Увидев мой взгляд, Филипп пояснил:— Я распорядился принести ужин сюда, когда понял, что ты не в состоянии идти в столовую. Поешь, помойся. Я вернусь за тобой.— И куда мы пойдем?Почему мне так страшно? Внутренности замирали от предчувствия чего-то плохого. Что еще они хотят заставить меня делать?С трудом я переместилас
Филипп не появлялся несколько дней. Я с головой ушла в работу, если так можно назвать тот рабский труд, которым я была вынуждена заниматься. Превратилась в думающего робота, который спал, ел и крутил коктейльные палочки. И так повторялось изо дня в день, счет которым я уже потеряла. Даже спала я практически без сновидений, иногда только снились горы тех же коктейльных палочек, как отражение монотонной действительности.Я умудрялась выполнять план, мастерить двести палочек за смену и не получать больше замечаний. О событиях страшного дня старалась не вспоминать, похоронив их на собственном кладбище, где количество могил стремительно увеличивалось.Светлана несколько раз пыталась вызвать меня на откровенный разговор, видя, что со мной происходит, но каждый раз дверь моей души захлопывалась перед самым ее носом. Наконец, даже она оставила меня в покое, и я погрузилась в вакуум, где не было ничего.Филипп появился, когда я возвращалась в собственную комнату после оч
Не считая перерыва на обед, Филипп повсюду сопровождал меня. Он появлялся с утра, а потом вечером, когда заканчивался рабочий день. Каждый раз его приход в подвал вызывал всеобщее падение ниц, кроме меня. Даже под страхом расстрела я бы не стала этого делать. Собственно, никто от меня этого и не требовал, разве что Ивана. Она затаила на меня злобу. Скорее всего, началось все с моего появления здесь. Уж больно не понравилась я ей, видно. Только придирки с каждым днем становились все более очевидными. Во-первых, мне повысили план, хотя я и с прежним еле справлялась. Теперь я должна была крутить трубочек на пятьдесят больше в смену. Помимо этого, Ивана постоянно отвлекала меня разовыми поручениями. При этом план на день не урезался, я должна была успевать выполнять все. Спасибо Светлане, которая тайком помогала мне, иначе наказывали бы меня почти каждый день. А замечаний уже накопилось два за невыполнение плана, и я с ужасом думала, что последует за третьим, которое, наверное, сегодня
Я вошла в зал, по периметру заполненный людьми. Не сразу поняла, что там одни мужчины — все одинаково красивые и надменные. Сколько же их тут, сотня, тысяча?..Это был тот самый зал с полукругом из кафедр в центре, который я уже видела однажды. Полна горница людей, — крутилось в воспаленном мозгу. Людей ли?Ноги отказывались подчиняться. Если бы не рука Филиппа, идущего рядом, я бы, наверное, упала, как подкошенная, и не смогла бы подняться. Страх мешал передвигаться. Мне казалось, что плыву в тумане, откуда выныривают какие-то лица. На самом деле туманом была моя голова, а лица выныривали, когда я бросала взгляд на кого-нибудь.Полна горница людей, полна горница людей… — как заведенная повторяла я про себя. Только это и не давало мне потерять сознание.Филипп подвел меня к кафедрам. За всеми, кроме одной слева от центральной позолоченной, стояли люди — мужчины. Каково же было мое удивление, на которое я только была способна
С утра Филипп проводил меня на работу и сказал, что отныне я буду ходить туда одна. Выглядел при этом более чем надменно, всем своим видом намекая, что не царское это дело — сопровождать там всяких. Не могу сказать, что сильно нуждалась в его компании по пути в подвал, вернее, хотела этого. С тех пор, как я поселилась в его доме, Филипп сильно изменился. Правда прошел всего один день, но я чувствовала, что он намеренно сторонится меня. Сегодня он не составил мне компанию за завтраком. Молчал всю дорогу до подвала и не сказал ни слова, оставив меня возле двери.Вчера вечером я приняла решение поговорить с ним начистоту, попробовать выяснить хоть какие-то подробности собственного будущего. Он, словно догадался о моих намерениях, и сегодня вел себя так, что я не могла даже начать разговор. Он просто не смотрел в мою сторону, как будто меня и рядом не было.Все это портило мое и без того отвратительное настроение, и в подвал я вошла с твердым намерением бороться, не