— Фаина, Фаина… — чья-то рука коснулась моего плеча. Я откинула ее, как досадную помеху, вторгающуюся в мой сон. — Вставай, Фаина.
Сквозь остатки сна я понимала, что меня пытаются разбудить. Я силилась открыть глаза и не могла, веки словно свинцом налили. На лоб легло что-то прохладное, и в голове постепенно начало светлеть. Я смогла разлепить веки и увидела Филиппа, склонившегося надо мной.
— Что, уже утро? — спросила я.
— Нет, вечер. Тебе нужно поесть, а потом… есть еще дела.
Я села в кровати, просыпаясь окончательно. На столе стоял поднос с едой. Увидев мой взгляд, Филипп пояснил:
— Я распорядился принести ужин сюда, когда понял, что ты не в состоянии идти в столовую. Поешь, помойся. Я вернусь за тобой.
— И куда мы пойдем?
Почему мне так страшно? Внутренности замирали от предчувствия чего-то плохого. Что еще они хотят заставить меня делать?
С трудом я переместилась к столу. Тело ломило со страшной силой. Я старалась не стонать, находясь под пристальным вниманием Филиппа. Взяв ложку, вскрикнула от неожиданности и выронила ее. Пальцы прожгла сильная боль.
— Где болит? — Филипп взял мою руку. От его прикосновения по телу пробежала приятная дрожь, сердце учащенно забилось в груди, а на глазах неожиданно выступили слезы. — Пальцы?
Я кивнула, стараясь, чтобы он не заметил моих слез. Откуда они только взялись? Точно не от боли. Боль в пальцах я могла и потерпеть. А вот что делалось с моим сердцем, не знала. Никогда раньше не реагировала так на мужчину. Достаточно было одного прикосновения Филиппа, чтобы в ногах появилась слабость, а в душе трепет.
Филипп обхватил мои пальцы обеими руками и сосредоточился. Я почувствовала тепло, но еще сильнее возбуждение. Через минуту он тоже самое проделал с другой рукой. От боли не осталось и следа. Поле чудесного исцеления локтя в лесу я уже не удивлялась его способности.
— Прошло? — уточнил Филипп, когда я снова принялась за еду, чтобы только не смотреть на него.
— Угу, — кивнула, набивая полный рот и не понимая, что именно я ем.
Филипп ушел, а я постаралась поскорее справиться с ужином, хоть от волнения и не было аппетита. Потом наполнила ванну и забралась в приятную жидкость. Долго нежиться себе не позволила, опасаясь чьего-нибудь вторжения. Еще не хватало, чтобы Филипп увидел меня голышом.
Ванна немного притупила боль в мышцах, в движениях появилась легкость. Я быстро облачилась в чистый халат, который нашла в шкафу. Видно кто-то его повесил туда, пока я была на работе. От воспоминаний мне поплохело, и я подумала, смогу ли и завтра заниматься этой изматывающей монотонщиной? Вспомнился разговор со Светланой. Что она хотела сказать? За что у них женщин отправляют в подвалы? И какую такую обычную работу она имеет в виду? Нужно будет поговорить с ней серьезно, решила я.
Странно, но я поймала себя на мысли, что начинаю забывать прежнюю жизнь. Воспоминания посещали все реже и превратились во что-то туманное, ненастоящее. Видно, атмосфера этого места так действовала на меня.
Снова захотелось спать, и я поняла, что уже достаточно поздно. Срабатывают биологические часы. Когда я уже готова была отправиться в постель, вернулся Филипп.
Какое же это унылое место! Здесь тихо, как в могиле. Не очень удачное сравнение в свете недавних событий. Я тайком усмехнулась, чтобы не привлекать внимания Филиппа, пока мы передвигались по бесконечным коридорам, проходили через какие-то комнаты преимущественно пустые или заставленные какими-то ящиками. Здесь ничем не пахнет, как на поверхности, где постоянно улавливаешь различные запахи. Вернее, здесь присутствует один единственных запах стерильности, как в больнице, что совершенно не сочетается с царящим повсюду черным цветом и одинаковым желтым светом. Странное сочетание, нереальное.
Я соскучилась по людным улицам, щебету птиц, цокоту каблуков по тротуару, шуму дождя за окном. Окно… Боже мой, как же мне не хватает окон! Хоть бы разок выглянуть в одно из них и вдохнуть воздуха, пропитанного выхлопными газами. Точно, могила! А может, я умерла и попала в загробный мир? Но разве он может быть таким? Везде же говорится, что там лучше, чем в жизни. А тут… Все эти уродливые женщины и красивые мужчины (пару таких попалось нам на встречу, одетых в одинаковые зеленые костюмы, опускающих головы при виде Филиппа, лица которых я, хоть и мельком, но успевала рассмотреть). Кроме Светланы я не встретила ни одной более или менее симпатичной женщины. Вспомнились слова Светланы, что хорошенькие заняты другой работой. Какая такая работа, что их не видно нигде?
Размышления прервал Филипп, когда мы остановились у одной из дверей. Он повернулся ко мне и не очень уверенно заговорил:
— Фаина, сейчас тебе предстоит пройти небольшое обследование… — мне не понравилось выражение его лица — какое-то настороженное. О чем он пытается предупредить? К чему такому подготовить? — Это наш научный центр, здесь круглосуточно трудятся наши сотрудники. Они совершенствуют… впрочем, неважно, вряд ли ты это поймешь, — он опять замялся и немного виновато взглянул на меня. Я все больше начинала паниковать. Такое вступление мне было не по душе. — В общем, хотел тебя попросить вести себя спокойно, чтобы избежать ненужных последствий.
— Последствий? А они могут быть? — паника уже вовсю клокотала внутри меня, сотрясая конечности.
— Понимаешь, здесь очень строгие правила, которые никто не вправе нарушать. У тебя уже есть одно предупреждение за невыполнение плана. За три таких предупреждения последует наказание, а я… просто делай, что тебе будут говорить.
— А ты со мной пойдешь? — голос мой сел от страха, и я закашлялась.
— Нет. И для тебя так лучше.
Филипп распахнул дверь, и в первый момент я остолбенела от удивления. Небольшая комната была совершенно белая. Она мне напомнила приемную в больнице. Тут даже пахло медикаментами, а вдоль стен тянулись белые лавочки. В больницах на таких сидят ожидающие своей очереди. Эти же пустовали, но что-то мне подсказывало, что служили они для тех же целей.
— Тебе сюда, — Филипп подвел меня к одной из шести дверей. — Я подожду тебя здесь.
Я нерешительно толкнула дверь и оказалась в маленьком кабинете, заставленном какими-то приборами с бурлящей жидкостью, колбами, пробирками. За столом сидел мужчина и что-то сосредоточенно изучал в микроскоп. И, естественно, он был красив, несмотря на седые волосы и явно преклонный возраст.
— Здравствуйте, — я нерешительно топталась на пороге.
Мужчина оторвался от микроскопа и посмотрел на меня с недовольством. Под его взглядом я чувствовала себя неуютно. Он встал из-за стола и кивнул в сторону стула возле стеклянного двухъярусного столика. Я расценила это, как распоряжение присесть, стараясь не думать о причине его явной враждебности.
С трудом удавалось себя сдерживать, не выказывать страха. Ноги дрожали, когда я опускалась на стул. Дальнейшие процедуры прошли, как в замедленном кино. У меня взяли кровь из вены, из пальца, измерили температуру и давление. Замерили рост и вес. Возникали четкие ассоциации с приемом у терапевта.
За все время, что работал со мной, мужчина не проронил ни слова, что было особенно неприятно. Взгляд его по-прежнему оставался недовольным. Когда он жестом показал, что я могу идти, невольно обрадовалась, слишком тяжело стало находиться с ним в одном кабинете. Правда, указал он не на ту дверь, через которую я вошла. Нужная мне дверь оказалась смежной между двумя кабинетами.
Вторая комната, не в пример первой, была почти пустая. Кроме аппарата в виде большой капсулы и стола, другой мебели не заметила. Мужчина в белом халате сидел ко мне спиной, подключая какие-то проводки, идущие от капсулы, к небольшому пульту рядом.
Я и с ним поздоровалась, решая оставаться вежливой, несмотря на грубость первого врача.
— Одну минуту, красавица. Сейчас настрою и начнем.
Ну надо же! На лице мужчины я заметила улыбку, когда он повернул ко мне голову. Значит, улыбаться они умеют.
— Все готово, — распрямился он и повернулся ко мне всем корпусом. — Проходите, — он сделал приглашающий жест, не переставая улыбаться.
Как же мне понравилось его лицо! Улыбка необыкновенным образом расцвечивала и без того идеальную красоту. Глаза искрились добротой. Я почувствовала благодарность, хотя он ничего особенного не сказал.
— А что нужно делать? — спросила я, подходя ближе.
— Да, ничего особенного, — тряхнул он черными кудрями. — Вам нужно просто полежать спокойно какое-то время, пока я буду сканировать мозг. Это не страшно и не больно.
А я и не боялась. От мужчины шла мощная волна дружелюбия. Он помог забраться в капсулу, а затем прикрепил к моей голове проводки и опустил крышку. Вот тут стало немного страшновато. Сработали боязнь замкнутого пространства и абсолютная тишина. Казалось, ничего не происходит, пока я не различила слабый звон в голове. Постепенно звон нарастал, доставляя все большее неудобство, пока не стал казаться нестерпимым. В этот момент капсула открылась, и меня выпустили на волю.
Мужчина помог мне выбраться, слегка пожимая руку. Я поняла, что сделал он это ненамеренно, в знак дружелюбия, и была ему благодарна.
— Дальше вам туда, — он указал на дверь в смежный кабинет, как я поняла. — Нам еще не раз предстоит увидеться, поэтому предлагаю познакомиться. Меня зовут Алексей.
— Фаина, — улыбнулась я и пожала протянутую руку.
Не хотелось покидать гостеприимного хозяина кабинета, но выбора не было, и я перешла в смежный кабинет, точно такой же по размерам, как два первых. Здесь проверке подверглась моя нервная система. Наверное, на теле не осталось ни одного места, по которому бы не прошелся молоточек невропатолога. Он заставлял меня приседать и следить за его пальцем, задавал много вопросов об общем состоянии моей психики. В общем, к тому моменту, когда разрешил покинуть кабинет, моя нервная система находилась под угрозой серьезного расстройства. Плюс ко всему, от физических упражнений я элементарно устала.
В четвертом кабинете проверке подверглись мои органы чувств. Даже вкусовым рецепторам пришлось пройти испытание, попробовав всю гамму имеющихся вкусов.
Все, что я делала до попадания в пятый кабинет, было неприятно, утомительно, но терпимо. Я как-то не задумывалась, что самые серьезные испытания ожидают меня именно в двух последних кабинетах.
— Раздевайтесь, — услышала я, не успев переступить порог пятого кабинета.
Мужчина сидел на крутящемся стуле, выехав чуть ли не на середину кабинета. Я уже не обращала внимания, на то, что они тут все красивые. Но не заметить откровенной похотливости во взгляде, когда он переводил его снизу-вверх, осматривая меня, я не могла.
— Зачем? — выпалила я первое, что пришло в голову.
— Я должен осмотреть ваши кожные покровы.
— Но я не могу…
— Можете, — перебил он меня. — За неповиновение последует предупреждение. Вы же не хотите этого? Девушка, я врач, меня не следует стесняться, — добавил он через какое-то время.
Говорил он правильно, только похоть из его глаз не исчезала. Я стояла, как соляной столб, не зная, что предпринять или сказать. Одно решила твердо, раздеваться не стану ни за что!
Мужчина какое-то время продолжал крутиться в кресле и нагло рассматривать меня. Потом встал, подошел ближе и заглянул мне в глаза. Я почувствовала легкое головокружение, и пальцы сами потянулись к поясу халата. Даже не успела сообразить, как осталась перед ним совершенно голая.
Несмотря на то, что все дальнейшие события заволокло туманом, я помнила выражение неприкрытой страсти в черных пылающих глазах и настырные руки, шарящие по моему телу. Я чувствовала, как он мнет мою грудь, покручивает соски, гладит по спине, опускаясь к ягодицам. Отчетливо слышала его прерывистое дыхание рядом. От невольного возбуждения, которое граничило с крайним отвращением, я еле удерживала вертикальное положение. Если бы не какая-то сила, что заставляла меня стоять прямо, я, наверное, уже давно упала от наплыва самых противоречивых эмоций.
Даже примерно не могу предположить, сколько длилась эта пытка. Очнулась я уже полностью одетая и пунцовая от стыда и отвращения.
— Умница, — довольно промурлыкал мужчина, слегка потрепав меня по горячей щеке. — Ты хорошо себя вела. За это я провожу тебя в последний кабинет и поприсутствую при осмотре.
Это стало завершающем этапом в череде моих унижений. Мы переступили порог шестого кабинета, и я увидела самое настоящее гинекологическое кресло. Я попятилась к двери, и оказалась в руках предыдущего самца.
— Ну что ты дичишься? Будь паинькой и дяди тебе не сделают больно, — хохотнул он.
С другой стороны ко мне уже приближался второй самец. Это сравнение само пришло в голову и никак не хотело ее покидать.
— Нет, — замотала я головой, а на глаза навернулись слезы. — Я не буду… Я девственница.
Я прибегла к правде, как к единственному шансу на спасение. Но мои надежды разбились о беспощадные слова, произнесенные низким мужским голосом:
— Вот это мы сейчас и проверим.
Что было дальше, помню местами. Как оказалась раздетой и на кресле, память вообще отказалась зафиксировать, видимо, пощадив мой рассудок.
Это не был осмотр. Врачи вели себя, как озабоченные и похотливые самцы. Они по очереди гладили меня там, пока я не достигла крайней степени возбуждения и не застонала. Я чувствовала, как кто-то посасывает мои соски, приговаривая:
— Хороша… Она сладкая, как мед…
Я и там периодически ощущала чей-то язык, который лизал меня и теребил самый чувствительный бугорок, пока я не начинала кричать и извиваться. Затем опять меня ласкали руками, которых было слишком много, и трогали они везде.
Пытка длилась бесконечно долго. Несколько раз я оказывалась на пике возбуждения, чтобы потом с криком низвергаться в бездну отчаяния и отвращения к себе.
— Как жаль, что ты нужна нам девственной, — шептал на ухо чей-то голос, и губы накрывал чей-то влажный рот, пахнущий сексом. — Я бы показал тебе, что значит настоящая страсть…
Когда поняла, что стою полностью одетая, у меня не осталось сил даже соображать. По щекам струились слезы унижения. Хотелось умереть немедленно. Я понимала, что тут произошло. Понимала, что меня насиловали два человека, насиловали изощренно, чтобы не нарушить девственности, заставляли меня испытывать ответную страсть… И еще я поняла, что это чувство отвращения к себе и всем мужчинам будет преследовать меня всю жизнь, сколько бы она не продлилась.
Когда я, окаменевшая в душе, вышла в приемную, Филипп ждал меня на той же лавочке. Я даже не посмотрела в его сторону, пошатываясь, прошла мимо и оказалась в коридоре. Ноги сами несли меня подальше от этого места.
— Фаина! — Филипп догнал меня, когда я успела уйти достаточно далеко. — Фаина! Что случилось? Тебя кто-то обидел?
Я молча продолжала путь. Его слова не то что не достигали цели, они отскакивали от меня, как шарики для пинг-понга. Я не хотела его слышать, видеть… Я не хотела ничего!
— Фаина! — Он взял меня за плечи и развернул к себе лицом. — Скажи что-нибудь!
— Убери руки, — прошипела я, не гладя на него. Всю злость мира вложила в эту короткую фразу.
Филипп вздрогнул и выпустил мои плечи. Я молча продолжила путь. Он проводил меня до двери в мою комнату, но внутрь не зашел. Я даже не заметила этого. Единственная мысль клокотала в голове: «Скорее в ванну!»
После того, как с ожесточением, царапая кожу, терла себя руками, я долго еще лежала в воде, проклиная собственную слабость. Во второй раз я не смогла умереть, как тогда, когда осознала, что из жизни ушел единственный родной человек. Тогда я больше всего хотела умереть и не смогла. То же самое произошло и сейчас. Первой мыслью при погружении в воду была уйти в нее с головой и лежать, пока в легких не останется воздуха, пока вода не затопит меня до краев, унося из этой проклятой жизни. Но я не смогла… Вода сама меня вытолкнула на поверхность, когда нечем стало дышать. Как и тогда, слез не было. Они, как будто, превратились в лед и впитались в сердце, замораживая его изнутри.
Я покинула ванну, когда кожа сморщилась и стала неприятная на ощупь. До такой степени было противно собственное тело, что я не стала вытираться. Так и стояла голая посреди комнаты, пока вода сама не высохла. После этого отправилась в постель, стараясь не думать ни о чем.
Филипп не появлялся несколько дней. Я с головой ушла в работу, если так можно назвать тот рабский труд, которым я была вынуждена заниматься. Превратилась в думающего робота, который спал, ел и крутил коктейльные палочки. И так повторялось изо дня в день, счет которым я уже потеряла. Даже спала я практически без сновидений, иногда только снились горы тех же коктейльных палочек, как отражение монотонной действительности.Я умудрялась выполнять план, мастерить двести палочек за смену и не получать больше замечаний. О событиях страшного дня старалась не вспоминать, похоронив их на собственном кладбище, где количество могил стремительно увеличивалось.Светлана несколько раз пыталась вызвать меня на откровенный разговор, видя, что со мной происходит, но каждый раз дверь моей души захлопывалась перед самым ее носом. Наконец, даже она оставила меня в покое, и я погрузилась в вакуум, где не было ничего.Филипп появился, когда я возвращалась в собственную комнату после оч
Не считая перерыва на обед, Филипп повсюду сопровождал меня. Он появлялся с утра, а потом вечером, когда заканчивался рабочий день. Каждый раз его приход в подвал вызывал всеобщее падение ниц, кроме меня. Даже под страхом расстрела я бы не стала этого делать. Собственно, никто от меня этого и не требовал, разве что Ивана. Она затаила на меня злобу. Скорее всего, началось все с моего появления здесь. Уж больно не понравилась я ей, видно. Только придирки с каждым днем становились все более очевидными. Во-первых, мне повысили план, хотя я и с прежним еле справлялась. Теперь я должна была крутить трубочек на пятьдесят больше в смену. Помимо этого, Ивана постоянно отвлекала меня разовыми поручениями. При этом план на день не урезался, я должна была успевать выполнять все. Спасибо Светлане, которая тайком помогала мне, иначе наказывали бы меня почти каждый день. А замечаний уже накопилось два за невыполнение плана, и я с ужасом думала, что последует за третьим, которое, наверное, сегодня
Я вошла в зал, по периметру заполненный людьми. Не сразу поняла, что там одни мужчины — все одинаково красивые и надменные. Сколько же их тут, сотня, тысяча?..Это был тот самый зал с полукругом из кафедр в центре, который я уже видела однажды. Полна горница людей, — крутилось в воспаленном мозгу. Людей ли?Ноги отказывались подчиняться. Если бы не рука Филиппа, идущего рядом, я бы, наверное, упала, как подкошенная, и не смогла бы подняться. Страх мешал передвигаться. Мне казалось, что плыву в тумане, откуда выныривают какие-то лица. На самом деле туманом была моя голова, а лица выныривали, когда я бросала взгляд на кого-нибудь.Полна горница людей, полна горница людей… — как заведенная повторяла я про себя. Только это и не давало мне потерять сознание.Филипп подвел меня к кафедрам. За всеми, кроме одной слева от центральной позолоченной, стояли люди — мужчины. Каково же было мое удивление, на которое я только была способна
С утра Филипп проводил меня на работу и сказал, что отныне я буду ходить туда одна. Выглядел при этом более чем надменно, всем своим видом намекая, что не царское это дело — сопровождать там всяких. Не могу сказать, что сильно нуждалась в его компании по пути в подвал, вернее, хотела этого. С тех пор, как я поселилась в его доме, Филипп сильно изменился. Правда прошел всего один день, но я чувствовала, что он намеренно сторонится меня. Сегодня он не составил мне компанию за завтраком. Молчал всю дорогу до подвала и не сказал ни слова, оставив меня возле двери.Вчера вечером я приняла решение поговорить с ним начистоту, попробовать выяснить хоть какие-то подробности собственного будущего. Он, словно догадался о моих намерениях, и сегодня вел себя так, что я не могла даже начать разговор. Он просто не смотрел в мою сторону, как будто меня и рядом не было.Все это портило мое и без того отвратительное настроение, и в подвал я вошла с твердым намерением бороться, не
Как же мало мне теперь было нужно для счастья! Целый день, крутя ненавистные палочки под монотонное жужжание Светланы, я радовалась мысли, что сегодня не нужно никуда идти, что обследования не будет. Я распланировала вечер, возвращаясь домой. Филиппа не видела со вчерашнего дня, но надеялась, что он пребывает в хорошем настроении, и у меня получится выведать у него хоть что-то.Звуки музыки донеслись, еще когда я ехала в лифте. Она ласкала слух и расслабляла. Никогда раньше не слышала такой. Я даже не могла определить, какие чувства она вызывает во мне. Восторг? Нет, не то… Счастье? Это точно не про меня. Желание? Наверное… Именно желание испытывала я по мере приближения к жилищу Филиппа. Но чувство испарилось, стоило открыться дверцам лифта.Холл был полон гостей. Кто-то танцевал под завораживающие звуки, кто-то восседал на диванах. Здесь были и мужчины, и женщины. Все красивые и неприступные.Я стояла в лифте, не зная, что делать. Искала глазами
Время для меня замедлило ход. Вернее, я перестала его замечать. Каждые три дня, после работы я отправлялась на процедуры и каждый раз после этого чувствовала себя все хуже. Сначала я при помощи Алексея, но все-таки почти самостоятельно, могла слезать со стола. Потом ему пришлось снимать меня оттуда и передавать Филиппу, на ногах я уже стоять не могла. Филипп на руках относил меня домой, проводил восстановительный сеанс, и на утро я чувствовала себя более или менее сносно.— Это началось, да? — спросила меня как-то Светлана, наблюдая, как я во время обеда в холостую ковыряю ложкой в супе, даже не пытаясь отправить ее в рот.— Что? — равнодушно поинтересовалась я. В последнее время мы с ней почти не общались. Мне в принципе ничего не хотелось, а она, видя мое состояние, не приставала и даже как-то сторонилась.— Ну это! — она многозначительно посмотрела на меня, а потом по сторонам.— Что это? — переспросила я
Разбудили меня голоса, и я сразу вспомнила, где нахожусь. Один голос принадлежал Филиппу, второй мне был незнаком. О чем говорили, не могла разобрать, но догадывалась, что обо мне.Я встала с кровати, стараясь не шуметь. Чувствовала себя, как после продолжительной болезни — слабость во всем теле мешала двигаться уверенно, приходилось держаться за стены. Но сильнее слабости во мне жила уверенность, что очень важно подслушать, о чем говорят. И что от того, смогу ли я это сделать, каким-то образом зависит моя жизнь.Спасибо двери, которая не скрипнула, когда я выходила на лестницу. Голоса стали громче.— Говори тише, она может проснуться, — услышала я предостережение Филиппа.— Ты должен сегодня же вернуть ее обратно.Говорящий был зол, как поняла по интонации и стальным ноткам. Слова чеканил, и голос его не слушался, говорить тише не получалось.— Я никому и ничего не должен! — Филипп не уступал ему в упрямс
Теперь я понимала, чем их мир отличается от нашего. На первый взгляд все то же самое, даже смена времени года такая же, как у нас. Но тут все идеальное, куда ни глянешь. Чем-то деревья в лесу, особенно сейчас, в белом убранстве, как в соболином меху, напоминали мне их мужчин. Такие же красивые и надменные, лишенные сострадания и простых человеческих радостей. Здесь совершенно нет ветра, словно и ему запретили дуть, чтобы не нарушить идеальную картину спокойствия. И не верилось, что ночью разбушевалась буря, следов ее я так и не увидела. На небе ни единого облачка, и что-то мне подсказывало, что тут всегда так. Но это же противоестественно для зимы, когда чаще наползают снеговые тучи и можно неделями ждать скупого солнечного света. Интересно, есть ли тут звери? Или к ним у населяющих этот мир мужчин примерно такое же отношение, как к своим женщинам? Хотя нет, судя потому, в каком дефиците у них тут мясо, животных либо очень мало, либо к ним относятся, как к святыне.Я брела по