Время для меня замедлило ход. Вернее, я перестала его замечать. Каждые три дня, после работы я отправлялась на процедуры и каждый раз после этого чувствовала себя все хуже. Сначала я при помощи Алексея, но все-таки почти самостоятельно, могла слезать со стола. Потом ему пришлось снимать меня оттуда и передавать Филиппу, на ногах я уже стоять не могла. Филипп на руках относил меня домой, проводил восстановительный сеанс, и на утро я чувствовала себя более или менее сносно.
— Это началось, да? — спросила меня как-то Светлана, наблюдая, как я во время обеда в холостую ковыряю ложкой в супе, даже не пытаясь отправить ее в рот.
— Что? — равнодушно поинтересовалась я. В последнее время мы с ней почти не общались. Мне в принципе ничего не хотелось, а она, видя мое состояние, не приставала и даже как-то сторонилась.
— Ну это! — она многозначительно посмотрела на меня, а потом по сторонам.
— Что это? — переспросила я
Разбудили меня голоса, и я сразу вспомнила, где нахожусь. Один голос принадлежал Филиппу, второй мне был незнаком. О чем говорили, не могла разобрать, но догадывалась, что обо мне.Я встала с кровати, стараясь не шуметь. Чувствовала себя, как после продолжительной болезни — слабость во всем теле мешала двигаться уверенно, приходилось держаться за стены. Но сильнее слабости во мне жила уверенность, что очень важно подслушать, о чем говорят. И что от того, смогу ли я это сделать, каким-то образом зависит моя жизнь.Спасибо двери, которая не скрипнула, когда я выходила на лестницу. Голоса стали громче.— Говори тише, она может проснуться, — услышала я предостережение Филиппа.— Ты должен сегодня же вернуть ее обратно.Говорящий был зол, как поняла по интонации и стальным ноткам. Слова чеканил, и голос его не слушался, говорить тише не получалось.— Я никому и ничего не должен! — Филипп не уступал ему в упрямс
Теперь я понимала, чем их мир отличается от нашего. На первый взгляд все то же самое, даже смена времени года такая же, как у нас. Но тут все идеальное, куда ни глянешь. Чем-то деревья в лесу, особенно сейчас, в белом убранстве, как в соболином меху, напоминали мне их мужчин. Такие же красивые и надменные, лишенные сострадания и простых человеческих радостей. Здесь совершенно нет ветра, словно и ему запретили дуть, чтобы не нарушить идеальную картину спокойствия. И не верилось, что ночью разбушевалась буря, следов ее я так и не увидела. На небе ни единого облачка, и что-то мне подсказывало, что тут всегда так. Но это же противоестественно для зимы, когда чаще наползают снеговые тучи и можно неделями ждать скупого солнечного света. Интересно, есть ли тут звери? Или к ним у населяющих этот мир мужчин примерно такое же отношение, как к своим женщинам? Хотя нет, судя потому, в каком дефиците у них тут мясо, животных либо очень мало, либо к ним относятся, как к святыне.Я брела по
Мне было очень страшно от того, на что собиралась решиться. За окном царила непроглядная тьма. Я старалась бесшумно ступать по комнате, чтобы не дай бог Филипп не услышал. Оставалось надеяться, что он уже спит. Но на всякий случай побег планировала осуществить не раньше полуночи.Пальцы дрожали и не слушались, когда я связывала концы простыней. Надо бы спуститься на кухню и накрутить хотя бы бутербродов в дорогу. Но я до ужаса боялась разбудить Филиппа и упустить свой единственный шанс. Мне и так предстояло сделать столько, прежде чем окажусь далеко отсюда.Я упорно гнала мысли о чужом и враждебном лесе. Куда пойду? Что буду делать? Это все я решу потом. В конце концов, говорят замерзать совсем не больно и не страшно. Сяду в сугроб и усну. В любом случае, я выбираю смерть, чем такую жизнь.Ровно в полночь громко пробили часы в каминной комнате. Я задрожала от страха, настолько пугающе они прозвучали в тишине. Как я раньше-то их не слышала? А если их бой разбудил
— Сначала ты должна узнать, где оказалась, что это за мир, так похожий на ваш, но только на первый взгляд.У меня было столько вопросов, на которые, чувствовала, сейчас получу ответы, что я даже заерзала от нетерпения. Мне хотелось их задать все сразу. Но кажется, Агата и сама об этом знала, и беседа наша предполагалась долгая, неспешная. Самым разумным в данной ситуации я сочла засунуть свое нетерпение поглубже и внимательно ее слушать, не пропустив ни слова.А она не торопилась продолжать. Для начала встала, кряхтя, подошла к двери и задвинула массивный засов.— Это чтобы никто не помешал, да тебя не увидел, — объяснила она, возвращаясь к столу. Я уже к тому моменту готова была лопнуть от нетерпения. — Представь себе муравейник, густо населенный, — посмотрела она на меня, и в глазах ее я заметила вековую усталость. — Только муравейник этот кипит жизнью внутри, а снаружи гладкий ровный, без единой трещинки. Только избранным с
Что же получается? Если бы Виталя не погиб так скоропостижно, то он смог бы с легкостью забыть меня, когда переместился сюда? Ну может не с легкостью, но со временем бы точно смирился с собственной участью, влюбился в эту Анну, будь она неладна, и присоединился бы к их движению сопротивления? Эта мысль не давала мне покоя в течение нескольких последующих дней. Я все время муссировала ее и так, и эдак, но каждый раз страдала от неприятного осадка, остающегося в душе. Ночами я призывала его, чтобы продолжить беседу, выяснить все для себя до конца, но брат мне не снился.Все это время я сидела в четырех стенах. Агата мне строго настрого запретила выходить на улицу. Сама она часто исчезала куда-то. Иногда не возвращалась подолгу. В такие дни она велела мне запирать дверь изнутри на засов и никого не впускать, ни при каких обстоятельствах. Да я бы и сама не пустила. Мне вообще жутковато было оставаться в ее доме одной. Все здесь дышало оккультизмом, колдовством. Она постоянно гото
Наш бесконечный поход напоминал мне тот день, когда проснулась я в лесной избушке и первый раз увидела Филиппа. Тогда мы тоже шли долго, практически без остановок. Только кругом царила золотая осень. Погода радовала теплом, солнце грело еще по-летнему, воздух был насыщен духмяным ароматом. И тогда перед собой я видела статную фигуру Филиппа. Мне так нравилось смотреть на него, что даже усталости не ощущала.А если бы сейчас передо мной не шел Савелий — широкий, как буйвол? Даже его походка мне напоминала этого опасного животного, когда он наклоняет голову вниз, смотрит исподлобья и бьет копытом, готовый к броску. Если бы вдруг на его месте оказался Филипп, почувствовала бы я облегчение? Скорее всего, нет. Тогда я еще не знала, кто он, куда и зачем меня ведет. А сейчас… какая мне разница, кто сопровождает меня в последний путь? Да, Савелий не такой красивый и нежный, но суть-то у них одна, только выражается по-разному.Как это, какая мне разница?! От ясност
Сколько проболела, даже примерно не могла предположить. Почти все время я спала. Изредка приходила в себя и понимала, что нахожусь все в той же белой палате. Пару раз передо мной мелькало сосредоточенное лицо Алексея, но чаще видела какую-то женщину. Она кормила меня и поила, а также регулярно приводила в порядок — обтирала и переодевала во все чистое и сухое.Сначала мне было ужасно плохо. Это я понимала в те редкие периоды бодрствования, когда могла размышлять хоть короткое время. Почти всегда болела голова, и тело обволакивала такая слабость, что трудно было даже пальцем пошевелить. Не помню, чтобы когда-нибудь раньше так болела, хоть и лежала в больнице с воспалением легких. Тогда меня прокололи антибиотиками, и уже на третий день я чувствовала себя отлично и недоумевала, почему не отпускают домой. Тут же все было по-другому. Я не различала сон от яви. В те моменты, когда просыпалась, мне казалось, что продолжаю спать и наконец-то хоть что-то вижу, потому что в оста
Увиденное шокировало меня настолько, что на какое-то время я лишилась возможности что-либо предпринять или даже сообразить. Никогда ранее не становилась свидетельницей настолько откровенной сцены, даже развратной. Голая Роза сидела ко мне лицом. Я видела ее полную округлую грудь с темными крупными сосками, как она колышется в такт движениям. Вот руки Филиппа обхватила ее окружности, пальцы завладели сосками — слегка оттягивали, крутили их. Роза гортанно застонала, откидывая назад голову, ускоряя темп. Она как гимнастка выгнула тело и оперлась руками по бокам лежащего под ней Филиппа. Теперь я видела, как сочиться ее плоть, как ритмично она насаживается на пульсирующий страстью орган. Слышала хлюпающие звуки и шлепки ее ягодиц об его тело.Рука Филиппа двинулась вниз, нашла самую чувствительную точку и принялась теребить ее пальцами. Стоны Розы стали громче, удлинились и слились в единый вой. Она задвигалась еще быстрее, пока не выкрикнула в последний раз — громко,