С утра Филипп проводил меня на работу и сказал, что отныне я буду ходить туда одна. Выглядел при этом более чем надменно, всем своим видом намекая, что не царское это дело — сопровождать там всяких. Не могу сказать, что сильно нуждалась в его компании по пути в подвал, вернее, хотела этого. С тех пор, как я поселилась в его доме, Филипп сильно изменился. Правда прошел всего один день, но я чувствовала, что он намеренно сторонится меня. Сегодня он не составил мне компанию за завтраком. Молчал всю дорогу до подвала и не сказал ни слова, оставив меня возле двери.
Вчера вечером я приняла решение поговорить с ним начистоту, попробовать выяснить хоть какие-то подробности собственного будущего. Он, словно догадался о моих намерениях, и сегодня вел себя так, что я не могла даже начать разговор. Он просто не смотрел в мою сторону, как будто меня и рядом не было.
Все это портило мое и без того отвратительное настроение, и в подвал я вошла с твердым намерением бороться, не уступать злобной Иване и игнорировать повсеместное недоброжелательство. Каково же было мое удивление, когда узнала, что норму мне снизили на целых сто палочек. Ивана держалась не менее враждебно, но и в ней произошли перемены — она перестала цепляться ко мне постоянно и загружать дополнительной работой, обращалась с осторожностью и исключительно по делу. Такое положение вещей меня вполне устраивало, надоели вечные придирки этой змеюки.
Светлана сначала смотрела на меня, будто вернулась я с того света. А потом опомнилась и при всех начала обнимать меня и целовать. Я даже испугалась, когда расслышала злобное шипение змеюки, — не будет ли у подруги из-за этого неприятностей? Пришлось немного остудить ее пыл, но прервать бесконечный поток речи у меня так и не получилось. Всю смену она шепотом забрасывала меня вопросами, благо Ивана делала вид, что не замечает этого. Когда Светлана узнала, что Филипп взял меня в ублажительницы, ее лицо вытянулось то ли от удивления, то ли от восхищения, точнее не могла определить. Из ее сумбурного шепота я поняла, что даже самые красивые девушки не могут мечтать о том, чтобы попасть на службу к самому первому советнику. Тоже мне, великая честь! Мне-то что с этого?
Мой первый рабочий день в новом статусе непонятно кого прошел относительно спокойно. Под неугомонный шепот Светланы и монотонное мелькание пальцев я могла размышлять на самые разные темы. Хотя, только один вопрос волновал меня действительно по-настоящему — что будет дальше?
Первый раз за все время я не брела по темному коридору вместе со всеми в конце рабочего дня. Попрощавшись со Светланой на общем уровне, я отправилась на индивидуальном лифте на этаж Филиппа. Как же тут тихо и пустынно, хоть бы муха какая прожужжала. Интересно, где прячутся ублажительницы? Этот вопрос я решила выяснить немедленно, хоть и сильно устала и мечтала о горячей ванне.
За те два раза, что сталкивалась с девушками в доме Филиппа, у меня сложилось впечатление, что они и не люди вовсе. Даже когда завтракала в одиночестве, а они прислуживали мне, я не заметила на их красивых лицах никаких эмоций, двигались словно живые куклы. Странно как-то… По идее, я же нахожусь ниже их по положению, выполняю самую непочетную работу, а здесь у меня нет никаких обязанностей, напротив, мне еще и прислуживают. Картинка не складывалась в голове.
Размышляя, я бродила по комнатам в огромном жилище Филиппа. Девушек нигде не встречала. Наступило время ужина, но я все оттягивала этот момент, не хотелось есть в одиночестве. В глубине души надеялась, что сейчас вернется Филипп и составит мне компанию.
Одна комната показалась мне особенно красивой. В ней тоже было много растений, чуть меньше, чем в моей. Одна стена была вся уставлена аппаратурой. Половину ее занимала плазменная панель. Сроду не видела таких огромных. Еще были компьютер, что-то типа музыкального центра и какие-то непонятные мне предметы. Рождались ассоциации с центром наблюдения за чем-то или кем-то.
Это явно комната Филиппа, даже размерами она значительно превосходила все остальные и сразу поражала неброской роскошью. Огромная черная кровать была отделана позолотой. Стены не просто черные, а с мраморными вкраплениями, которые светились в темноте, как я убедилась, проделав эксперимент с хлопками. Пол устлан пушистым ковром, что поразило меня больше всего. Захотелось походить по нему босиком, я скинула туфли-лодочки и с удовольствием зарыла ноги в курчавую поверхность ковра.
Вот, значит, где он обитает? Я подошла к кровати и провела рукой по атласному черным с золотом покрывалу. Это показалось мне таким интимным, словно я дотронулась до самого Филиппа. Внутри разгорался жар, и я поняла, что сильно возбудилась. Представила себя рядом с Филиппом на этом царском ложе и почувствовала, как щеки запылали, и внизу живота появилась тяжесть. Боже мой, если я так возбуждаюсь от одной мысли о нем, то что же будет, если он до меня дотронется? Умру на месте, вот что!
Я не слышала, как открылась дверь в комнату. Обернувшись, увидела Филиппа, возвышавшегося в дверном проеме. Стало совсем дурно, словно он застал меня на месте преступления. Интересно, как давно он стоит тут? Видел ли, как я гладила кровать? Догадывается, какие чувства владели мной в тот момент? С такого расстояния не могла определить выражение его лица, больше настораживало молчание.
— Я тут осматриваюсь… Вот зашла сюда… — голос плохо слушался меня, и короткая речь больше походила на детский лепет.
Он не отвечал, молча ждал, когда я подойду ближе. Я же чувствовала себя овцой, которую ведут на заклание. Каждое движение давалось с трудом. Он не подвинулся, даже когда я наклонилась, чтобы надеть туфли, и практически врезалась в него лбом. От неожиданности пошатнулась и чуть не упала. Он придержал меня за плечи, и я увидела его глаза. Они горели. Даже при свете я различила в них огонь.
Филипп не выпускал мои плечи, и я чувствовала, как жгут его пальцы кожу сквозь тонкую ткань халата. Я перестала понимать, что испытываю, возбуждение, страх или желание бежать отсюда сломя голову? Какая их этих эмоций была сильнее?
— Я не думала, что сюда нельзя заходить, — снова начала оправдываться. — Дверь не заперта, вот я и подумала…
— Ты опаздываешь к ужину, — заговорил Филипп, перебивая меня. Голос его прозвучал неестественно низко. — Уже все накрыто, ты должна быть в столовой.
Убери руки, — мысленно молила я. Он не двигал и пальцем, а мне казалось, что его руки ласкают, гладят меня. Возбуждение росло со страшной силой, мешая нормально соображать. Я даже толком не понимала, о чем он говорит, надеялась только, что по лицу не видно, в каком состоянии пребываю.
— Пойдем, — Филипп резко убрал руки и отвернулся от меня. — Все остынет.
А в столовой меня ожидал очередной сюрприз. Никогда раньше не видела таких красивых девушек. Она сидела за столом и надменно разглядывала приближающуюся меня. Ее блестящие черные волосы были заплетены в две косы и мягко струились по высокой груди. Тонкая ткань искусно сшитого халата не скрывала напрягшихся сосков. Я не могла не заметить, как они нагло проглядывают и топорщатся. На смуглом лице с идеальными правильными чертами выделялись ярко-зеленые глаза и пухлые чувственные губы. Это женщина показалась мне самим совершенством, только злым и холодным.
— Фаина, познакомься, это Роза, — представил Филипп. — Она тут самая главная.
Глаза красавицы в этот момент запылали зеленым пламенем превосходства. А мое сердце полетело куда-то вниз, пинаемое нестерпимой ревностью.
Роза протянула холеную руку и хозяйски погладила Филиппа по плечу, когда он опустился за стол. Я едва не застонала, когда поняла, что он не сопротивляется, сидит в расслабленной позе и явно наслаждается ее обожанием.
— Я придумала что-то особенное на сегодня, дорогой, — промурлыкала Роза.
Она вела себя, как похотливая кошка. Я совершенно не чувствовала, что ем, хотела только, чтобы поскорее закончилась эта пытка. Не успокаивало и то, что лицо Филиппа оставалось бесстрастным, когда Роза ласкала его глазами и руками. Он словно не замечал этого, одновременно позволяя делать.
— Жду тебя в холле, — произнес Филипп, когда, казалось, бесконечный ужин закончился.
В первый момент я даже не поняла, кому и что он говорит, до такой степени была занята безрадостными мыслями. Лишь когда увидела полный ехидства взгляд Розы, поняла, что обращается Филипп ко мне. В этот момент она обняла его за шею и, притянув к себе, что-то зашептала на ухо. Я какое-то время наблюдала, как ее губы ласкают его ухо и грудь трется об его руку, пока не поняла, что могу упасть в обморок от дальнейшего созерцания чужой похоти.
Мне было так плохо, что, даже оказавшись в комнате, не смогла разрыдаться. В горле стоял комок и мешал дышать. Руки дрожали то ли от слабости, то ли от злости. Зачем он так со мной? Если хотел лишний раз унизить и указать мне на место, то у него получилось. Чувствовала я себя замухрышкой рядом с такой красавицей. Как никогда понимала, что между мной и Филиппом пролегает пропасть, что для меня же лучше, если приучу себя к мысли не думать о нем, воспринимать, как врага, как это было раньше. И ничего не могла с собой же поделать. Я завидовала Розе, ее возможности прикасаться к Филиппу, ласкать его. Я мечтала об этом, ругала себя, проклинала нас обоих и продолжала мечтать. В который раз я хотела умереть и не могла этого сделать.
Второй сюрприз меня поджидал в кабинете Алексея, когда я увидела, что привычную капсулу заменили на круглый стол с бесчисленным количеством проводов.
— Что это? — спросила я. Сооружение выглядело таким страшным, что я боялась к нему приблизиться.
— Ничего особенного, — пробормотал Алексей, не глядя на меня. — Просто обследования поменялись. Если раньше мы исследовали только твой мозг, то теперь нужно проверить весь организм.
Выглядел он крайне смущенным и испуганным. Куда подевалась задорная улыбка? Почему нет шуток, к которым я так привыкла?
— И что мне нужно делать? — я боялась задавать этот вопрос, но и молчать больше не могла.
— Ничего особенного, — он кинул первый за сегодня быстрый взгляд на меня. — Просто лежать спокойно. Аппарат все сделает сам.
Если сканировать мозг было просто неприятно, то сейчас, лежа на столе, вся обклеенная проводками, я чувствовала себя ужасно. Из меня словно тянули жилы в разные стороны, тело вибрировало от электрического разряда, подаваемого с определенной периодичностью. Боль была не резкой, но монотонной, давящей, выкручивающей суставы. Кроме того, я не могла даже застонать, каким-то непостижимым образом меня сковала неподвижность, сила, подобная магнетизму, приклеила меня к столу.
После сеанса, который длился вечность, как мне показалось, я не смогла сама подняться и слезть со стола. Со второй или третьей попытки мне удалось это сделать при помощи Алексея. Он практически снял меня со стола. Ноги отказывались держать, голова сильно кружилась. Я повисла на Алексее, он прижал меня к себе и гладил по голове. Сквозь туман я слышала, как он шепчет:
— Бедная моя девочка, что они с тобой делают…
У меня даже не был сил спросить, что именно со мной делают. Жутко хотелось закрыть глаза и уснуть.
Алексей заставил меня выпить какую-то настойку, горькую и терпкую на вкус.
— Пей, станет немного легче, пройдет слабость, — уговаривал он, когда я после каждого глотка отталкивала его руку с чашкой.
Кое-как я проглотила настойку и, действительно, почувствовала, как прибавилось сил. По крайней мере, стоять я уже могла самостоятельно.
— Теперь мне каждый день будут делать такое? — спросила я.
— Нет, что ты! — воскликнул Алексей. — Это нельзя делать каждый день, не чаще раза в три дня…
И на том спасибо, подумала я, выходя в приемную, где меня поджидал Филипп. Ноги плохо слушались, и в ушах гудело, но взволнованный взгляд Филиппа я заметила.
— Как чувствуешь себя? — спросил он, подходя ближе и беря меня под локоть. — Идти можешь?
— Не твое дело, — огрызнулась я, вырывая руку. От резкого движения повело в сторону, и я чуть не упала.
Филипп, негромко чертыхнувшись, подхватил меня на руки и вынес из приемной. У него на руках было так уютно, что я даже испытала чувство благодарности к собственной слабости. Я прижалась к нему и позволила себе обхватить его шею руками. Положив голову ему на плечо, вдыхала пьянящий аромат его кожи с примесью дорогого парфюма. Так хотелось поцеловать пульсирующую на шее жилку, что приходилось силой заставлять себя этого не делать.
Филипп так крепко прижимал меня к себе, что временами становилось тяжело дышать, но я молчала, боясь спугнуть мгновение кажущейся близости.
Он нес меня на руках до самого дома, и первой, кого я увидела, была Роза. Она стояла посреди холла и с презрением смотрела на меня. Тут же захотелось, чтобы Филипп отпустил меня, но я лишь крепче приникла к нему в безотчетном соперничестве.
Он молча прошел мимо своей фаворитки и занес меня в комнату. Даже когда он клал меня на кровать, руки не хотели слушаться и выпускать его шею. Филипп не спешил уходить, несмотря на то, что в холле его ждала такая красота.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, и мне показалось, что слышу настоящее участие, а не притворство.
— Не очень, — честно призналась я, и от жалости к себе на глазах выступили слезы.
Голова раскалывалась, словно ее кто-то медленно распиливал, глаза жгло, и внутренности скручивало от боли.
— Могу провести восстановительный сеанс, если хочешь, — Филипп подошел ближе и присел на кровать.
Я бы согласилась на любую помощь, а возможность побыть с ним еще немного, откровенно порадовала. В последнее время мы даже говорили мало. Поэтому я лишь молча кивнула.
Филипп проделал какие-то непонятные мне манипуляции с руками — потер их, потряс ими в воздухе, даже подул на них. Я смотрела на него во все глаза, пока он не обхватил мою голову руками, и я не потеряла способность соображать. Он склонился так низко, что я видела искры в его глазах, которыми он вглядывался в мои. Голова разгоралась в его руках, но думала я не об этом. Думала я о его губах, что находились в нескольких миллиметрах от моих. Все мои мысли сосредоточились на них. Я мечтала о поцелуе, зная, что не должна этого делать. Я боялась пошевелиться, чтобы не выдать себя с потрохами. Это был не восстановительный сеанс, а настоящая пытка страстью.
Но самое трудное началось потом, когда Филипп с головы опустился на шею, прошелся по всей длине моих рук, разжигая в них огонь. Затем вновь переместился на плечи и начал исследовать мое тело. Господи, я с трудом сдерживала себя, когда его руки касались груди, задерживались на ней и спускались к животу. Я чувствовала, как напрягаются мои соски, и знала, что он тоже чувствует это. Я боялась застонать от наслаждения и начать извиваться под его горячими всепроникающими руками. Это больше походило на эротический массаж.
Когда Филипп начал развязывать пояс халата, я взвизгнула и схватилась за него руками.
— Он мне мешает устанавливать контакт с твоим телом, — Филипп удивленно смотрел на меня. — Что тебя смущает?
— А ты не догадываешься? — я чуть не задохнулась от возмущения. Еще изумлял тот факт, что он выглядел совершенно спокойным, в то время, как я сгорала от страсти.
— По-твоему, я не видел обнаженную женщину? — усмехнулся Филипп.
Это было первым подобием улыбки, что я увидела на его лице. Картина так поразила, что я замерла с открытым ртом.
— Ты чего? — удивился Филипп. — Так смотришь, будто я позеленел резко, — и опять усмехнулся.
— Ничего, просто…
Ну уж нет, не дождется. Еще подумает, что я только и мечтаю о его улыбках и знаках внимания.
— Продолжим? — деловито спросил он и снова взялся за пояс халата.
— Нет, — твердо произнесла я и убрала его руки. — Мне уже и так легче. Спасибо.
— Как знаешь, — Филипп пожал плечами и неожиданно улыбнулся — задорно, по-мальчишечьи. — Кто бы мог подумать, что ты такая стеснительная.
Пока я размышляла, что можно на это ответить, он неожиданно наклонился и поцеловал меня. Я совсем растерялась и, наверное, выглядела до крайности глупо, раз Филипп по-настоящему рассмеялся.
— Ты такая строптивая, что я не смог удержаться, — все еще продолжая смеяться, сказал он. — Спи, поздно уже, — перестав смеяться, добавил он и покинул меня обалдевшую обдумывать случившееся.
Я дотронулась до губ, не в силах поверить, что он действительно поцеловал меня. Пусть это был мимолетный поцелуй, быстрое касание, но я почувствовала его губы. Они были теплые, мягкие, такие родные, словно созданы специально для меня. Он просто дразнился и даже примерно не представлял, какую бурю эмоций я испытала, когда наше дыхание смешалось. Ему смешно было, а мое сердце плакало от горя, когда я поняла, что не могу побороть свое влечение к нему.
Как же мало мне теперь было нужно для счастья! Целый день, крутя ненавистные палочки под монотонное жужжание Светланы, я радовалась мысли, что сегодня не нужно никуда идти, что обследования не будет. Я распланировала вечер, возвращаясь домой. Филиппа не видела со вчерашнего дня, но надеялась, что он пребывает в хорошем настроении, и у меня получится выведать у него хоть что-то.Звуки музыки донеслись, еще когда я ехала в лифте. Она ласкала слух и расслабляла. Никогда раньше не слышала такой. Я даже не могла определить, какие чувства она вызывает во мне. Восторг? Нет, не то… Счастье? Это точно не про меня. Желание? Наверное… Именно желание испытывала я по мере приближения к жилищу Филиппа. Но чувство испарилось, стоило открыться дверцам лифта.Холл был полон гостей. Кто-то танцевал под завораживающие звуки, кто-то восседал на диванах. Здесь были и мужчины, и женщины. Все красивые и неприступные.Я стояла в лифте, не зная, что делать. Искала глазами
Время для меня замедлило ход. Вернее, я перестала его замечать. Каждые три дня, после работы я отправлялась на процедуры и каждый раз после этого чувствовала себя все хуже. Сначала я при помощи Алексея, но все-таки почти самостоятельно, могла слезать со стола. Потом ему пришлось снимать меня оттуда и передавать Филиппу, на ногах я уже стоять не могла. Филипп на руках относил меня домой, проводил восстановительный сеанс, и на утро я чувствовала себя более или менее сносно.— Это началось, да? — спросила меня как-то Светлана, наблюдая, как я во время обеда в холостую ковыряю ложкой в супе, даже не пытаясь отправить ее в рот.— Что? — равнодушно поинтересовалась я. В последнее время мы с ней почти не общались. Мне в принципе ничего не хотелось, а она, видя мое состояние, не приставала и даже как-то сторонилась.— Ну это! — она многозначительно посмотрела на меня, а потом по сторонам.— Что это? — переспросила я
Разбудили меня голоса, и я сразу вспомнила, где нахожусь. Один голос принадлежал Филиппу, второй мне был незнаком. О чем говорили, не могла разобрать, но догадывалась, что обо мне.Я встала с кровати, стараясь не шуметь. Чувствовала себя, как после продолжительной болезни — слабость во всем теле мешала двигаться уверенно, приходилось держаться за стены. Но сильнее слабости во мне жила уверенность, что очень важно подслушать, о чем говорят. И что от того, смогу ли я это сделать, каким-то образом зависит моя жизнь.Спасибо двери, которая не скрипнула, когда я выходила на лестницу. Голоса стали громче.— Говори тише, она может проснуться, — услышала я предостережение Филиппа.— Ты должен сегодня же вернуть ее обратно.Говорящий был зол, как поняла по интонации и стальным ноткам. Слова чеканил, и голос его не слушался, говорить тише не получалось.— Я никому и ничего не должен! — Филипп не уступал ему в упрямс
Теперь я понимала, чем их мир отличается от нашего. На первый взгляд все то же самое, даже смена времени года такая же, как у нас. Но тут все идеальное, куда ни глянешь. Чем-то деревья в лесу, особенно сейчас, в белом убранстве, как в соболином меху, напоминали мне их мужчин. Такие же красивые и надменные, лишенные сострадания и простых человеческих радостей. Здесь совершенно нет ветра, словно и ему запретили дуть, чтобы не нарушить идеальную картину спокойствия. И не верилось, что ночью разбушевалась буря, следов ее я так и не увидела. На небе ни единого облачка, и что-то мне подсказывало, что тут всегда так. Но это же противоестественно для зимы, когда чаще наползают снеговые тучи и можно неделями ждать скупого солнечного света. Интересно, есть ли тут звери? Или к ним у населяющих этот мир мужчин примерно такое же отношение, как к своим женщинам? Хотя нет, судя потому, в каком дефиците у них тут мясо, животных либо очень мало, либо к ним относятся, как к святыне.Я брела по
Мне было очень страшно от того, на что собиралась решиться. За окном царила непроглядная тьма. Я старалась бесшумно ступать по комнате, чтобы не дай бог Филипп не услышал. Оставалось надеяться, что он уже спит. Но на всякий случай побег планировала осуществить не раньше полуночи.Пальцы дрожали и не слушались, когда я связывала концы простыней. Надо бы спуститься на кухню и накрутить хотя бы бутербродов в дорогу. Но я до ужаса боялась разбудить Филиппа и упустить свой единственный шанс. Мне и так предстояло сделать столько, прежде чем окажусь далеко отсюда.Я упорно гнала мысли о чужом и враждебном лесе. Куда пойду? Что буду делать? Это все я решу потом. В конце концов, говорят замерзать совсем не больно и не страшно. Сяду в сугроб и усну. В любом случае, я выбираю смерть, чем такую жизнь.Ровно в полночь громко пробили часы в каминной комнате. Я задрожала от страха, настолько пугающе они прозвучали в тишине. Как я раньше-то их не слышала? А если их бой разбудил
— Сначала ты должна узнать, где оказалась, что это за мир, так похожий на ваш, но только на первый взгляд.У меня было столько вопросов, на которые, чувствовала, сейчас получу ответы, что я даже заерзала от нетерпения. Мне хотелось их задать все сразу. Но кажется, Агата и сама об этом знала, и беседа наша предполагалась долгая, неспешная. Самым разумным в данной ситуации я сочла засунуть свое нетерпение поглубже и внимательно ее слушать, не пропустив ни слова.А она не торопилась продолжать. Для начала встала, кряхтя, подошла к двери и задвинула массивный засов.— Это чтобы никто не помешал, да тебя не увидел, — объяснила она, возвращаясь к столу. Я уже к тому моменту готова была лопнуть от нетерпения. — Представь себе муравейник, густо населенный, — посмотрела она на меня, и в глазах ее я заметила вековую усталость. — Только муравейник этот кипит жизнью внутри, а снаружи гладкий ровный, без единой трещинки. Только избранным с
Что же получается? Если бы Виталя не погиб так скоропостижно, то он смог бы с легкостью забыть меня, когда переместился сюда? Ну может не с легкостью, но со временем бы точно смирился с собственной участью, влюбился в эту Анну, будь она неладна, и присоединился бы к их движению сопротивления? Эта мысль не давала мне покоя в течение нескольких последующих дней. Я все время муссировала ее и так, и эдак, но каждый раз страдала от неприятного осадка, остающегося в душе. Ночами я призывала его, чтобы продолжить беседу, выяснить все для себя до конца, но брат мне не снился.Все это время я сидела в четырех стенах. Агата мне строго настрого запретила выходить на улицу. Сама она часто исчезала куда-то. Иногда не возвращалась подолгу. В такие дни она велела мне запирать дверь изнутри на засов и никого не впускать, ни при каких обстоятельствах. Да я бы и сама не пустила. Мне вообще жутковато было оставаться в ее доме одной. Все здесь дышало оккультизмом, колдовством. Она постоянно гото
Наш бесконечный поход напоминал мне тот день, когда проснулась я в лесной избушке и первый раз увидела Филиппа. Тогда мы тоже шли долго, практически без остановок. Только кругом царила золотая осень. Погода радовала теплом, солнце грело еще по-летнему, воздух был насыщен духмяным ароматом. И тогда перед собой я видела статную фигуру Филиппа. Мне так нравилось смотреть на него, что даже усталости не ощущала.А если бы сейчас передо мной не шел Савелий — широкий, как буйвол? Даже его походка мне напоминала этого опасного животного, когда он наклоняет голову вниз, смотрит исподлобья и бьет копытом, готовый к броску. Если бы вдруг на его месте оказался Филипп, почувствовала бы я облегчение? Скорее всего, нет. Тогда я еще не знала, кто он, куда и зачем меня ведет. А сейчас… какая мне разница, кто сопровождает меня в последний путь? Да, Савелий не такой красивый и нежный, но суть-то у них одна, только выражается по-разному.Как это, какая мне разница?! От ясност
— Здравствуйте! Могу я услышать Раису?— Здравствуйте! Я вас слушаю.— Скажите, есть ли у вас подруга — Раневская Фаина?— А… — на том проводе повисла тишина, но уже через секунду трубка взорвалась криком: — Файка! Раневская! Ты что ли?!Я даже ответить не успела, как крики полились новой рекой:— Ты где пропадала, сволочь?! Где тебя носило полгода? Я уже тебя похоронила… Чего молчишь? Где ты была, отвечай сейчас же!— Ну если я тебе скажу, что мир спасала и мужа искала, ты поверишь? — переглянулась я с Савелием, на чьих коленях сейчас сидела и к кому крепко прижималась.— Ну все! Еду убивать тебя! И учти, что дело тебе придется иметь не только со мной. С работы тебя уволили, а в милиции завели дело о похищении. Правда, дело успели закрыть за недостаточностью улик… — я сейчас отчетливо увидела, как моя закадычная подруга Рая чешет голову и дум
Мы шли гуськом, по-другому не получалось. Снегу навалило столько, что Савелию приходилось идти первым и протаптывать нам путь. Но даже по его следам ноги проваливались по щиколотку, что существенно снижало скорость. А путь нам предстоял неблизкий.Я переживала за Анну, как она справится с этим испытанием? И хоть она и уверяла меня, что все в порядке, но я все равно тормошила Савелия, чтобы почаще устраивал привалы. Он, конечно, злился, но уступал моим просьбам. Тогда мы просто сидели под деревом прямо на снегу или подкреплялись тем, что дала нам с собой Агата.Наблюдая тайком, с каким аппетитом Савелий поглощает припасы, я думала, что зря он так яро спорил с матерью. Эдак мы в колонию приползем полумертвые от голода. Но это я так, злорадствовала. На самом деле мне просто нравилось на него смотреть. Временами ловила его ответные взгляды и тогда чувствовала, как в душе разливается теплое и уютное чувство, словно мы уже сто лет с ним вместе.Настроение у всех нас б
С возвращением Савелия мне заметно полегчало. Вот прям сразу же, стоило только увидеть его. Значит, я все-таки разболелась из-за него. Совсем нервы ни к черту стали. Если и дальше так пойдет, то рискую превратиться в неврастеничку.Особенно порадовало, что уходить Савелий не собирался. Даже напротив, все с таким же хмурым видом сказал:— Подвинься.Конечно же, я подчинилась с затаенной радостью. Так хотелось обнять его и не отпускать! И когда он забрался ко мне под одеяло и прижался всем телом, я удобно устроилась у него на руке, уткнувшись носом в шею. Еще бы он не сопел так угрюмо.Какое-то время мы лежали молча. Я слушала биение его сердца и размышляла на тему, что рядом с этим мужчиной не чувствую никаких страхов. Он стал для меня каменной стеной, за которой хотелось спрятаться. И пусть я все еще боялась, что кто-то или что-то могут ее разрушить, но укрытие это считала надежным. О чем думал Савелий, даже не догадывалась, хоть и мечтала об этом у
Я смеялась, как ненормальная, словно разом лишилась рассудка. Но мысли мои текли плавно. Я подмечала, как меняется лицо Филиппа, наливается злобой, как забилась в угол Роза, видя такие метаморфозы... И не могла остановиться. Мой смех бился о хлипкий потолок, того и гляди разрушит его, отскакивал от стен и эхом звучал в моей же голове. Я практически оглохла от собственного хохота.— Тварь! — донеслось до меня со стороны Филиппа. — Ты поплатишься за это!Каким-то чудом в его руках оказался длинный хлыст. Первого удара я не почувствовала, его заглушил свист, прорезающий воздух и вопль Розы: «Нет!» А потом меня обожгла боль и снова, и снова… Удары сыпались друг за другом. Я ослепла от слез и оглохла от собственного крика. По началу еще прикрывала лицо, пока боль не лишила способности двигаться. Последнее что запомнила, как Роза повисла на руке Филиппа с занесенным для очередного удара хлыстом. «Ты убьешь ее!» — закрича
— Постарайся понять его, милая. Не оправдать или простить, а понять…Мы с Агатой сидели возле ярко пылающего очага и пили обжигающий травяной чай. В лесу бушевала настоящая пурга, какие обычно разыгрываются в феврале. Ветер завывал со страшной силой, но внутри домика было тепло. Агата периодически подкидывала дрова в огонь, и он разгорался с новой силой. Мне было даже немного жарко, но от очага не отодвигалась, назло непогоде.— Ведь только представь, как он воспитывался. Молчу про строгость и суровость, но рос он с отцом — еще большим фанатиком чести.Куда уж больше? — подумалось мне. И что значит больше? Значило ли это, что по долгу чести Савелий уже давным-давно должен был убить меня, когда я в первый раз сбежала от Филиппа? Как бы там ни было, он этого не сделал. До сих пор…Уже прошла неделя, когда мы утром вернулись из охотничьего домика Савелия. Агата тогда накинулась на нас с ругательствами, но быстро присмире
Взглянув на себя в маленькое зеркало, подаренное Агатой, я невольно опустилась на топчан, почувствовав слабость в ногах. Что стало с моими волосами?! Как я ими гордилась, ухаживала за ними… Куда делся блеск и объем? Только цвет и остался. Но эти поникшие пряди не похожи на ту копну, что была у меня всегда.На глаза навернулись слезы. Вся романтика, рожденная пару минут назад, сразу же улетучилась. Кого я пытаюсь обмануть? Эта бледная маска, что смотрит на меня сейчас из зеркала, с тусклыми волосами, разве может кому-то понравится? И как я могу прихорошиться, не имея ничего под рукой. Ну была бы еще пудра, тушь, помада… А так ведь ничего, разве что нащипать щеки, чтоб горели алым румянцем. Подобная мысль самой показалась смешной. Да и зачем все это?..Тут мне в голову пришла новая мысль, а зачем это мне так необходимо понравиться Савелию? Ведь именно для него я сейчас стараюсь выглядеть лучше. Словно он предложил не просто прогуляться по лесу, а зовет меня
На следующий день я проснулась и решила, что все меня покинули. Откуда пришли эти мысли, не знаю, но вдруг стало так тоскливо в тишине дома, которая казалась мне могильной. И если бы не птичий щебет, что раздавался за окном, я бы могла решить, что весь этот мир в одно мгновение умер.Из-за занавески не раздавалось ни звука, хоть еще и было раннее утро, в этом я не сомневалась. Наверное, Агата куда-то ушла, ну а Савелий и вовсе не приходил раньше назначенного времени, когда положено было сопровождать меня в пещеру, на процедуры.Савелий… Почему мысли мои нет-нет, да возвращаются к нему? Не потому ли, что я не знаю, чего от него ожидать, и интуитивно не надеюсь ни на что хорошее. Вот ведь вчера только разговаривали с Агатой, и я поверила ей, что не даст она больше ничему плохому со мной случиться. А сегодня моя душа снова полнится сомнениями и неуверенностью в будущем. Уж лучше бы этот стражник честно сказал, что ему от меня нужно, чем заставлять гадать по его лиц
Я с любопытством вертела головой, временами ловя на себе грозные взгляды Савелия. Но держал он меня крепко, бросать вроде не собирался, а поэтому страшно мне совершенно не было. Напротив, не помню, когда было так уютно. А еще хотелось позлить немного этого сурового носильщика. Иногда я делала специально так, что ему становилось неудобно меня держать. И все ждала его реакции, которая и следовала, но по-прежнему молчаливая. Савелий меня перехватывал поудобнее, прижимал к себе еще крепче и разве что хмурился периодически, бросая на меня такие взгляды, словно обещал, мол, подожди — поправишься, я тебе устрою такую взбучку. Только вот не пугало меня больше это. А напротив заставляло улыбаться, что только злило его сильнее. В такие моменты он если не закатывал глаза, то просто отводил их в сторону, всем своим видом давая понять, что с убогими не связывается.Временами меня пробирал-таки морозец, и тогда я ежилась. И тут же на мою голову ложилась рука Савелия, а лицом я утыкал
— Только не это! — пробормотала Анна и вскочила с ложа.Она замерла, прислушиваясь к звукам за дверью. А там уже завязалась настоящая драка. Удары чередовались с возгласами боли. Что-то падало, билось о стены… Голоса Савелия я больше не слышала, но догадывалась, кто выйдет победителем в схватке.— Кажется, твой брат пожаловал, — усмехнулась я, испытывая странное равнодушие.Стоит ли удивляться, что он пришел сюда за мной? Такие, как он, не отступают и доводят дело до конца. Для него долг превыше всего. Я так и видела горящие фанатизмом глаза, как он раскидывает тех, кто смеет становиться у него на пути. Настоящий боец! Служитель правому делу!.. Чертов фанатик, без стыда и совести, без элементарных представлениях и морали… приказывают — действует, полностью отключая голову. От злости я даже заскрипела зубами, и реакция моей бедной головы не заставила себя ждать. От боли у меня даже в глазах потемнело.— Он