Пролог

– Майк, а Майк! Ну ты прям от этого платья не отлипнешь! – хихикнула низенькая скуластая девушка, беспечно болтавшая босыми ногами сидя на подоконнике.

– Так красота же! – вздохнула другая, повыше и постарше, но такая же смугленькая, с раскосыми темно-карими глазами. – Жаль, что всего в таком разок походить. Вот же несправедливость!

– Чего ж тут несправедливого? – удивилась младшая. – Ты же за Марата навсегда замуж собралась или так, на пару годиков?

– Чё болтаешь, голова твоя пустая! Люблю я его… да и где у нас парня лучше-то найдешь?

– Так не найдешь или любишь? – хитро прищурилась мелкая.

– Балда! Я тебя сейчас подушкой тресну! – беззлобно пригрозила старшая.

– А на второй день что?

Распахнув полированный шифоньер, будущая невеста продемонстрировала нежно-голубое платье до колен. Много рюш и роскошное солнце юбки, вызвавшее восхищенно завистливый вздох подруги.

– Ну-у-у… ах! Не пожалели твои денег!

– Папаня хорошо зашабашил летом, и я у него как-никак одна, да и замуж один раз и навсегда и не абы за кого…

– Поняла-поняла! – рассмеялась подруга.

– Майка! – донесся мужской голос со двора. – Доча!

– Чего, папань?! – откликнулась девушка, высовываясь в окошко, подвинув подругу.

– Слышь, тут Линка с Катькой мимо двора из лесу шли. Так у них корзинки белыми аж через верх! И говорят, в Лисьем яру их тьма вылезла! Может, смотаетесь мухой с Ленкой, уж больно жаренки грибной охота.

– Пап, так уже почти обед, и до тудова дороги почти два часа, – скривилась девушка. – Может, с утра?

– Как знаешь, – тяжело вздохнул мужчина средних лет. – Но аж слюнями изошел, как глянул. Боровиков-то еще в этом году и не родилось.

– Майка, пойдем! – стала убеждать ее подруга. – Чего нам, туда бегом с пустыми корзинами за час домчим. И оттуда дорогу-то как свои пять пальцев знаем, ни за что не заплутаем. И еще девчонки говорили, в Лисьем уже пару дней городские какие-то туристы палатки поставили. Парни вроде как красивущие – где там нашим.

– Да мне-то от них что? – отмахнулась Майка.

– Ну тебе-то и правда без надобности, а у меня-то жениха нет.

– Ой, помечтай еще о городских. Сдались мы им, – посмеялась невеста, но стала собираться.

***

Колючая еловая ветка хлестнула по лицу бегущей в панике Майке, едва не лишая зрения в и без того почти совсем сгустившихся сумерках.

– Помогите! – закричала уже охрипшая и обессилевшая девушка, задыхаясь от долгого бега.

Но вместо дарящих надежду человеческих голосов сзади, как издеваясь, опять завыли ее преследователи. Три невиданно огромных волка, что гоняли ее уже не первый час, почему-то не нападая, но и не давая остановиться или повернуть в сторону ближайшего жилья. Словно забавлялись с ней, играя с ее паникой, как обычные псы с палкой.

– Кто нибу-у-удь! – завопила девушка и, будто наказывая, один из волков почти нагнал ее и даже схватил за уже изодранную штанину спортивного костюма.

Завизжав, Майка из последних сил рванула вперед, оставляя в страшных челюстях клочок ткани, и через минуту под ногами зачавкало.

Болото! Ноги стали стремительно проваливаться, и вскоре девушка оказалась по пояс в грязной воде, не ощущая все еще твердого дна. Неужто ей суждено утонуть? Назад не повернуть. Волки хоть и не лезли за ней в болото, но и никуда не уходили, бегали туда-сюда по сухому, лязгали зубами, подвывали и поскуливали. Правда, теперь их уже осталось только двое, но на нее одну и их с лихвой. Где несчастная подруга, Майка боялась и подумать, вдруг уже лежит где-то бездыханная рядом с брошенными от испуга корзинками, наполненными отборными грибами, будь они неладны.

Замерев в холоднющей воде, девушка стала быстро замерзать. Залязгала зубами и разревелась от страха и отчаяния.

– Убирайтесь! Пошли вон! – начала она швырять комками водных растений в волков, но тем все ни по чем. Только себя еще больше и обливала.

– Я не хочу умира-а-ать! Не хочу-у-у! Папа-а-а! Мара-а-ат!

– А ну пошли отсюда! – рявкнул с берега незнакомый мужской голос, и только тогда потерявшаяся в своем ужасе девушка заметила крупную мужскую фигуру с фонарем в одной руке и здоровенной сучковатой палкой в другой. – Прочь сказал!

– Помогите! – прошептала Майка, не находя уже сил для крика, но ее услышали, и вскоре крепкие руки подхватили девушку, вынося из стылой воды.

– Как ты, малыш? – приветливо спросил незнакомый светловолосый парень с ослепительной улыбкой, и даже такая замерзшая и насмерть перепуганная девушка оторопела от нее. Таких, как он, она в своей глухомани в жизни не видала. – Потерпи, сейчас отмоем, переоденем, согреем. Все кончилось, не плачь.

Спустя час вымывшаяся в ручье по-быстрому Майка сидела, завернувшись в одеяло, у костра, одетая в чужие мужские вещи. В руках у нее парила большая кружка с чаем и чем-то еще, судя по тому, как все сильнее плыло в ее голове и она болтала без умолку, тогда как незнакомец слушал и пристально смотрел на ее губы. А ей нравился этот тяжелый голодный взгляд, и не было страшно отчего-то, только все легче и жарче и внутри что-то тянуло… переворачивалось… просило… Какой же он… Такие бывают ли?

Не говоря все так же ни слова, не назвав даже своего имени, парень наклонился к ее лицу и поцеловал. Не нежно, как делал жених, приноравливаясь сначала. Нет, сразу властно, захватывая, подчиняя и превращая томление и трепет в девушке в полноценную бурю. Она покорно застонала, обвила его шею, открываясь его чувственному нападению безоговорочно. Не было ничего и никого, только целующий ее рот и ласкающие руки. И не единым словом она не протестовала, когда незнакомец подхватил ее и унес в стоявшую тут же палатку.

***

Ранним утром ошалевшая и растрепанная девушка вылезла из палатки и в панике посмотрела на свое обнаженное тело. Что же натворила! Да что на нее нашло вообще? Как жить теперь?

Схватив с рогатин из веток у костра свои развешенные для просушки вчера незнакомцем изрядно потрепавшиеся вещи, Майка торопливо натянула их и, воровато оглянувшись один раз, бросилась бежать. Теперь, в свете начинающегося дня, она легко узнала дорогу домой и спешила скрыться с места своей безумной ночной ошибки.

Едва беглянка исчезла в чаще, из-под брезентового полога выбрался и обнаженный молодой мужчина. С наслаждением потянулся, самодовольно ухмыляясь ей вслед.

– Да выходите вы уже! – сказал он кому-то через плечо, и на поляне появились еще двое парней.

– Ну и что, как селяночка? – порочно оскалился один из них. – Хоть стоила нашей беготни?

– Стоила, – практически облизнулся соблазнитель. – Я бы ее и с собой забрал, поиграл бы еще. Невинная ведь, а горячая – огонь прям. Да она у нас невеста. Вон как обратно к жениху-то ломанулась. Ну да и черт с ней! Мало их, что ли?

– А давайте уже сворачиваться, – предложил последний участник компании. – Побегали, покуражились, и хорош. А то раз жених, как бы к нам местные мстители за поруганную честь не нагрянули. Оно нам надо – кишки по кустам развешивать?

***

– Доча! – отец бросился навстречу Майке, осунувшийся за ночь и посеревший, перехватив ее на подходе к деревне. – Живая!

– Па-а-а! – взвыла девушка, повисая на его шее.

– Цела ли?

Но девушка в ответ только рыдала. Отстранив, отец стал нервно ощупывать ее руки, ноги, повсюду выискивая следы травм. Где-то в лесу раздавались людские голоса. Ее искали всем миром, после того как Ленка примчалась домой под утро, исцарапанная и почти обезумевшая от страха. Ищущий взгляд родителя остановился на шее дочери, где четко проглядывали розоватые пятна. Взрослый мужчина слишком хорошо знал, что они означают.

– Снасильничал кто? – встряхнул девушку за плечи. – Кто? Скажи! Удавлю тварь!

– Не… не-е-ет! – пуще прежнего завыла девушка и уткнулась в родительское плечо, умирая от стыда и раскаяния. – Сама я, пап. Не знаю… не знаю, как вышло… но сама.

Отец стоял недвижимым изваянием с минуту, тяжело дыша и глядя куда-то за спину дочери. Но вздрогнул, когда голоса кого-то из ищущих его дочь раздались слишком близко.

– Что же, было и было, Майка. Все мы люди, – наконец тяжело уронил он. – Сейчас домой бегом, отмойся и в постель. Марату ни слова.

– Но как же… – опешила девушка.

– Ни слова я сказал! И вообще никому! До свадьбы шесть дней. Авось, обойдется все.

***

Десять лет спустя

– Айка, а ну выходь, дрянь мелкая! – ревел крупный мужик в ночную темень, покачиваясь и угрожающе щелкая сложенным вдвое широким ремнем. – Выходь сама давай! Найду хуже будет!

– Марат, родимый, пойдем в дом, – осторожно приблизилась к нему изрядно пополневшая и сдавшая внешне Майка. – У меня вон и ужин стынет давно, и чарку – тебе налью…

– Еще б ты не налила, блудня брехливая! – огрызнулся мужик. – Где дочь твоя, говори давай! Я ей этих гусей не прощу! Шкуру спущу за убыток.

– Да ребенок же доченька наша, крыльев нет, ну что она могла сделать, что они поднялись да понеслись куда по речке!

– Я тебе, зараза, сколько раз велел мне твою ублюдину нагулянную не привешивать? – переключив свой гнев, Марат двинулся в сторону жены, замахиваясь. – Да мне каждый встречный-поперечный уже в глаза колет, что в Айке от меня ни кровинки нет!

Послышался звук хлесткого удара и женский вскрик.

– Шалава беспутная! Позорище! Я же любил тебя!

– Прости, родненький. За все прости! – взвыла женщина.

– Да ни в жизнь! Любил, как дурак любил!

– Прости, не было ничего. Врут все! Твоя Аяна!

– Да не бреши! Убью ведь, паскуду!

– Убей, а я тебя все одно люблю и никогда не изменяла.

Звуки ударов, рыдания и пьяное бормотание слились в сплошной невыносимый шум, и хрупкая девчонка, затаившаяся в малиннике за сараем, привычно зажала уши, чтобы не слышать всего этого снова.