Как ни старалась, Дея не могла выкинуть из головы мальчишку, которого видела на берегу реки.
Она думала о нём всю осень, всю зиму и всю весну. Думала перед сном и думала, просыпаясь рано утром, пока не придумала себе собственного Девона из рода Ястребов, сотканного из обрывков сплетен и собственных снов.
Имя своего кумира Дея узнала довольно быстро — понадобилось всего лишь несколько горшков с мёдом и парочка ломтей солонины.
— Де-вон, — перекатывала она на языке, оставаясь в одиночестве, и дополняла придуманный образ новой чертой.
На самом деле, о Девоне она и без того немало знала.
Знала, что тот на три года старше её самой. Что мать его звали Ронат, и что она была одной из трёх приближённых жриц, пока не умерла, не пережив свои третьи по счёту роды — последние, которые были ей разрешены.
Знала, что отец воспитывал сына как наследника, хотя у него были сыновья от наложниц старше самого Девона, и что Девон с детства учился воинскому мастерству — скорее всего куда более тщательно, чем сама Дея, потому что род Горностая предпочитал добиваться своего без меча.
Теперь Дея знала также, что пресловутый Элбон сам завязал ту драку, в которой свернул себе шею, так же, как завязывал драки до этого много и много раз. А вот убил ли Девон своего противника, или тот свалился в овраг сам, Дее было не у кого спросить, и она представляла себе то один, то другой вариант.
Девон был так близко — и в то же время так далеко, что это сводило Дею с ума.
Иногда она была почти что готова подойти и спросить напрямик: «Девон, ты правда его убил?» — но стоило ей отыскать молчаливую фигуру в строю других воспитанников, как Дея тут же тушевалась и ругала себя за глупость. Как можно было начинать знакомство так?
А как? Этого она не знала.
Впервые в жизни Дея из рода Горностая не знала, что сказать.
Она говорила с друидами и с приближёнными жрицами, со старшими сидами, а однажды, когда её представляли ко двору, преклонила колено перед самой богиней — и ни разу не случалось с Деей такого, чтобы она не знала, что сказать.
Стоило же ей завидеть Девона, как ноги становились ватными, и все слова вылетали из головы.
Девон же, казалось, смеялся над ней.
Иногда он награждал младшую воспитаницу долгими задумчивыми взглядами, но никогда не подходил сам, хотя, казалось бы, чего это стоило ему?
Его боялись так, что вряд ли кто-то смог бы ему отказать, и поговаривали даже, что Девон пользуется этим, когда хочет кем-то овладеть.
Впрочем, в этом Дея предпочитала сплетням не верить.
Девон был настолько красив, а глаза его сияли как звёзды в ночном тумане — и можно ли было поверить, что он бывает с кем-то незаслуженно груб? Что он пользуется кем-то? Да каждый, на кого он смотрел, должен был сам ему угождать! — в этом Дея была твёрдо уверена и продолжала смотреть, гадая, когда же Девон предложит что-нибудь подобное ей.
Наблюдая за Девоном в перерывах между учёбой, Дея не раз замечала, как завязываются перепалки между ним и другими учениками. Тогда пальцы Деи сами тянулись к мечу, в непроизвольном желании защитить, вступиться за него — но это было смешно, вступаться за такого, как он, и Дея продолжала стоять неподвижно, издали наблюдая за тем, как старший сид разбивает кулаки в кровь. Надо сказать, что как правило кулаки его страдали больше, чем лицо.
Все построение Деи немного опровергало то, что все до одной перепалки Девон начинал сам — потому что воспитанники давно уже боялись к нему подходить.
Иногда Дея видела, как Девон задумчиво поглаживает золотой обод серпа, с которым учили обращаться его отряд.
Сама Дея занималась с мечом, как и все, кого готовили стать просто одним из воинов туат.
Девон же был избранным, и теперь уже Дея точно знала, что тот должен стать одним из семи.
«Двадцать семь войдут в Ночь Полнолуния в Древесный храм — но только семь выйдут из него» — эту формулу Дея заучила наизусть, хотя она и не касалась её самой. И сглатывала каждый раз при мысли о том, что Девон может и не стать одним из тех семи.
Девон стоял на площадке для тренировок и задумчиво поглаживал золотой серп, которым только что лишил головы чучело.
Он улыбался при мысли о том, что совсем недолго осталось ждать испытания.
«Двадцать семь войдут в Ночь Полнолуния в Древесный храм — и только семь выйдут из него».
Девону не было жаль никого из тех двадцати.
Он ненавидел их всех — всех до одного. Всех, кто был причастен к смерти его семьи. Всех, кто заносил священные серпы. Всех, кто молча смотрел, и всех, кто смел говорить о том, что его отец предал Туат.
Он уже прошёл одно испытание и знал, что ждёт его впереди. Всех их соберут под куполом, но не все получат серпы.
Священное оружие будет ждать их в круге света, и только семь успеют взять его в руки — семь, которые доживут до утра. Остальные останутся лежать, окропив своей кровью корни Великого Дуба.
— Как же любит, когда его удобряют кровью, этот проклятый Дуб, — прошептал он, разглядывая, как мальчишки лупят своих соломенных манекенов.
Девону было всё равно, станет ли он одним из семи. Он готов был умереть так же, как умрут те, кто был слаб.
Но если бы он выжил… Девон знал, что собирался сделать тогда. Он дождался бы дня, когда его, как и других стражей, представят Дану, и рванулся бы вперёд, чтобы перерезать ей горло её же серпом.
И неважно, что Дану возродится с новым лицом. Ему достаточно изуродовать одно.
С каждым годом и с каждым месяцем его злость становилась сильней. Она застилала все остальные мысли кровавой пеленой и заставляла пальцы белеть, сжимаясь на рукоятке серпа. А самого Девона — улыбаться. Холодной, равнодушной улыбкой, которой здесь боялись все.
Давно уже не осталось тех, кто смел бы подходить к нему и первым заводить разговор. Давно уже не осталось тех, кто смел бы оскорблять его или его семью.
Его называли фомором, полукровкой, чудовищем с северных гор.
Он никогда не был с фоморами в родстве — но ему было всё равно. Подобная слава даже радовала его.
Только два просвета было в его персональной мгле.
Первым стали старинные свитки — как и всех их, стражей из круга семи, его учили читать. Пользуясь своей привилегией, всё время, свободное от тренировок с серпом, Девон проводил в архиве. Изучал сказания предков, звёздные карты и заклятья, которые, впрочем, всё равно не работали в его руках.
Он всерьёз задумывался о том, что если бы не судьба, которую уготовила ему Дану — судьба изгоя, и судьба стража у себя за спиной — он хотел бы стать друидом и изучать мир, который его окружал. Лучше понять бег солнца по небосклону и шорохи трав, в которых таилась сама жизнь. Он чувствовал, что есть что-то ещё, что ему не могут преподать в Кругу, и что он должен будет постичь сам. Но тут же одёргивал себя, напоминая, что все его мечты не имеют смысла — он был тем, кем был. И всем, чего ему дозволено было желать, стала месть.
Он холил свою злобу, как драгоценный цветок, медленно прораставший в его душе, и ждал — когда же наступит священная ночь.
— Слышно ли что-нибудь о тех пришельцах, появление которых предсказал Глокхмэй в прошлом году?
— Люди из нового племени, которые выйдут из тумана? — Риган потянулся и, отодвинув в сторону пуховое одеяло, сел. — Это смешно, моя богиня. Сотни лет со стороны восхода не приходил никто.
Дану протянула руку, касаясь кончиками мускулистой спины Великого Друида. Проследила рельефные впадинки там, где мышцы перетекали друг в друга. Коснулась длинных белоснежных волос, которым позавидовал бы любой сид, и потянула их на себя, рассчитывая уронить любовника обратно в постель — но Риган лишь повёл плечом, стряхивая её кисть, и встал.
Дану никогда не дала бы ему тридцать пять.
Тело Ригана принадлежало не сиду, кровь которого разбавлена кровью Фир Болг. Он был истинным сид, и каждая клеточка его тела дышала могуществом их общей прародины. Вечной молодостью, которой теперь не мог похвастаться почти что никто.
Риган был великолепен — со своими снежными прядями волос, разметавшимися по плечам, со смуглой кожей, плотно обтягивавшей мускулистый торс, с бёдрами, будто бы высеченными из мрамора — но Дану не спешила ему об этом говорить.
С каждым годом девушке, которую назвали богиней, едва ей исполнилось пять лет, всё больше казалось, что Риган и без того ценит себя слишком высоко.
Риган был старше её — хоть и всего лишь на несколько лет. Но эти годы пролегли стеной между ними, подарив ему то влияние среди древних сидов, которого не было у неё самой.
Иногда девушке, которая давно уже забыла своё имя, чтобы называться Дану, дочерью Дану, вечной богиней и матерью всех сид, становилось страшно при мысли о том, что не она правит народом туат — а Риган, который пророс сквозь её народ как Вечный Дуб, и так же прочно впился корнями в жителей её земли.
— Я всё ещё думаю, — сказал она, сквозь полог ресниц наблюдая за тем, как Риган потягивается, демонстрируя своё великолепное тело как довольный кот, подбирает тунику из тонкой парчи и, продев в неё руки, накидывает на плечи мантию из драгоценного бархата, расшитого серебром, — я всё ещё думаю, что предать забвению род Ястребов была неудачная мысль. Они были одним из четырёх столпов, на которых исконно покоилась моя власть. Они были мне нужны.
— Перестань, — Риган поморщился и, качнув головой, встряхнул прядями белоснежных волос, заставляя их упасть на плечи поверх мантии красивой волной. — Дело сделано и назад пути нет… — он помешкал и закончил с улыбкой, — моя богиня.
— Кто будет защищать землю Туата Де Дананн, если Ястреба больше нет за моим плечом?
— Может быть, это буду я? — наклонившись над ложем богини, Риган запечатлел на её плече лёгкий поцелуй.
— Ты, — Дану не сдержала презрительного смешка, — Риган, ты всегда защищал только себя.
— У тебя есть Стражи, и они верны тебе.
— Может быть, — богиня села, придерживая покрывало у груди одной рукой, — но их не достаточно, чтобы защитить всех туат.
Риган не ответил. Он повернулся к Дану спиной и принялся стягивать мантию ремнём.
— Ты выбрал себе преемника? — спросила Дану ему в спину. Риган вздрогнул.
— Ученика! — резко поправил её он.
— Как не называй, Риган. Ты выбрал или нет?
Риган стиснул пальцы поверх ремня.
— Да, — сказал он и улыбнулся. — Ты будешь рада. Он один из тех, кого тебе так жаль.
— Кто?
— Увидишь, — Риган улыбнулся и, на мгновение повернувшись к ней лицом, снова отвернулся, так что волосы хлестнули его по щеке.
— Я хочу, чтобы ты представил мне его.
— Само собой.
Слух о том, что Великий Друид намерен посетить академию, Дею впервые настиг за месяц до испытания — о котором, в свою очередь, говорили с самой зимы.В жизни воспитанников было мало новостей. Тренировки — у кого с мечом, у кого с серпом, а у кого с копьём – длились целыми днями. Наставники равно обучали истории всех, независимо от того, какая судьба кого ждала. И только занятия письмом были не у всех — здесь дети делились на тех, кто всерьёз готовился вступить в круг друидов, и тех, кому предстояло вместе с жёнами сеять зерно.Дея не относилась ни к тем, ни к другим. Сыновья и дочери рода Горностая были охотниками, как и сиды других родов, и потому она была немало удивлена, когда узнала, что рунам будут учить и её.С одной стороны, Дея и сама была рада прикоснуться к таинствам друидов. С другой — эта новость немало её расстроила, потому как означала, что семья вовсе не собирается её забирать.Теперь, снова и снова обдумывая т
В таком месте Девон оказался впервые.Он слышал, конечно, что друиды живут в пещерах, но представлял себе это немного… не так.Семья Ястребов обитала в просторном деревянном тереме, приютившимся меж ветвей деревьев, где у каждого была своя комната — небольшая, но с просмоленными стенами и большим окном. В тереме было светло и почти не холодно зимой, и просторно не в пример баракам для учеников — но с «пещерой» Верховного Друида обитель Ястребов было невозможно сравнить.«Пещера» на деле представляла из себя сеть, хитросплетение пещер, переходивших одна в другую, и пока Риган шёл вперёд, указывая Девону путь, тот запомнил лишь небольшую часть того, что представляет собой этот комплекс — и отлично это понимал.В голове промелькнула мысль, что если он убьёт Ригана прямо сейчас, как хотел сделать это с самого начала, едва они останутся одни, то попросту не сможет выбраться отсюда сам.— Пришли, &md
— Здесь, в Таре, смыкаются пять дорог, — Риган стоял, скрестив руки на груди, и его зелёный, отделанный серебром плащ трепетал на ветру. —Шлиге Мидлуахра, Шлиге Куаланн, Шлиге Ассайл, Шлиге Дала и Шлиге Мор. И пять деревьев растут на концах пяти дорог. И на пять пятин разделена наша земля.Девон слушал столь же рассеянно, сколько рассеяно сам Риган рассказывал урок. Он знал о дорогах и о землях, каждая из которых принадлежала одному из королей сидов — кроме одной, той, где располагался Холм Начала Времён. Той, где стоял терем богини Дану.Одно из деревьев он видел своими глазами, потому что в его ветвях был сокрыт деревянный замок дома Ястребов. У корней того же дерева была теперь похоронена его семья.Девон ожидал, что Риган будет учить его магии. Посвятит в тайны друидов и позволит овладеть той силой, которая была сокрыта от посторонних глаз.Той силой, которую Девон однажды сможет использовать против него.Но ничего таког
Девон долго не мог забыть то утро, когда по приказу Ригана его высекли. Девон ненавидел себя за то, что едва не подчинился ему тогда.Проснувшись в чужой роскошной кровати, Девон с самого утра ожидал, что Риган явится к нему, чтобы посмеяться над ним. Над его слабостью, над его неспособностью дать отпор. Над тем, что он, Ястреб, позволял подобным образом обращаться с собой.Девон ожидал этого постоянно — до того случая и после — но в то утро ожидал особенно, однако ничего так и не произошло.К обеду Риган не вернулся, зато вместо него появились двое друидов и, не говоря ни слова, под руки повели его вниз, в промозглую сырость его собственной пещеры.На несколько дней Риган и вовсе о нём забыл, и все эти дни Девон ждал, когда же учитель войдёт в двери его комнаты и что-то произойдёт — но не происходило ничего.Он проклинал себя за слабость, за то, что не успел справиться с худощавым на вид, хоть и высоким сидом, но все его метания
— Расскажи, как эта местность получила своё имя?Девон, до тех пор слушавший Ригана немного рассеянно, напрягся.После того, как Риган в очередной раз отправился проверить как идут дела на строительстве в Арме, вестей от него не было несколько дней, а вернулся он ещё более холодный и злой. Девон начинал подозревать, что у самого друида дела идут не так хорошо, как он бы хотел показать. Сердце юноши переполняло злорадство, но он твёрдо решил не показывать ничего, и когда Риган вновь взял его на вершину Тары, не сказал ему ни слова.В этот раз Риган рассказывал о самой Таре — о том, как много веков назад первые дети Дану построили здесь храм, из которого на рассвете в ясные дни можно было увидеть силуэт Священного дуба далеко на северо-востоке. Впрочем, как не вглядывался Девон, он не мог различить этого силуэта ни сейчас, ни задолго до того.А теперь речь Ригана оборвалась, и он задал вопрос, к которому в эту секунду Девон не был готов, хотя и
Весь следующий день Риган провёл, пытаясь наверстать упущенное — он заводил разговоры то с одним гостем Дану, то с другим, выяснял новости, от которых порядком отстал, занимаясь Армой.Общительность Великого Друида вскоре была замечена — обычно Риган не разговаривал ни с кем, кроме самых знатных Сид — и уже заполдень к нему подошла одна из жриц королевы и шёпотом сообщила, что Дану желает видеть его у себя.Всё это время Девону было приказано следовать за Риганом по пятам, низко опустив капюшон, и не привлекать к себе внимания. Если бы Девон и хотел, сейчас бы он этого сделать не смог. Щёки его горели после пережитого ночью, и все мысли крутились вокруг того, что Риган сделал с ним.«Как с рабом… — Девону хотелось выть, — он обращается со мной как с рабом!» — гордость его пострадала куда сильнее коленей, которые впрочем, тоже ломило с утра.«Ставший рабом уже не может стать воином», &mdash
Девон медленно брёл по анфиладам пещер, каждая из которых перетекала в следующую, будто гигантская змея свернулась спиралью внутри горы и стала домом для людей.Поначалу он не мог отличить одних пещер от других: самые верхние занимали Риган и его приближённые, на самой нижней жил он, его ученик.Казалось, пропасть разделяет их — хотя едва попав сюда, Девон был уверен, что станет ближе к тому, кого ненавидел всей душой.Каким же он был глупцом… Риган никогда не опасался его. Он никогда не видел в нём ни угрозу, ни врага, ни ученика — просто мальчишку, который полностью зависит от него.Девон замедлил ход и стиснул кулаки от злости, а когда он остановился совсем, то обнаружил, что в тишине раздаётся негромкий плач.Он замер, пытаясь преодолеть её, и тут же обнаружил, что в тишине раздаётся негромкий плач.Девон огляделся, пытаясь понять, откуда исходит звук, и, определив направление, двинулся туда.Пещеры обманывали е
Дее из дома Горностая исполнился двадцать один год. Впервые по законам друидов она была допущена на священный пир — и так совпало, что именно этот пир был первым, который проводился не в Таре, как во все прошлые века, а в Арме, новой святыне богини Дану.Дея покинула корпус, где обучали детей Дану, более трёх лет назад — в тот день, когда нового наследника старшего Горностая по дороге в Тару, где его должны были искупать в бычьей крови и назвать именем рода — похитили фоморы. Вместе с ним исчезла и его мать. Отец Деи, прежде чем предаваться горю, посчитал необходимым вернуть единственную наследницу в дом — хотя как воину из внутреннего круга Горностаев ему и было дозволено завести троих сыновей, он имел лишь двух детей, и один из них теперь, видимо, был мёртв.Дея восприняла возвращение с равнодушным спокойствием — она никогда не ожидала ни большего, ни меньшего от отца. Оставшиеся три года она навёрстывала упущенное, занимаясь больше стре
Риган вздохнул и бросил последний, недолгий взгляд на сплошную стену друидов, стоявших позади него. Не похоже было, чтобы о его уходе кто-то жалел — впрочем, чего ещё было от них ожидать?Он поморщился, прогоняя собственную внезапную сентиментальность. Давно уже он не пытался отыскать за холодными улыбками и глубокими поклонами учеников что-либо, похожее на почтение и любовь. Не искал он любви и когда речь заходила о богине, давно уже сделавшей его вечным спутником своих утех.Поначалу Риган не хотел. Но смысла сопротивляться не было, и он понял это довольно быстро — когда богиня предложила ему на выбор себя или ритуал с конём.Дану всегда умела добиваться своего, и при мысли о том, что теперь служить ей будет другой, губы Ригана окрасила злая улыбка.Он ступил в пещеру и поднял факел высоко над головой. Постоял несколько секунд, привыкая к темноте, и двинулся вперёд. Воздух в лабиринте туннелей был влажным и пах гатью, а по стенам вились ветв
С той ночи и каждую ночь Дея засыпала в постели Девона. Тот не говорил ни слова, хоть и не приглашал ученицу к себе. Но каждую ночь перед тем, как уснуть, он прижимал Дею к груди и утыкался носом ей в плечо. А затем закрывал глаза и проваливался в глухой, как каменная пещера, лишённый всяких видений сон. Если же сны всё же приходили к нему, Дея просыпалась и принималась гладить Девона по волосам, так что через некоторое время тот всё-таки по-настоящему засыпал.«Что же было с тобой?» — то и дело думала Дея, вглядываясь в спящее лицо, но ответа на этот вопрос Девон по-прежнему не давал.Впервые за долгое время друид просыпался выспавшимся. Случалось это обычно рано — едва солнце касалось первым лучом его разметавшихся по постели волос. Он открывал глаза и теперь уже сам разглядывал девушку, поселившуюся в его доме и в его сердце.Девон не знал, как и когда это произошло. Дея произрастала из него, как дерево растёт из земли, и казалась Дево
— Сила трав велика, но они должны быть собраны ночью и вложены в руку покойника. Есть травы, чтобы вызывать любовь или чтобы вызвать бесплодие, но только знахари фоморов знают секреты их силы — и не раскроют их никому, кроме посвященного.Дея сосредоточенно болтала в воздухе склянкой, выточенной из полупрозрачного кварца.— Ну что, получилось что-нибудь?Дея осторожно плеснула жидкость в котёл, и наваристый бульон, соприкоснувшись с зельем, мгновенно вспыхнул — так, что пламя взвилось до потолка.Дея открыла рот, секунду пыталась совладать с собой, а затем чихнула.— Не клади больше анемон, — Девон покинул своё место около окна, где стоял до сих пор, и, остановившись рядом с Деей, принялся разглядывать оставшееся содержимое котелка.— Я не клала анемон, — проворчала Дея и, повернувшись к столу, принялась разглядывать разложенные на столе травы. — Я же не совсем дура, Девон. Знаю, какой эф
— Где ты научилась читать?Вопрос застал Дею врасплох, когда она убирала на полку очередной фолиант.Девон по-прежнему вёл себя отстранённо, но больше не наказывал её, и Дея, за несколько месяцев успевшая измучаться от скуки в одиночестве горной пещеры, взялась читать книги, которые стояли на полке у наставника. Она читала их одну за другой, не испытывая особого интереса и не выбирая, что читать, просто чтобы занять себя.Дея обернулась и в недоумении посмотрела на Девона, сидевшего на скамье, которая служила ему кроватью.— Странный вопрос, — произнесла она и шагнула к Девону, чтобы рассмотреть — не шутит ли он. — В Круге. Как и ты.Девон молчал какое-то время, и от этого молчания по спине Деи пробежал холодок.— Девон, ты не помнишь меня?Не говоря ничего, Девон встал и направился к выходу — что, в общем-то, было не слишком удивительно для него. Обычно Дея его не преследовала — Девон в
Празднество, приуроченное к имболку, длилось три ночи и три дня. Однако Дея больше не участвовала в нём.Сразу после разговора с Дану она стала искать способ удалиться, и такой способ представился, как только Девон закончил осматривать свои владения и вернулся к трону богини.— Всё идёт хорошо, — сказал он, скрещивая руки на груди и занимая своё обычное место по правую сторону от трона.— Людям нравятся новые обряды, которые ты ввёл.Девон усмехнулся одним краешком губ, но в свете факелов, метавшемся по стенам и плясавшем в его глазах, окружённая перьями ворона улыбка казалась волчьим оскалом.— Не сомневаюсь. Риган никогда не знал, как заставить себя любить.Он помолчал и добавил:— И я выполнил ваш приказ. У меня есть ученик.Два взгляда устремились на Дею, которая вдруг ощутила себя абсолютно лишней. Она никогда не страдала особой пугливостью, да и вообще ею не страдала, но богиня и великий друи
В первую же ночь Дея простудилась — сквозь пролом в стене, завешенный лишь пологом из медвежьей шкуры, немилосердно дуло. Дея хлюпала носом, стараясь не привлекать к себе внимания Девона, который, казалось, день ото дня становился только злей. Он будто бы специально искал малейший повод, чтобы придраться к ученице и хотя розги больше в ход не пускал, но нашёл другой способ наказывать девушку за мелкие провинности — стоило той уронить склянку или плохо застелить постель, как Девон толкал её к стене, прижимал к камню щекой и, задрав вверх тунику, наносил несколько увесистых шлепков пониже спины.В такие минуты Дея готова была завыть от унижения и ненависти к самой себе, потому что тело откликалось на наказание так же, как на ласку, и сама мысль о том, что руки Девона будут подобным образом касаться её, заставляла вертеться с боку на бок всю ночь.Однако о том, чтобы просить Девона о чём-то или жаловаться на собственное здоровье не могло быть и речи — Де
Снова со всех сторон — впереди, сзади, убегая в стороны — тянулись бесконечные коридоры, заполненные темнотой. Холод пронизывал до костей, и Девон чувствовал, как мёрзнут руки, которые он безуспешно пытался спрятать в рукавах мантии.Он не помнил, сколько часов уже брёл в этом лабиринте пещер — одни коридоры сменялись другими, вдали маячил свет, но стоило свернуть в направлении него, как становилось ясно, что это только отблеск какого-то другого света, и источника его Девон определить не мог.Спина болела, а ноги уже начинали заплетаться, но он продолжал брести — не зная, куда идёт, но боясь остановиться, как будто кто-то преследовал его.Смысла не было, и Девон сам понимал, что то, что происходит с ним — всего лишь сон, но проснуться всё равно не мог.Он привалился к стене и зажмурился, в который раз пытаясь вынырнуть из сна, и тут же почувствовал тревогу, обступавшую со всех сторон — там, наяву, был такой же лабиринт,
В ночь, когда полная луна осветила долину Армы, Девон вышел на террасу, где так часто проводил в одиночестве вечера, однако на сей раз он не был один.Гахарит, старший кузнец Армы, стоял по правую руку от него — в таком же просторном балахоне, одетый как друид.По левую руку стоял Луг, некогда проклятый убийца, лишённый туата, а теперь — глава воинов, подчинённых Ученику.Сам Девон был облачён в свои обычные одеяния цвета ночного неба — в отличие от Ригана, он так и не полюбил роскошь. Зато волосы его украшал головной убор из множества чёрных перьев, который венчала пара оленьих рогов.Девон остановился и встал, как любил стоять, спрятав руки в рукава. Внизу — там, где заканчивалась скалистая стена, горели костры, но от пламени их не становилось светлей — напротив, лишь сильнее приходилось вглядываться друиду, чтобы разглядеть во мраке собравшихся людей.Девон не ожидал, что их окажется так много — он до сих пор
Девон сидел на скалистой террасе, куда выходил один из проёмов его личной пещеры, и покручивал в тонких пальцах чарку с вином.Визит к богине не просто расстроил его — он полностью опроверг все его ожидания и разрушил надежды в прах.Дея своей выходкой с охотой — и Девон не мог не признать, что весьма соблазнительной выходкой, которая почти покорила его, если бы не… Своей выходкой Дея навела его на мысль.Ещё до возвращения в Арму Девон отправил распоряжение осмотреть все псарни в поисках собачки — достаточно изящной и достаточно непохожей на остальных собак, чтобы это сразу бросалось в глаза.Когда же он завершил очищение — бессмысленное уже потому, что Дея настояла на очищении покоев, в которых никогда не жила, где её при всём желании не смог бы найти ни один дух — Девон отправился напрямую в Эмайн Маху, намереваясь не только отчитаться о содеянном, но и напомнить богине о том, что она обещала ему за службу.У