III
На концерт я всё же решил сходить, просто из любопытства. Искать Августу в такой толпе было то же, что искать иголку в стоге сена. Сидячего места мне не досталось, да, кажется, мой билет и не предполагал сидячего места. Я встал ближе к выходу из полутёмного зала. Концерт начался, мэтр вышел на сцену, публика его приветствовала восторженным рёвом. В середине первой песни (я честно слушал, стараясь разобрать слова и сложить их вместе) меня постучали по спине. Я обернулся и увидел Августу.
— Здóрово, да? — прокричала она мне в ухо.
Я пожал плечами.
— Нет, не здóрово! — крикнул я в ответ.
— Не слышу!
— Неважно!
Первая композиция закончилась, теперь музыканты грянули что-то восточно-зажигательное.
Я стоял в толпе и всё больше удивлялся: каким ветром меня сюда занесло? Что я здесь забыл? Что меня объединяет с этой ревущей толпой? Неужели это всё — поклонники Ин
IVВ одиннадцатом классе я без всякого внешнего повода открыл для себя и на младших курсах университета продолжал открывать классическую музыку. Я начал с популярной классики (Моцарт, Чайковский, «Времена года» Вивальди), но постепенно углублялся и в более сложное, оттого посещение филармонии мне вовсе не казалось скучным занятием.Концерт, на который мы пришли, был составлен из одних русских композиторов. Прекрасная программа: Чайковский (Первый концерт), Рахманинов (Рапсодия на тему Паганини), Скрябин (Концерт для фортепьяно). Чья-то невидимая рука умело расположила эти замечательные вещи от простого к сложному, от сочного к бестелесному, от плотского к духовному. Но, впрочем, даже и Чайковского язык не поворачивается назвать только плотским, кольми паче Рахманинова. На одной из вариаций исходной темы Рапсодии (а именно на восемнадцатой, Andante cantabile) Августа крепко сжала мою руку, стремясь поделиться своим восторгом или, может быть, уж
VУже на втором курсе от студентов ожидали курсовых работ. Я писал «курсовик» по древнерусскому язычеству, а научным руководителем мне была назначена некто Маргарита Сергеевна, доброжелательная, но серьёзная и настойчивая дама. В один прекрасный день Маргарита Сергеевна пригласила меня явиться на консультацию к ней домой.Жила госпожа профессор в центральном районе города, в большом пятиэтажном «сталинском» доме, который двумя крыльями выходил на две широких пересекающихся между собой улицы, а между этими крыльями ??? соединялся «дугой». В фокусе «дуги» находился памятник Георгию Димитрову. (Пожалуй, я использую неверное повествовательное время: этот памятник и сейчас там находится, да и с домом ничего не сделалось.) Странно, подумал я, входя в подъезд: совсем недавно я видел и этот дом, и этот подъезд. Или показалось?В гостиной за круглым столом, покрытым белой ажурной скатертью, Маргарита Сергеевна
VIДевушка действительно позвонила мне вечером, правда, следующего дня. В тот день, когда я пришёл на консультацию, она спустя пять минут после моего ухода выбежала на улицу, чтобы догнать меня, прямо в том домашнем тёмно-коричневом платье. Зачем? Бог весть! (Родители это, само собой, крайне не одобрили и очень переполошились.) Конечно, она не догнала меня, но простудилась (апрель был холодным), и вот, оказывается, заболела. Сильный кашель (она кашляла и по телефону), утром приходил врач, подозревают бронхит.Не зайду ли я как-нибудь её навестить? Не сегодня, а денька через два?Разумеется, я пришёл. Маргарита Сергеевна приветствовала меня вежливо, но крайне сдержанно. Она не одобряла мой приход и намекнула, что больную тревожить не стóит, но не отказала в посещении, спасибо и на том. Господина пастора дома не было.У постели Августы я просидел минут десять. Разговаривали мы шёпотом: и для того, чтобы ей лишний раз не напрягать горло,
VIIДевушка не звонила мне целую неделю — и вдруг пришла на учёбу. Увидевшись на первом этаже пятого корпуса, мы так обрадовались, что побежали друг другу навстречу и взялись за руки. (Обняться не решились: так ведь мы и не знали, ктó мы друг для друга.)Августа рассмеялась.— Отчего ты смеёшься? — спросил я, тоже едва сдерживая улыбку.— От радости… Пойдём, я тебе должна сказать важное!— Куда?— Куда угодно! В беседку!— У тебя сейчас лекция, наверное? — уточнил я на всякий случай.— Плевала я на эту лекцию!В сотне метров от пятого учебного корпуса нашего вуза стояли жилые дома, во дворе этих домов имелась стандартная, советских ещё времён, детская горка, песочница, железная карусель и шестиугольная сваренная из железных труб беседка, которую попеременно занимали то дети, то местные алкоголики, то, порою, студенты. В тот ча
VIIIЯ предупредил маму о том, что несколько дней буду ночевать не дома, и намекнул, что это связано с девушкой. Пожав плечами, она только улыбнулась краем губ.Служба оруженосца — это серьёзное дело, оттого я собрал в дорогу рюкзак, плотно упаковав его. В рюкзаке были тёплые вещи, включая несколько пар носков, термос с чаем, запас еды на пару дней, таблетки активированного угля и анальгина, обычные и охотничьи спички, газеты на розжиг костра, керосин в пол-литровой пластмассовой бутылке, металлический котелок, даже небольшой острый топорик.Девушка вышла из дому почти налегке, с лёгким рюкзачком за плечами, с которым ходила на занятия в университет.— Это и есть твоя котомка? — спросил я с сомнением.— Попрошу не учить меня жить! — раздражённо ответила она. — Меня с детства окружают одни шибко умные люди, от которых тошнит! Чем ты отличаешься от Германа Игоревича, а?Я, вздохнув, не нашёл во
IX— Ты… заснула? — спросил я свою гостью, выслушавшую рассказ внимательно и тихо.— Нет, — отозвалась Аврора. — Я представила её себе так ясно, как только можно. Я могла бы совершить её incarnatio temporaria, хоть я и совсем другая. Есть даже инвокация: та самая немецкая песня… Ты хочешь этого?— Нет, спасибо! — я передёрнул плечами от этого неожиданного предложения, в возможность осуществления которого легко было поверить. — Пусть мёртвые покоятся с миром. Да и что бы я ей сказал: просил прощения? Надеюсь, она мне уже простила: моя вина перед ней не так огромна…— А она вообще есть, эта вина?— Да, — серьёзно подтвердил я. — Я не должен был слушать её, а должен был взять ответственность за нас двоих. В девятнадцать лет это нелегко просто потому, что в девятнадцать лет иногда не знаешь, чтó правильно. Книги об этом говорят не всегда, д
XМеня разбудил свисток чайника. На часах было без четверти одиннадцать. Аврора вовсю хозяйничала на кухне, свежая, юная.— Ты не против того, что я надела Твою рубашку? — весело спросила она. — Свитер очень колючий…Верно, на ней была моя белая рубашка, только с рукавами, закатанными до середины предплечья.— Нет, — улыбнулся я. — Да и сложно мне препятствовать в такой мелочи человеку, который жил внутри моей головы. Если это Ты была, конечно… Тебе нужна новая одёжка! — сообразил я. — Вчера я просто хотел спровадить Тебя на автовокзал…— Замечательно! А сегодня, надеюсь, уже нет?— Давать решать проблемы по мере возникновения, — ответил я уклончиво. — Мне кто-то звонил с утра?— Да: одна из Твоих так называемых «невест».— Что Ты сделала?— Выключила телефон.— Умница! &md
XIЯ беспокоился о том, что Оля будет поджидать нас у подъезда, но её терпения, к счастью, не хватило. Нашей первой остановкой был гигантский, занявший целый квартал торговый центр, который недавно соорудили в городе, попутно снеся трамвайное депо. Увидев этот роскошный центр, Аврора по-детски восхитилась:— Ух ты!Потом, правда, погрустнела:— Жаль…— Чего жаль? — спросил я.— Денег, которые на всё это великолепие потратили, а ведь оно — только магазин. Недаром сказал Христос: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».— Ты говоришь сейчас как монахиня, не как молодая девушка.— А Тебя огорчает это?— Нет! Но вот присмотреть Тебе что-то посимпатичней ватника, который Ты оставила в машине, и старой безразмерной юбки правда не помешает…Я договорился с молоденькими продавщицами большого магазина одежды о том, что