Часть 2 - Глава 6

VI

Я не успел ответить: в дверь позвонили. Я открыл дверь — ввалились дядя Николай с сыном Артёмом, оба довольные, уже немного подшофе (когда хоть и где успели «клюкнуть»?). Они, дескать, ехали мимо и увидели, что свет горит, так вот, не хочу ли я к ним присоединиться, и (поглядев через моё плечо на Олю), э-э-э, девушка тоже? Потому что, во-первых, метель, к утру наметёт ещё, и на своём «Фольксвагене» я рискую сесть на брюхо, а на внедорожнике не рискую. И, во-вторых, праздник, а если я за рулём и если завтра буду возвращаться, то что ж, и рюмки себе в праздник не позволю? Ну как за ночь алкоголь не выветрится?

— А ты, Артём, как будешь решать ту же самую проблему? — уточнил я с сомнением. Двоюродный брат засмеялся в голос, показывая крупные здоровые зубы.

— Я ведь на служебной, Вовка! — с удовольствием пояснил он.

И то верно: едва ли сотрудникам ГАИ придёт на ум останавливать тёмно-синий «УАЗ-Патриот» с красной полосой и гербом Следственного комитета России на борту. Это я и без него должен был сообразить.

— Ты… едешь? — осторожно спросил я Олю. Та обиженно передёрнула плечами:

— Конечно, еду! — подтвердила она. — Чтó мне, здесь оставаться?

Неясно было, примирение это или временное перемирие. Не договорили мы с ней, но сейчас, пожалуй, было и к лучшему не договаривать.

Добрались с ветерком: Артём включил проблесковый маячок, чисто из озорства, и в один момент грозно рыкнул в микрофон на внешний динамик: «Водитель “Оки”, дайте дорогу следственным органам!»

Снова приветствия, объятия, восклицания на крыльце. Про Лену никто не вспомнил (а если кто и вспомнил, не подал виду). Скверно вышло, думал я: у меня, положим, «лоб медный и совесть карамазовская», да и действительно семейный праздник — не самое удачное время коллективной исповеди, но вот Оля, прогнав соперницу, и ухом не повела: шутит, смеётся, забавные случаи рассказывает, знакомится с Артёмом… Или она только внешне так, а внутри глубоко переживает? Но если переживаешь, то будь искренней, не устраивай себе веселье, не общайся уж вовсе с родственниками такого скверного, как я, человека!

За столом общий разговор продолжился. Мама шутливо упрекала меня в том, что я на своей работе вовсе запропал и, заботясь о других, о себе совсем не думаю. Артём с лёгким вызовом требовал рассказать, каких значимых результатов я всё-таки добился за время моей службы. Пожав плечами, я принялся перечислять: вот, документацию привёл в порядок, вот, несколько проверок без замечаний прошёл, вот, вышел на втрое место в районе по числу аттестованных на высшую категорию, вот, крышу починил, вот, старые трубы заменил на полипропилен…

— В школе заменил, а у себя дома не заменит! — ввернула мать. — Всё другим, ничего себе. А у тебя дома в ванной тоже, между прочим, стояк аварийный!

— Ну уж! — нахмурился я этому замечанию.

— Не «ну уж», а течёт! Как ты считаешь, Оля: должен человек наконец и о себе позаботиться или нет?

— Конечно, конечно, Мария Владимировна! — с готовностью отозвалась моя невеста.

— Так ты повлияй на его, повлияй! Идеалы — я понимаю, конечно, но не вечно же жить словно Сухомлинский. Ты Сухомлинским будь, а стояк поменяй!

— Кто такой Сухомлинский? — наивно вопросила Оля: она, видимо, фамилию великого педагога до того не слышала и этого вовсе не стыдилась.

— Так, так… — кивал двоюродный брат. — А откатики берём, Володя?

— Фу, Тёмка, какой вопрос противный! — воскликнул я, слегка краснея. — От тебя особенно!

Общий смех.

— Не бойся, я ж по-родственному спрашиваю, ха-ха!

— Ничего не скажу тебе, не мечтай.

— Берём, берём, значит…

— Хорош уже, Артём, хорош! — шикнули на него с двух сторон мама и дядя Николай. — Не порть людям праздник!

Следователь шутливо поднял руки. Потом и вовсе приставил их к голове, изображая уши:

— Молчу, молчу! Я серый зайчик-побегайчик!

— А я вот считаю, — глубокомысленно изрекла Оля, — что в нашей стране… Извините, Серый зайчик, не перебила Вас, нет?  (Спрошено было с некоторым вызовом.) …Что в нашей стране развивающаяся экономика, и откаты — часть этой экономики. Поэтому выламываться из этой системы как бы даже неприлично. Не говоря о том, что небезопасно. Я бы в любом случае не стала…

— Умна у тебя невеста, Володька! — расхохотался дядя Николай. — «Я бы не стала…» — да тебе ещё и не дадут! — Оля насупилась, все, кроме неё, рассмеялись, и я тоже не мог не улыбнуться. — Ну, не обижайся, красавица… Давно вы познакомились-то, Вов?

— На работе познакомились, нет? — уточнил Артём.

— Нет! — буркнула Оля. — На работе у него другие знакомые! Леночки всякие…

Глядя на её хмурую мордашку, все вновь рассмеялись.

— Только наша Оля им всем быстро даст отлуп, да? — проговорила мама сквозь смех. — Ну-ну, молодцом, так держать!

Так разговор продолжался с пятого на десятое, предсказуемо не блистая «ни чувством, ни поэтическим умом, ни красноречия огнём, ни общежития искусством». После выступления Президента и курантов беседа естественным образом переключилась на политику, и Оля, к моему огорчению, выявилась в ней заядлой либералкой. Впрочем, не совсем так: она безапелляционно высказывала либеральные догмы как конечные общеизвестные и не терпящие сомнения истины, чтобы через пять минут выдать что-то достаточно консервативно-патриотическое. Сообщала, например, что «в Украине» Россия ничего не забыла, а несколько позже поддерживала плановую экономику, горевала о распаде Советского союза, с которым мы все потеряли так многое, и при том, кажется, не замечала вовсе, что горюющие о Советском союзе сожалеют об империи, что имперское мышление никогда не поощряет независимость окраин и что советскому человеку даже в ум бы не вошло говорить «в Украине», что одна мысль, следовательно, противоречит другой. Всё ей произносилось, похоже, с чужого голоса, всё — с равной убеждённостью. Говори с убеждённостью — и сойдёшь за человека с убеждениями, с грустью подумал я. Только вот зачем молодой девушке обязательно  демонстрировать политические убеждения? Чтобы мужчинам нравиться? Или для того, чтобы саму себя уважать? А разве самоуважение девушки зависит от того, сколько чужих мнений, маскирующихся под неоспоримые истины, она произнесёт? Впрочем, зря я: Оля ведь искренне верит во всё, что говорит. А вот возьмём, например, Лену: есть у Лены политические убеждения? Не замечал ни разу… Елена Алексеевна, верно, стыдится попасть впросак с умными людьми, защищая коротенькие истины-носительницы полуправды (а вот Оля хоть раз за разом попадает впросак, ничуть не стыдится), или просто ей это малоинтересно. Такая позиция выглядит честней, но и бледней, конечно. Там, как известно, хорошо, где нас нет. Сейчас тоскую о Лене, а сидела бы она здесь бледной мышкой, улыбалась бы уголком рта там, где остальные от смеха сгибаются в три погибели, — затосковал бы, как пить дать, об Оле с её живостью и естественностью. Может быть, ни одну из них я, по сути, не люблю, оттого и выбрать не могу? Может быть. Но не пора ли остепениться и перестать искать небесных дев? Мне ведь жена нужна, а не бесплотное облако. Облака же — скопления воды, как известно, и больше в них ничего учёные не обнаружили.

Под конец застолья (Валерия Никитична ушла спать, у дяди Николая тоже слипались глаза) я вовсе загрустил. Артём это приметил зорким следовательским глазом.

— Что кислячишь, Вовка? — обратился он ко мне.

Я усмехнулся:

— Я не «кислячу», а просто грустно стало.

— Что так?

— То, что нас за столом пять человек, все — разных возрастов, и молодёжь тоже есть. Говорят, молодёжи свойственна наивность, но кроме неё, ещё идеализм, поэзия  — а где у нас идеализм, где поэзия?

Оля что-то вопросительно промычала, пережёвывая курочку. Прожевав, отчётливо произнесла:

— Я не поняла: это было камень в мой огород? Я, Володя, наверное, должна на табуреточку встать и читать стишок? Извини, я не подготовилась! Попроси Лену: она, наверное, всегда к этому готова!

— Да кто хоть такая эта Лена, расскажите мне уже, наконец! — возопил Артём на общее веселье.

— Лена — это то, что все мужчины иногда делают глупости, — назидательно промолвила мама. — Но мы ведь, Оленька, не будем злопамятны, правда?

— Согласна, Мария Владимировна: я вообще не злопамятная! — Оля тут же подцепилась на крючок честолюбия. — Я вообще считаю, в отличие от некоторых, что злопамятность — дурное качество!

Дядя Николай объявил, что отправляется «баиньки», и мама пошла вместе с ним хлопотать о постельном белье для него и для Артёма (в её доме было шесть комнат, всем гостям должно было хватить места). Мы с Артёмом принялись убирать со стола. Мама, вернувшись, поманила меня в сторонку.

— Тебе с Олей в одной комнате стелить? — вполголоса спросила она.

— Лучше в разных.

— Вот так здрасьте: где же я разные найду?

— Ну, в кладовке мне постели, на полу!

— Володька, перестань блажить! Милые бранятся — только тешатся. Оленька, брось мыть, я всё помою! — громко обратилась она к девушке. — Пойдём лучше, я тебе вашу комнату покажу…

Я вышел на крыльцо, чтобы глотнуть морозного воздуху, поглядеть на звёзды, послушать дальний лай собак, подумать о житейском. Когда вернулся в «нашу» комнату, Оля уже демонстративно спала, отвернувшись к стенке. Я залез под одеяло и лёг рядом, даже не подумав её касаться. Затем, убедившись по дыханию, что девушка действительно крепко заснула, неслышно выбрался из-под одеяла, разыскал шерстяной плед и, завернувшись в тот, улёгся на полу. Мало ли что ночью войдёт в сонную голову!