16
Выходит, размышлял я весь четверг двенадцатого марта напролёт, выходит, какие-то «стёклышки» всё же были. Но что за стёклышки?
Гипотеза Юдина заключалась в том, что Тихомиров
п о д б р о с и л Лиле эти самые «стёклышки», то есть имитацию драгоценных камней, для того, чтобы спровоцировать её болезнь, а господина теософа заставить терзаться сомнениями: ну как действительно есть зримое доказательство заботы о его невесте незримых сил?Лилия же силой своей фантазии претворила те — в подлинные камни, мечту о младшем брате — в Младшего Брата, надежду на высшее служение — в подлинные голоса от божеств. Могло и так случиться, но… не слишком ли жестокая гипотеза? Что за неприглядную роль отводит жениху Лилии господин духовный труженик? Положим, и в самом деле Тихомиров мог х о т е т ь увидеть в своей невесте тот или иной изъян — для того, чтобы оправдать свою воспитатель
17Тереза Маленькая, иначе Тереза Мартен, Тереза из Лизьё, иначе Тереза младенца Иисуса, была в своё время простой французской девушкой, нежной, мечтательной, но при этом бойкой, живой, смышлёной, не лишённой чувства юмора; благородной, чистой, цельной, сильной. В конце XIX века в возрасте 15 лет Тереза поступила в монастырь кармелиток, в 24 года скончалась от туберкулёза, а через несколько лет была причислена папским престолом к лику святых. Кажется, вполне заслуженно: лепестки роз, которыми было усыпано смертное ложе юной монахини, в дальнейшем сотворили многочисленные и документально засвидетельствованные чудесные исцеления.В конце же двадцатого века молодой католический пастор Кшиштоф Ковальски, поляк по происхождению, волею судеб заброшенный в наш город, в своих молитвах усиленно взывал к юной святой, прося послать ему крепость веры, «исцеление» от косноязычия и победу над пороком женолюбия. Молитвы его были так горячи, что Тереза решила
18Может быть, именно эти мысли подтолкнули меня к тому, чтобы четырнадцатого марта, в субботу, вечером позвонить отцу Арсению.Представившись и напомнив о том, кто я, я пояснил, что хотел бы встретиться с архиепископом отцом Феодором.Молодой монах немало изумился моему желанию.— Вы понимаете, доктор, что многие верующие желают поговорить с высокопреосвященным владыкой с глазу на глаз и что большинству мы вынуждены отказывать? Преосвященный не располагает своим временем свободно…— Я не верующий, а врач.— Тем более, — веско заметил отец Арсений.— Тем менее, поскольку перед болезнью равны все, и безбожники, и преосвященные митрополиты.— Владыка не митрополит, а архиепископ…— Тем более, — с удовольствием произнёс я.— Уж не намекаете ли вы, доктор, что преосвященному владыке может потребоваться ваша врачебная помощь? Сей намёк де
19— Здравствуйте, сокрушительница судеб, — поприветствовал я девушку семнадцатого марта, во вторник, почему-то с трудом удерживаясь от улыбки.— Что это за новое приветствие такое, Пётр Степанович?— Так просто… Я в выходные побывал на приёме у архиепископа.Лилия зябко поёжилась.— Он что, правда, бегает за женщинами? — полюбопытствовал я.Девушка поморщилась.— Зачем вам знать, доктор? Что мы с вами — старые бабы на завалинке? Никто не без греха.— Вы его защищаете?— Нет, — строго ответила она. — Он смещает достойных священников и ставит на их место плохих. Он позорит Того, Кому внешне служит. Как я его буду защищать?— Знаете, Лиля, мне кажется, что у вас есть какой-то особый дар.— Актёрский?— Нет, хотя и он, конечно, тоже. Дар четвёртого дня голодовки.— Четвёртого дня г
20В нашем городе есть очень талантливый молодой скульптор по имени Лев Голубев. (Даже я, врач, человек от искусства совершенно далёкий, что-то однажды слышал о нём.) Скульптор этот, сообщила Лилия, прошлую жизнь, а то и две, прожил в Индии, и до сих пор чувствует сильнейшую связь с её культурой. Он уставил комнатку изображениями индуистских божеств, сам, со своей смуглой кожей, волосами цвета воронова крыла и выразительными глазами, смахивает на индийца, и даже величает себя не Львом Голубевым, а Синим Львом, Ниласимха. Так и мы будем его звать.В один прекрасный миг Ниласимха решает воплотить в камне Совершенную Женскую Красоту, Лакшми. Он забывает еду и сон — он ищет свой идеал: ищет в девушках, с которыми знакомится; ищет на полотнах старых мастеров; пытается увидеть своим духовным взором. Всё тщетно, хотя порой ему и кажется, что его пламенное стремление не остаётся без ответа. Это Л а к ш м и́ отвечает ему, но слова её быстры, тонк
21В тот день я решил отвести на сеанс полтора часа вместо одного: меня вдруг перестало беспокоить, что обо мне скажут. До конца беседы оставалось двадцать минут. Мне пришло в голову попробовать гипноз. Девушка согласилась.Я, как водится, выключил верхний свет, зажёг настольную лампу, попросил мою пациентку принять то же положение, что и при аутогенном тренинге. Оба метода во многом схожи, но различаются, прежде всего, тем, что при последнем терапевтическая работа производится самим пациентом, его активной волей, а при первом эта воля подавляется.На магнитофоне я запустил кассету с громким звуком тикающих часов: при гипнозе очень помогают монотонные импульсы, или зрительные, или слуховые. Выбрался из-за своего стола и, неслышно передвигаясь, начал стандартное внушение:— Дыхание ровное, спокойное, руки тяжелеют, тяжелеет всё тело, меня неудержимо клонит в сон. Я загибаю пальцы рук по одному: когда все пальцы будут загнуты, я засну, в
22Восемнадцатого марта, в среду, едва я закончил заниматься Клавдией Ивановной и выпроводил её, в кабинет постучали, затем дверь приоткрылась, просунулось любопытное, весёлое лицо Тани.— Можно?— Дурацкий вопрос, Таня!Сестра впорхнула в кабинет, присела, быстрым движением огладив халатик.— Я вам сейчас такую интересную штуку расскажу, Пётр Степанович! — она кокетливо прищурилась.— Ну, и рассказывай!— Ну, и расскажу! Хотя надо бы с вас чего стребовать, чтобы сплясали вы, например… В воскресенье аккурат дежурила я, а вас не было. За обедом сидят наши дамочки, и Алёна Сашку ну давай дозорять!Напомню, что Алёной звали молодую женщину с психопатией, неприятную в общении, ожесточённую, недоверчивую, но при том отнюдь не подавленную, а наглую, циничную, похожую на распущенного ребёнка: сама она устраивала нечто омерзительное, например, неожиданно плевала кому-нибудь
23— Ну, что, Сашуля, выписываться будем? — ободрил я новую пациентку, едва та вошла. Саша, высокая, нескладная, села на стул, слабо улыбнулась.— Как скажете.— Я-то здесь при чём? — удивился я. — Это от тебя зависит: мы разве с тобой не говорили на эту тему? Мужиков-то не боишься теперь?— Нет.— Желания в сочетании с комплексом вины имеются?— Нет…— Ну, так за чем дело стало?— Как скажете, доктор. Я-то хоть завтра на комиссию, и то, надоело уже в дурке… Только не знаю я, как вы отнесётесь…— К чему?— К тому, что я влюбилась, — выдала она.— Прекрасно отнесусь! Отлично, превосходно, всё в норме!— В девушку влюбилась, — уточнила Саша. Я так и рот раскрыл.— В кого? — вопросил я с подозрением.— В Клавдию Ивановну, — сообщил
24Время с семи часов вечера до полвосьмого в ту среду я провёл незамысловато: выключил верхний свет, включил настольную лампу, развалился в кресле для пациентов — и дремал. Последние десять минут от этого получаса я, может быть, и вовсе спал. Пробудил меня к активной жизни стук в дверь.— Пётр Степанович, можно? Вы ещё не ушли? Как хорошо! А я освободилась на часик!— Таня, — пробормотал я спросонья. — Ты по какому вопросу?— Ка-ак! — изумилась она. — Вы же обещали рассказать про случай Селезнёвой! Что — отказываетесь?!Я встряхнулся, похлопал себя по щекам, прогоняя сон.— Нет. Что ж, проходи, садись.— Куда?— Да хоть на моё место!Таня прыснула в кулачок, но всё же прошла, села на место врача.— Давно мечтала здесь посидеть, — заявила она бесхитростно.Я подался немного вперёд и стал рассказывать. Воистину,