Share

Глава 4

- Глупый щенок, - негромко, будто бы и не мне, сказал лекарь. – Наслушался бредней и повизгивает.

Слёзы предательски защипали в глазах, и я стиснула зубы, чтобы не разреветься у всех на виду. Обидно! Несправедливо! Ладно услышать оскорбления от злобного плешивого лавочника, но от дворянина, едва увидевшего меня! За что? Неужели я, правда, похожа на…? О, нет, Святая Клотильда! Убежать бы, спрятаться от всех, как мышь, куда-нибудь в подпол. Но я заставила себя сделать реверанс мсьё и с высоко поднятой головой пошла к двери возле кухни.

Мсьё Годфруа нагнал меня.

- Вы хорошо держитесь, Абели.

- Благодарю.

- В работе это вам пригодится, пациенты бывают весьма взбалмошными, особенно богатые.

«И зачем он пошёл за мной? А вдруг здесь и, правда, не чисто? Будет рассказывать, что не такой? Я же в его власти…» – зароились тревожные мысли в моей голове, слёзы высохли сами собой, и стало страшно. На ночь запрусь обязательно, и стулом дверь подопру… Или сундуком.

Но мсьё Годфруа как ни в чём не бывало сказал:

- А вы правы, дело к ночи. И в этот час все дороги ведут куда? – он сделал многозначительную паузу, во время которой у меня внутри всё оборвалось, и добавил: - В кухню.

Лекарь одёрнул сюртук и, пропустив меня вперёд, как равную, указал на большой деревянный стол посреди просторной комнаты.

- Прошу, мадмуазель.

Окна кухни были распахнуты, шкафы и шкафчики, наполненные посудой и утварью, подпирали подкопченные стены. Живописными красными гроздьями свисала с потолка паприка, тянулись к полу сетки с коричневатыми луковицами, трепетали на сквозняке нити сушёных грибов и гирлянды развешенных от угла до угла пучков трав. Пронзённая вертелом упитанная курица, уже подрумяненная местами, испускала в пламя капли жира. Тот с шипением падал на камни и испарялся. Я вспомнила, что только в полдень подкрепилась овсяной лепёшкой.

Краснощёкая женщина средних лет отвлеклась от стряпни и бросилась нам навстречу. Несмотря на длинный нос и некую угловатость, она показалась мне симпатичной.

- Мсьё тут кушать изволите, как обычно?

- Да, Софи. Накрывай.

Кухарка разулыбалась и хозяину, и мне, развела приветливо руками:

- Всё почти готово. И птичка не пролетит, как ужин будет на столе. Доброго вечера, мадмуазель, проходите-проходите, располагайтесь.

Мсьё Годфруа представил нас друг другу. Выдвинул грубо сколоченный стул и пригласил меня сесть, а сам устроился на таком же напротив. Расстегнув верхние пуговицы сюртука, мсьё Годфруа откинулся на спинку и с удовольствием вытянул ноги:

- Уж извините меня за отсутствие манер. Вы пока ещё чувствуете себя гостьей, но, надеюсь, быстро освоитесь и простите мне крестьянские замашки. Я, знаете ли, предпочитаю жить по-простецки. Без пышных галантерий1 и реверансов.

- Так даже лучше.

- Вы молодец, Абели. Всё больше убеждаюсь, что правильно поступил, пригласив вас к себе, - сказал он и потянулся за бутылью, оплетённой ивовыми прутьями. Разлив бордовую жидкость в пару кубков, он подвинул один ко мне: - Настоятельно рекомендую, мадмуазель. Прохладное Монтаньё в такую жару весьма приятно.

- Монтаньё?

- Отменное вино – лучшая достопримечательность Перужа.

- Благодарю, мсьё.

Пока я крутила в пальцах керамический кубок, ещё переполненная мыслями и сомнениями, стоит ли принимать пищу из рук чужого господина, на столе появилось блюдо с желтоватыми ломтиками сыра Канталь и кусочками подёрнутого белёсой корочкой нежного Камамбера. Ему составили компанию розетки из свежих артишоков, наполненные паштетом из печени раскормленного гуся, нарезанная грудинка и домашняя колбаска андуйетт, украшенная сверху зеленоватыми веточками тимьяна.

Ловко, как жонглёр, Софи высыпала из кувшина в миску крупные оливки величиной со сливу и поставила их рядом с непривычно светлым, золотистым хлебом. Ещё мгновение, и кухарка водрузила в центр стола прекрасно зажаренную пулярку, пахнущую так, что у меня тотчас потекли слюнки.

Ничего себе простота! Не припомню таких яств и в праздники, разве только в детстве - на улице Ботрейи…

Лекарь попивал вино, глядя куда-то в сторону. Наконец, он притянул к себе тарелку и поднял на меня глаза.

- Как ваше самочувствие, Абели?

- Спасибо, всё хорошо.

Я решилась-таки и положила в рот сочную оливку. Отхлебнула вина. Терпкое, вкусное. Жажда и жара одолевали, я сделала ещё несколько глотков, почти опустошив кубок.

И вдруг кровь забила по вискам, застучала, я почувствовала, как начала жечь кожа на кисти – так же, как в тот раз, когда я плеснула на себя случайно кипятка у Моник.

Не понимая, что происходит, я скользнула взглядом по кухне и увидела, что кисть у кухарки перевязана. Ожог, - поняла я. Голова закружилась. Заломило локоть на другой руке. Я обернулась – вошла суровая Женевьева.

О, нет! Только не это! Всё возвращается! Из-под пола потянуло холодом, он прокрался под юбку, окрутил меня шелестом неясного шёпота, тревогой. Я задрожала.

- Что с тобой?

Мсьё Годфруа отставил кубок.

- Абели, ты меня слышишь? В чём дело?

- Я, я… снова чувствую.

- Что-то болит?

- Да, - я дотронулась до ноющего виска. – Голова. Кисть, как у Софи, локоть, как у Женевьевы...

- Потрясающе.

Лекарь подскочил со стула и наклонился ко мне, взял в ладонь ужасно жгущую кисть, проделал ту же манипуляцию, что и днем. Жжение не прекращалось.

- Не знаю пока, что именно возвращает твою способность. Но можно сделать вывод, что или вино, или отрицательные эмоции, которые ты, очевидно, испытываешь, прекратили воздействие акупунктуры.

Софи и Женевьева вытаращились на нас и замерли по своим углам.

- Подойдите-ка, - велел лекарь и сказал: - Не пугайся, Абели. Ты ведь затем приехала, чтобы разобраться. Потерпи немного. Готова?

Я кивнула.

- Софи, давай сюда руку. Что за повязка? Обожглась или порезалась?

- Ой, мсьё, дёрнулась давеча, ещё в обед, суп с огня снять да о котёл шваркнулась, прости Господи. Щиплет теперь, как черти кусаются.

Мсьё Годфруа подумал секунду.

- Абели, твои ощущения?

- Жжёт в том же месте.

Лекарь размотал тряпку, выставив напоказ побагровевшую, вспухшую мерзкими пузырьками кожу. Я поморщилась и с сочувствием взглянула на Софи, которая выглядела почему-то виновато. Она хотела было забрать руку, но лекарь не позволил.

- Посмотри, Абели. Ты и так чувствуешь всё то же, что она. А скажи, хотела бы помочь?

- Д-да, наверное, но вдруг… у меня станет так же.

- Не бойся, Абели. Рядом с тобой самый уважаемый врач провинции, вылечим. Но не попробуешь, не поймёшь. Доверься интуиции. Итак, что бы ты сделала?

Я с опаской поднесла пальцы к вызывающей неприязнь ране, дотронулась сначала до здоровой кожи кухарки, тёплой, суховатой, потом осторожно, едва касаясь, опустила кончики пальцев на ожог. Софи громко, через зубы втянула воздух.

«Я хочу помочь», - подумала я и тут же вскрикнула – резкая боль горячей лавой влилась в мои пальцы, прокатилась от самых кончиков до кисти, превратилась в жгучий комок – я даже увидела его, этот пылающий грязно-красным, отсвечивающий злостью и чувством вины шарик. Я прикусила губу.

Волдыри у Софи побелели и расползлись, как по волшебству, кожа стала ровной. Может, чуть более розовой, чем остальная поверхность руки, но от ожога и следа не осталось. «Наверное, эти жуткие пузырьки сейчас вздуются у меня… Ой, мамочки! Помогите, Святые Угодники», - взмолилась я, чувствуя холодные капли пота на спине.

- Больно? – спросил мсьё Годфруа.

- Д-да. Очень.

- Закрой глаза.

Я подчинилась. Холодный палец лекаря нащупал крошечную ямку на моём носу, прямо возле уголка глаза, и с силой нажал на неё.

- Представь, что боль растёт, - спокойный голос лекаря стал громче, напористей, будто давил на меня извне так же, как палец на точку у носа. – Боль увеличивается. Становится всё больше, ярче. Ещё ярче, сильнее. Она жжёт. До кости прожигает. Тебе больно. Ещё больнее. И ещё. Боль становится невыносимой. Ощути её. Полностью.

Я чувствовала всё точно так, как он говорил. Слёзы сами потекли из глаз, но я представляла, представляла эту чёртову боль. Ненавидела её и представляла, усиливала до тех пор, пока не выдержала и не закричала дико, и вдруг… боль исчезла.

Я сглотнула и открыла глаза. Всё так же ломило в висках, тянул локоть, но жжения в кисти не было. Ошарашенная кухарка вертела исцелённой рукой перед своими глазами и быстро крестилась другой, бормоча что-то под нос.

- И как теперь, Абели? – спросил лекарь.

- Лучше. Прошло.

- Умница, - улыбнулся в усы мсьё Годфруа. – Кажется, мы кое-что нащупали. Хочешь попробовать с Женевьевой?

Перед моими глазами и так плыло, но я не успела сообразить, что ответить, как служанка строго сказала:

- Не стоит, мсьё. Смотрите, барышня вона в обморок падать собрались.

И, правда, всё балансировало вокруг, будто меня усадили на качели. Во рту стало сухо. Я встряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть жёлто-зелёные пятна, круги и звездочки перед глазами.

Лекарь подхватил меня на руки и перенёс на лавку.

- Женевьева, срочно иглы сюда. Софи, завари в кипятке базилик, вербену и корень граната.

Все засуетились, лекарь принялся растирать мне виски, а я в пелене тумана видела его красноватый нос и пушистые усы, мне казалось, что они висят в воздухе совершенно отдельно.

- Не отключайся, Абели, - сказал мсьё Годфруа. – Рассказывай что-нибудь.

- У вас усы оторвались, - промямлила я.

- Вот это новость. Говори дальше.

- И руки холодные, как у покойника.

- Да-да, кровообращение ни к чёрту. Сейчас иголка тебе поможет, девочка. Скажи ещё что-нибудь. Давай-ка.

Полупьяная, я облизала губы. Ничего в голову не шло, кроме брошенного мне оскорбления.

- А кто тот человек, который обозвал меня… и вас? Который в шляпе с перьями…

- Ах, он, - усы и нос снова заплясали в тумане. – Увы, Абели, тот резвый негодяй, готовый при случае разодрать мне глотку, – мой сын. Этьен.

Иголка вонзилась мне в лоб над переносицей, я отключилась.

1 От франц. Galanterie - вежливость

Related chapter

Latest chapter

DMCA.com Protection Status