Цокали копыта, покачивалась карета под жалобное поскрипывание пружин. За окном мелькали деревья. Моя голова и рука покоились на чьей-то широкой груди, нос уткнулся в мягкую ткань сюртука. Ухо щекотала прядь волос, развеваемая ветром.
Чувствовала я себя неважно, но от того, кто был рядом, исходило теплое умиротворение и ощущение чего-то родного. Мое сердце радостно забилось, и я прошептала:
- Этьен!
- О! Наконец-то вы очнулись, мадемуазель Абели! Это не Этьен, это всего лишь я, - с радостью, смешанной с легкой досадой проговорил Огюстен.
К своему смущению, я поняла, что прильнула к груди великана, обняв его так, что от репутации приличной девушки уже не осталось камня на камне. Святая Клотильда, что происходит?!
- Простите, забылась, - пробормотала я и отодвинулась. Впрочем, сид
Я спрыгнула с кровати и, прошлепав по деревянному полу босыми пятками, в мгновение ока оказалась у окна. Постоялый двор обыденно шумел: судачили тетки у лавки с сырами, чистенький хозяин гостиницы, румяный, словно утренний круассан на блюдце, незлобно журил молодчика, понесшего куда-то не туда бочонок с вином. С бургундским, наверное, ведь до Бургундии рукой подать. Бегали мальчишки, перепрыгивая через небольшой ручей, журчащий на той стороне улицы. Дворянин в фиолетовом камзоле спешился с рыжего жеребца и, передавая поводья слуге, указывал хлыстом на восток.Я тоже взглянула туда. По вечернему небу на город ползла туча, похожая на пятно сажи на чистой, чуть подсиненной простыне. Слуга, нахмурившись, покачал головой. Я убрала со лба прядь за ухо. В сердце нарастало беспокойство. Где-то встревожено завыли собаки. Голуби и воробьи вспорхнули и унеслись куда-то стайками. Значит, будущее ненастье чувствую не только я. Демо
В гостиничной комнате горела свеча, утомленно оплывая каплями воска. Я сидела на стуле у кровати. Мои глаза слипались, но я боролась со сном, прислушиваясь, ровно ли дышит Этьен, и не могла насмотреться на то, как чуть видимо раздуваются тонкие ноздри, как падает теплый свет на заросшие щетиной щеки, как разметались по наволочке черные кудри, как украшает умиротворение и без того красивое лицо. Наверное, самое красивое на свете. По-крайней мере, для меня. Этьен посапывал сладко, по-мальчишески, и почти не ерзал под тонким одеялом.«Спи, мой хороший. Тебе надо».Я обняла покрепче подушку. Пусть еще ощущалось жжение на моей спине, пусть саднили искусанные губы, но, исцелив Этьена, я не свалилась без сознания, меня не парализовало, как в прошлый раз. И на удивление я чувствовала себя вполне сносно. Лишь сегодня до меня дошла истинная ценность рубина – без него мне бы н
За буйной зеленью деревьев возвышались серо-голубые башни и скаты крыш, строгий белый фасад отражался в зеркальной глади пруда. Неприступный вид замка Анси мгновенно заставил меня вспомнить о деде полководце. Его суровый характер, известный мне лишь по рассказам папà, казалось, был таким же, как эти тяжелые стены. Замок, выстроенный в форме квадрата, был по монаршему грандиозен и высокомерен. Папа говаривал, что тут бывали самые значимые особы Франции, даже короли: Генрих III, Генрих IV, Людовик XIII… От восторга и чувства сопричастности по моей спине пробежали мурашки. Я ведь тоже одна из Клермонов! Эх, и поделиться не с кем… Скачущим впереди Огюстену и Этьену меня не понять. Я оглянулась на мадам Тэйра, та смотрела в другую сторону, словно ей было не интересно.Возница щелкал хлыстом и погонял лошадей. Карета катилась по дороге, огибающей поместье господ Тоннэр, так что замок предстал передо мной
Воистину любовь в постели для влюбленных – священнодействие и нежность, а для чужих глаз – скабрезности и срам. И не докажешь, что иначе.Я долго боялась выйти из комнаты. Трясущимися руками привела себя в порядок и все поглядывала в окно. Отчаянно хотелось дать деру. На улице безмятежно светило солнце. Наш возница сладко потягивался у колодца, толстый кот неуклюже прыгал в траве за бабочками. Под липой отбивал герб савойского аббатства от дверцы украденной кареты Огюстен. Вот кто всегда поступает рационально, если, конечно, не считать превращение в Голема. Главное, мне не испугаться сейчас настолько, чтобы Огюстен снова обернулся деревянным чурбаном и придушил Этьенову матушку… С меня станется.Я вздохнула: «Эх, если подумать, мы те еще воры и конокрады. А за мою репутацию теперь вообще никто не даст и ломаного су».
Рассвет показался мне отвратительным. Ночь я провела в невеселых размышлениях, нервно стуча пальцами по подоконнику и меряя шагами крошечную спальню. Я была сердита на Этьена и совершенно взвинчена. А он так и не явился ни с извинениями, ни с поцелуями. И как, интересно, ему спалось после нашей ссоры?Зато в полночь юркнула ко мне в комнату мадам Тэйра, напомнив пронырливую крысу:- С первым лучом солнца отправляемся в Париж, - заявила она и, словно я перечила, начала уговаривать: - Надо ехать, надо ехать, девонька. Не сердись, и не устраивай капризы. Иначе пропустим алхимика. И с камнем все пропало. Я точно знаю. Вот разберемся с рубином, и больше ни в чем тебя неволить не стану. Даже мать Этьена со свадьбой вокруг пальца обведем, если тебе невтерпеж будет.- Вы мне что-то недоговариваете, - хмуро заметила я. – Что?
До поздней ночи графиня гоняла меня, как полковник кавалерийскую лошадь, заставляя дефилировать в платье с широченным кринолином. Обязательно пятка к пятке, носки врозь. Затем пришлось добрую сотню раз элегантно садиться в кресло, приподняв верхний обруч кринолина, и постигать галантные движения веером.- Грациознее. Еще грациознее! – рявкала мадам де Клермон и зло цедила: – Сапожница, она сапожница и есть! В хлев тебя, Абели Мадлен, а не в салон Бонны де Понс, маркизы д’Эдикур. За что мне эти муки?!По количеству нотаций и наставлений графиня превзошла самое себя. Даже в ночном кошмаре не оставила меня в покое. А потому к вечеру следующего дня я уже не слышала ни единого ее слова – лишь считала количество завитков в орнаменте на стене. На тысяча двадцать девятом я сбилась, ибо камеристка затянула корсет так туго, что, казалось, мои ребра вот-вот хрустнут, а г
Мы брели по узким улицам и молчали, оцепеневшие, уставшие, одинаково погруженные в воспоминания о волшебстве. С нами ли оно случилось? В этой ли жизни? Чем дальше мы удалялись от сада Тюильри, тем сильнее произошедшее казалось сном. Мы становились обычными, мы уже такими были.Свернув за угол, мы увидели поодаль толпу кутил, тревожащих сон горожан выкриками, звоном бутылок и рапир. Этьен тотчас будто очнулся, сжал мою ладонь, и твердой рукой достал шпагу. Мы перешли на другую сторону улицы и благополучно миновали ночных гуляк. Когда они остались далеко позади, Этьен сказал:- Ничего не бойся. Ты со мной. Я защищу тебя.- Жаль не могу сказать того же…- И не нужно. Ты спасала меня столько раз, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Теперь моя очередь.Я вяло кивнула. Этьен о
Я расхохоталась. Едко. Зло. Громко.Графиня воззрилась на меня с изумлением, но не успела и рта раскрыть, как чернокнижник направился ко мне, попутно щелкнув пальцами перед носом мадам. Она застыла, как соляной столб, а я так опешила, что едва не подавилась собственным смехом. Что за черт? Магия?! Но ведь он должен был ее лишиться!- Не ожидала, Абели Мадлен? – вкрадчиво спросил лекарь и, затворив двери, подошел почти вплотную.Я отступила. За то недолгое время, что я его не видела, мсьё Годфруа иссох и невероятно похудел. Седой парик подчеркивал дряблость кожи и делал сорокалетнего лекаря похожим на старика. Красные кисти рук с внезапно костлявыми, удлинившимися пальцами напоминали страшные клешни, выступающие из черных бархатных манжет. Из темных глаз струилась беспощадная уверенность.- Как вы посмели яв
- Что такое? В чем дело, Абели? На кого ты похожа? Почему ты такая грязная и в рваной юбке? – встретила меня возмущенными воплями графиня де Клермон. – Кто эти люди? Почему молодой человек голый?! Куда вы идете?!Я еле держалась на ногах от усталости, но была счастлива. Этьен спасен. Я жива. Со мной Огюстен и Клементина. Милый толстяк Франческо Прокопио доставил нас к особняку на своей карете и пригласил устроить свадьбу в его ресторане. Благодаря секретной формуле алхимика, как пояснила мадам Тэйра, ни одна живая душа не вспомнит, что произошло на Гревской площади. По бумагам к казни был приговорен Годфруа. И пусть не колесованием, но одним ударом молота по голове Годфруа был казнен. Новичок палач Сибо - не мастер своего дела, увы. Казненному не двадцать лет, а сорок? Что ж, следствие вели поспешно, грефье был пьян и ошибся. Такое случается.Я была счастливой обладательн
- И вы дали согласие?! – вскрикнул Огюстен, потревожив восковую тишину собора.Мы сидели на одной из боковых скамеек. На стене напротив застыла в молитвенной позе статуя Девы Марии со сложенными у груди руками. Она смотрела на меня сверху вниз с немым укором.- Да, - я потупилась, мне было стыдно. – Простите, Огюстен, я упала в ваших глазах… Но если ничто иное нам не удастся, я пойду на этот шаг.- Вы не сделаете этого, - глаза Огюстен разгорелись. - Я вам не позволю. Это слишком большая жертва!- А что бы вы сделали на моем месте? – грустно улыбнулась я. – Прошло четыре дня, а мы не сдвинулись ни на пус. Даже мое прошение о свидании в Консьержери до сих пор рассматривают. Вежливо отказывают каждый день. Зато теперь в связи с подготовкой к так называемой свадьбе мне позволено свобод
Я расхохоталась. Едко. Зло. Громко.Графиня воззрилась на меня с изумлением, но не успела и рта раскрыть, как чернокнижник направился ко мне, попутно щелкнув пальцами перед носом мадам. Она застыла, как соляной столб, а я так опешила, что едва не подавилась собственным смехом. Что за черт? Магия?! Но ведь он должен был ее лишиться!- Не ожидала, Абели Мадлен? – вкрадчиво спросил лекарь и, затворив двери, подошел почти вплотную.Я отступила. За то недолгое время, что я его не видела, мсьё Годфруа иссох и невероятно похудел. Седой парик подчеркивал дряблость кожи и делал сорокалетнего лекаря похожим на старика. Красные кисти рук с внезапно костлявыми, удлинившимися пальцами напоминали страшные клешни, выступающие из черных бархатных манжет. Из темных глаз струилась беспощадная уверенность.- Как вы посмели яв
Мы брели по узким улицам и молчали, оцепеневшие, уставшие, одинаково погруженные в воспоминания о волшебстве. С нами ли оно случилось? В этой ли жизни? Чем дальше мы удалялись от сада Тюильри, тем сильнее произошедшее казалось сном. Мы становились обычными, мы уже такими были.Свернув за угол, мы увидели поодаль толпу кутил, тревожащих сон горожан выкриками, звоном бутылок и рапир. Этьен тотчас будто очнулся, сжал мою ладонь, и твердой рукой достал шпагу. Мы перешли на другую сторону улицы и благополучно миновали ночных гуляк. Когда они остались далеко позади, Этьен сказал:- Ничего не бойся. Ты со мной. Я защищу тебя.- Жаль не могу сказать того же…- И не нужно. Ты спасала меня столько раз, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Теперь моя очередь.Я вяло кивнула. Этьен о
До поздней ночи графиня гоняла меня, как полковник кавалерийскую лошадь, заставляя дефилировать в платье с широченным кринолином. Обязательно пятка к пятке, носки врозь. Затем пришлось добрую сотню раз элегантно садиться в кресло, приподняв верхний обруч кринолина, и постигать галантные движения веером.- Грациознее. Еще грациознее! – рявкала мадам де Клермон и зло цедила: – Сапожница, она сапожница и есть! В хлев тебя, Абели Мадлен, а не в салон Бонны де Понс, маркизы д’Эдикур. За что мне эти муки?!По количеству нотаций и наставлений графиня превзошла самое себя. Даже в ночном кошмаре не оставила меня в покое. А потому к вечеру следующего дня я уже не слышала ни единого ее слова – лишь считала количество завитков в орнаменте на стене. На тысяча двадцать девятом я сбилась, ибо камеристка затянула корсет так туго, что, казалось, мои ребра вот-вот хрустнут, а г
Рассвет показался мне отвратительным. Ночь я провела в невеселых размышлениях, нервно стуча пальцами по подоконнику и меряя шагами крошечную спальню. Я была сердита на Этьена и совершенно взвинчена. А он так и не явился ни с извинениями, ни с поцелуями. И как, интересно, ему спалось после нашей ссоры?Зато в полночь юркнула ко мне в комнату мадам Тэйра, напомнив пронырливую крысу:- С первым лучом солнца отправляемся в Париж, - заявила она и, словно я перечила, начала уговаривать: - Надо ехать, надо ехать, девонька. Не сердись, и не устраивай капризы. Иначе пропустим алхимика. И с камнем все пропало. Я точно знаю. Вот разберемся с рубином, и больше ни в чем тебя неволить не стану. Даже мать Этьена со свадьбой вокруг пальца обведем, если тебе невтерпеж будет.- Вы мне что-то недоговариваете, - хмуро заметила я. – Что?
Воистину любовь в постели для влюбленных – священнодействие и нежность, а для чужих глаз – скабрезности и срам. И не докажешь, что иначе.Я долго боялась выйти из комнаты. Трясущимися руками привела себя в порядок и все поглядывала в окно. Отчаянно хотелось дать деру. На улице безмятежно светило солнце. Наш возница сладко потягивался у колодца, толстый кот неуклюже прыгал в траве за бабочками. Под липой отбивал герб савойского аббатства от дверцы украденной кареты Огюстен. Вот кто всегда поступает рационально, если, конечно, не считать превращение в Голема. Главное, мне не испугаться сейчас настолько, чтобы Огюстен снова обернулся деревянным чурбаном и придушил Этьенову матушку… С меня станется.Я вздохнула: «Эх, если подумать, мы те еще воры и конокрады. А за мою репутацию теперь вообще никто не даст и ломаного су».
За буйной зеленью деревьев возвышались серо-голубые башни и скаты крыш, строгий белый фасад отражался в зеркальной глади пруда. Неприступный вид замка Анси мгновенно заставил меня вспомнить о деде полководце. Его суровый характер, известный мне лишь по рассказам папà, казалось, был таким же, как эти тяжелые стены. Замок, выстроенный в форме квадрата, был по монаршему грандиозен и высокомерен. Папа говаривал, что тут бывали самые значимые особы Франции, даже короли: Генрих III, Генрих IV, Людовик XIII… От восторга и чувства сопричастности по моей спине пробежали мурашки. Я ведь тоже одна из Клермонов! Эх, и поделиться не с кем… Скачущим впереди Огюстену и Этьену меня не понять. Я оглянулась на мадам Тэйра, та смотрела в другую сторону, словно ей было не интересно.Возница щелкал хлыстом и погонял лошадей. Карета катилась по дороге, огибающей поместье господ Тоннэр, так что замок предстал передо мной
В гостиничной комнате горела свеча, утомленно оплывая каплями воска. Я сидела на стуле у кровати. Мои глаза слипались, но я боролась со сном, прислушиваясь, ровно ли дышит Этьен, и не могла насмотреться на то, как чуть видимо раздуваются тонкие ноздри, как падает теплый свет на заросшие щетиной щеки, как разметались по наволочке черные кудри, как украшает умиротворение и без того красивое лицо. Наверное, самое красивое на свете. По-крайней мере, для меня. Этьен посапывал сладко, по-мальчишески, и почти не ерзал под тонким одеялом.«Спи, мой хороший. Тебе надо».Я обняла покрепче подушку. Пусть еще ощущалось жжение на моей спине, пусть саднили искусанные губы, но, исцелив Этьена, я не свалилась без сознания, меня не парализовало, как в прошлый раз. И на удивление я чувствовала себя вполне сносно. Лишь сегодня до меня дошла истинная ценность рубина – без него мне бы н