Глава 2

Клавдия

Ну что за имя такое – Клавдия?! Насмешка, а не имя. Мать еще смеет заявлять, будто это имя «оригинальное». Дура! Старшую дочь вон назвала просто – Татьяной. А с младшей решила выпендриться. Клава Ромашкина – хуже не придумаешь!

Клавдия ненавидела собственное имя всю со‑знательную жизнь. Когда пришла пора получать паспорт, она задумала поменять его, да только мать закатила такой скандал, что дочь не посмела ослушаться. А зря. Сколько раз потом об этом жалела! В школе ее дразнили и пренебрежительно звали Клавкой. В техникуме и того хуже: общеизвестный на курсе остряк Пашка как‑то съехидничал: «Клава, Клава из автоклава». И все, приклеилось к ней это обидное прозвище. Клавдии Пашка нравился, поэтому его шутка показалась ей обидной вдвойне. Это была одна из причин, почему она оставила техникум, не проучившись и года. Разумеется, имелась и официальная версия – «по болезни».

Какая там болезнь! Все это выдумка ее родственничков да этих придурков, называющих себя врачами. Убийцы, а не врачи! Людей в белых халатах Клавдия ненавидела, пожалуй, даже больше, чем свое имя. А кто же они после того, как совершенно здорового человека объявили больным и заперли на некоторое время в лечебнице, пичкали таблетками и кололи какую‑то отупляющую гадость. Когда Клавдию выписали «под честное слово», то на прощанье снабдили горой рецептов и «дружеским» напутствием не забывать принимать «таблеточки». А родственникам, предварительно состроив сочувственные и «все‑все понимающие» мины, дали строгие указания «держать под контролем» и регулярно приводить пациентку на обследование. Клавдия все это знает: видела, слышала, поняла. Не тупая.

– Клава, давай я все же эту ночь с тобой побуду?

Татьяна искоса взглянула ей в глаза, получилось, будто смотрит она по‑собачьи заискивающе. И от такого взгляда и нарочитой дружелюбности в голосе стало только хуже.

– Отстань! Я в порядке! Не надо меня контролировать!

– Тише, тише, – зашикала Татьяна и коснулась ее руки.

Клавдия руку отдернула и глянула на сестру волчонком.

– Я в порядке! – с нажимом проговорила она.

– Ладно, ладно, – поспешно отступила сестра. Видимо, вспоминала рекомендации врача «не давить, не принуждать». Бо‑о‑о‑о‑же ты мой! – Я уеду. Только не забывай, пожалуйста, принимать таблеточки…

– Пошли вы все со своими таблеточками! В гробу я их видела!

– Клава…

– Ненавижу это имя! – взвизгнула она так, что таксист, до этого упорно делавший вид, будто разговор пассажирок ему неинтересен, быстро оглянулся.

– Чего вам?! – тут же отреагировала Клавдия. – Ваша обязанность – на дорогу глядеть и баранку вертеть!

– Клавдия, – попыталась урезонить ее сестра. – Тише ты! Успокойся.

– Я спокойна! Спокойна, как танк. Чего еще? Нужны доказательства?

От сестры удалось отвязаться. На ее вопрос, не помочь ли донести вещи до подъезда, Клавдия демонстративно схватила тяжелую сумку, сама вытащила ее из салона такси и поперла к подъезду. Татьяна, глядя вслед, лишь сокрушенно покачала головой.

Клавдия вошла в подъезд, нажала кнопку лифта и, ожидая, когда спустится кабина, принялась рассматривать стены.

Ничего не изменилось. Все так же. Отсутствовала Клавдия всего десять дней, но ей казалось, будто прошел целый год. Чувства от возвращения она тоже испытывала странные. С одной стороны, жаждала поскорей вернуться домой, с другой – боялась. В больнице ей было спокойней, хотя она всей душой ненавидела это место, куда загремела уже во второй раз. Там ее ничто не пугало… Но теперь… А вдруг теперь все будет по‑другому?..

Лифт гостеприимно распахнул двери, Клавдия вошла в кабину и привалилась спиной к стенке. Нет, все же дома лучше. Без сомнений, лучше.

Она вышла на своем седьмом этаже, подошла к знакомой, обитой старым дерматином двери, вытащила ключ. Снизу, с шестого, донесся знакомый голос. «А‑а, старая клюшка, чтоб тебя», – подумала Клавдия в адрес своей соседки Зинаиды Львовны. Но подумала как‑то беззлобно. Будто была рада слышать этот возмущенный визг, который лишь доказывал, что она дома.

Клавдия шагнула в квартиру, вдохнула воздух, наполненный успокаивающими домашними запахами. Бросила дорожную сумку прямо в коридоре, переобулась в мягкие тапочки. Прошла на кухню, подняла крышку заварочного чайника, брезгливо сморщилась, увидев, что забытая заварка за эти десять дней успела заплесневеть. Так же брезгливо морщась, вылила жидкость в раковину, вытряхнула в ведро чайные листья, тщательно вымыла заварочный чайник.

Вначале она выпьет чаю – ароматного, крепкого, а не той бурды, которой ее под видом чая поили десять дней. Потом примет ванну с пеной, чтобы смыть с себя чужие запахи. Завернется в любимый махровый халат до пят и весь вечер проведет перед телевизором. Может быть, поставит диск с каким‑нибудь легким фильмцем, да так и уснет на диване, не дождавшись титров.

Клавдия наполнила водой электрический чайник, поставила его на подставку, клацнула клавишей и отправилась в ванную умываться.

Но когда она мельком глянула в зеркало, вновь увидела это…

– У‑у‑йди‑иии! – заорала Клавдия.

Она схватила с полки первый подвернувшийся флакон и с силой запустила им в стекло. Звон разлетающегося на осколки зеркала заглушил ее истеричный крик, сопровождаемый грохотом швыряемых о пол предметов:

– Вот тебе, вот тебе, проклятая!

Снизу возмущенно заголосила соседка, чуть позже в дверь требовательно зазвонили. Зинаида Львовна срывающимся на визг голосом угрожала милицией. Но Клавдия не обращала внимания ни на звонок, ни на выступления соседки, ни на сочащуюся по запястью из порезанной осколком ладони струйку крови. Она сидела на полу прямо среди осколков и пластиковых бутылей с шампунями, бальзамами и лосьонами и, уткнувшись лицом в колени, плакала.

* * *

Зинаида Львовна и в самом деле пребывала в состоянии нервного возбуждения. Едва Илья переступил порог, как женщина бросилась ему навстречу с причитаниями:

– Приехал, голубчик! А я уж не знаю, что и делать! На тебя вся надежда! Денис вон не воспринимает дело всерьез. Но ты уж, Илюша, посмотри, как специалист, и скажи, откуда это проклятое пятно взялось и как его убрать?

Ну вот, приехали… «Специалист». Илья за спиной показал другу кулак, но Бобров лишь издевательски усмехнулся. Пришлось снять в коридоре ботинки, пристроить куртку на старомодную вешалку в виде доски с крючками и отправиться следом за Зинаидой Львовной на кухню.

В стерильной чистоте квартиры матери своего друга Илья Шахов чувствовал себя неуютно, боялся насорить, натоптать, что‑то разбить или разлить. Денис, помнится, тоже как‑то признался, что испытывает подобные ощущения. И, видимо, чистота так осточертела ему, что теперь в большой и светлой квартире Боброва царил хаос, несмотря на усилия специально нанятой для проведения уборки женщины, появлявшейся дважды в неделю. Жена Дениса Ирина была начинающим модельером и, как и многие творческие люди, представляла себе порядок своеобразно. На ее рабочем столе громоздились завалы из бумаг, ручек, карандашей, образцов тканей и модных журналов. Журналы и эскизы были разбросаны и по всей квартире. Денис как‑то со смехом рассказал Илье, что однажды нашел модный журнал в холодильнике. Понятно, что невестка, не отличающаяся любовью к порядку, Зинаиде Львовне пришлась не по душе. Хватило лишь одного визита к сыну, чтобы сделать о его жене свои выводы.

Но пусть жилище Дениса частенько напоминало пострадавший от урагана газетно‑журнальный киоск, все же в нем было гораздо уютней, чем в содержащейся в образцовом порядке квартире Зинаиды Львовны. Все дело, наверное, в атмосфере: в квартире Дениса она была живой, тогда как в квартире Зинаиды Львовны – казенной. От этого ощущения не спасали даже занавески в цветочек, вывязанные крючком салфетки, хрустальные вазочки и тому прочие милые вещички, призванные создавать уют. Впрочем, о каком уюте можно говорить в стерильной операционной? А Илья, да и Денис чувствовали себя в квартире Зинаиды Львовны, будто в операционной.

Всякий раз, когда Илья заходил к Зинаиде Львовне, ему хотелось расставить руки в стороны, чтобы «отодвинуть» стены. Кухни в старых девятиэтажках с крохотными квартирами‑сотами были совсем микроскопическими. Детство Ильи тоже прошло в подобной квартире. И хотя дом, в котором он тогда жил, гордо назывался строением улучшенной планировки и был новее девятиэтажки, в которой до сих пор обитала Зинаида Львовна, размеры кухонь ненамного отличались.

До школы Илья с родителями, дедом и бабушкой проживал в сталинском доме почти в центре Москвы. Но позже элитную квартиру разменяли на две – «однушку» в Москве и трехкомнатную в новостройке в Подмосковье. Решение приняли родители мамы, чтобы дать дочери и ее семье возможность жить самостоятельно. Так и вышло, что Илья оказался соседом Дениса.

Шесть лет назад не стало бабушки, которая пережила деда ровно на десять лет, и Илья вернулся в Москву, в освободившуюся «однушку», а его родители до сих пор проживали в подмосковном поселке.

– Вот, Илюша, эта оказия, – со слезами в голосе перебила его размышления Зинаида Львовна и торжественно указала пухлой рукой в угол над окном.

Шахов посмотрел туда, куда показывала женщина, и прищурился. На стене под потолком и впрямь темнело пятно размером с ладонь. Вначале Илья ничего странного в нем не увидел, но, присмотревшись, согласился с тем, что оно и впрямь напоминает очень простое, грубое изображение лица. Будто художник, стиль которого – сумасшедшая экстравагантность, создал этот лик с помощью причудливой игры тени и света. Всего несколько небрежных мазков, но можно различить и глаза, и отпечатавшийся лишь в виде двух ноздрей нос, и округлившийся в безмолвном крике рот. «Подбородок» оказался срезан пограничной линией между побелкой и краской. Но, несмотря на всю простоту изображения, было ясно, что «лицо» это – женское и выражение, застывшее на нем, – ужас.

– Ну, что ты об этом думаешь? – нарушил затянувшееся молчание Денис.

– Эдвард Мунк, – невольно вырвалось у Ильи.

– Чего? – недоуменно переспросил друг.

– Эдвард Мунк, говорю. Картину «Крик» знаешь? Нет? Ну да ладно, неважно. Мне бы это пятнышко поближе рассмотреть. Стремяночки не найдется?

Бобров с готовностью сходил за лестницей, Илья взобрался на нее и, опять прищурившись, принялся рассматривать странное изображение.

– Потолок и стену давно белили? – спросил он, трогая пальцами «лик». Первое предположение, что пятно причудливой формы – всего лишь плесень, развеялось, стоило Илье коснуться пятна. Его поверхность была сухой и ничем не отличалась от других участков стены.

– Прошлым летом, – с готовностью ответила Зинаида Львовна. – Думаешь, Илюша, причина в побелке?

В голосе женщины звучало столько уважения, надежды, что Илья с недоумением оглянулся на нее. Неужели она и впрямь полагает, что он – специалист по аномальным явлениям? Велика сила печатного слова! Видимо, его выдуманные истории и впрямь написаны так хорошо, что принимаются читателями как достоверные.

– Возможно, – уклончиво ответил Шахов. – По правде говоря, Зинаида Львовна, я не думаю, что это пятно – происки темных сил. Причины его появления могут быть какими угодно – от плесени до реакции на свет, температуру, влажность. Это просто пятно – и все.

– Да, но какое страшное! – воскликнула Зинаида Львовна с таким разочарованием, будто обиделась за пятно, названное простым.

– Ну, форма у него действительно причудливая, но это еще ничего не значит.

– А как быть с тем, что оно появилось во второй раз?

– Может, вы его просто плохо отмыли? – неосторожно предположил Илья и прикусил язык, потому что Зинаида Львовна, мгновенно наливаясь свекольным румянцем, взревела:

– Это я‑то плохо отмыла?!

– Нет, нет, я не это хотел сказать. Зинаида Львовна, вам нет равных в наведении чистоты и отмывании пятен, но, возможно…

– Невозможно! – категорично перебила женщина. – Повторяю еще раз: я полностью смыла эту… грязь.

– Верю, верю, – поспешно пробормотал Илья, спускаясь со стремянки. – Но сейчас мы это пятно… ммм, снова отмоем. В качестве эксперимента. А потом забелим. У вас есть, чем его забелить?

– Да, – с достоинством ответила Зинаида Львовна и добавила: – Я собственноручно разведу свежую побелку.

Час спустя друзья покинули квартиру Зинаиды Львовны. Часть стены, на которой проявилось пятно, была отмыта и вновь побелена. Мыл Денис, а белил Илья. Все работы проводились под строгим присмотром Зинаиды Львовны. По требованию матери Денис трижды спускался и поднимался на стремянку, потому что та то и дело углядывала «вон то маленькое пятнышко». Илье повезло немного больше: белить его заставили всего лишь два раза. От чая, любезно предложенного после «экзекуции», друзья отказались, чем спровоцировали Зинаиду Львовну на долгие причитания.

– Тяжелый человек – твоя мать, – не сдержался Илья, усаживаясь в машину Боброва. – Чувствую себя так, будто побывал на ковре у начальника нашего департамента. Даже хуже.

Денис не ответил, только хмыкнул и вытащил из бардачка пачку сигарет. Курил он редко, только в особых случаях, когда нервы сдавали, а приходилось сдерживаться. Прощание с Зинаидой Львовной было смазано маленьким, но оставившим неприятный осадок «представлением»: когда Денис имел неосторожность обмолвиться, что торопится, потому что дома его ждет жена, Зинаида Львовна поджала тонкие губы, сложила «домиком» брови и гордо вскинула подбородок.

– Я думала, что мать тебе дороже, – едко выдала она. – Я такого страха натерпелась с этим пятном! Мог бы и остаться на ночь! Вдруг ночью у меня заболит сердце? Кто вызовет «Скорую»?

Все время, пока друзья обувались, Зинаида Львовна громко стенала по поводу пережитого ужаса, сыновней невнимательности и страха, что пятно проявится снова.

– Не проявится, – теряя терпение, с досадой ответил Денис.

– Мы его хорошо отмыли и забелили, – поддержал друга Илья. – Да и вообще, Зинаида Львовна, это пятнышко – ерунда полная, я ведь вам уже объяснил.

– Да? – хитро прищурилась женщина. – Тогда зачем ты его сфотографировал, прежде чем смыть?..

– Илюх, а действительно, на кой тебе сдались снимки этой настенной «живописи»? – повторил вопрос матери Денис, выруливая на шоссе.

– Да глупость в голову пришла, – с неохотой ответил Илья. – Мне завтра очерк отправлять, а в голове – ни одной идеи. Подумалось вот, что на основе истории с пятном можно было бы что‑то выдумать да фотографии приложить. Уж больно пятнышко забавным показалось. Если все правильно преподнести, статейка получится занимательной. Ты, главное, потом матери газету не показывай, лады?

– Да она сама покупает каждый выпуск! – напомнил Денис. – Из‑за твоей, между прочим, колонки.

– О черт! Вылетело из головы, – скуксился Илья. – Ну и что мне теперь делать? Вот же блин горелый! Если Зинаида Львовна вычитает ахинею, которую я раздую из ее истории, она и меня, и тебя со свету сживет. Придется оставить эту затею. А жаль, темка классная! Мне уже кое‑что придумалось…

– Илюх, а как ты считаешь, откуда оно вообще взялось, это пятно? – перебил причитания друга Денис.

– А кто его знает! Как я уже объяснил твоей мамаше, причиной могло послужить что угодно: и плесень, и реакция на перепады температуры, на сырость, на свет, на пар от приготовляемой пищи. Да мало ли на что! А может, его твоя мать нарисовала.

От такого заявления Денис поперхнулся дымом, закашлялся и чуть не въехал в зад остановившейся перед ним на светофоре машины.

– Осторожней, черт! – выругался Илья.

– Это ты поосторожней с такими заявлениями. Я все понимаю – характер у моей мамани не сахар. Но чтобы она додумалась до такого… С чего ты это вообще взял?

– Просто предположил. Заметил, как она переменилась в лице, когда ты на ее просьбу остаться ответил, что тебя дома жена ждет. Не секрет, что Зинаида Львовна недолюбливает твою Ирину. Сам мне как‑то жаловался, что мать пытается вас развести. А для чего все это? Для того, чтобы ты вернулся обратно к ней под крылышко.

– Да никогда! – вырвалось у Дениса. – Я с восемнадцати лет отдельно живу.

– Знаю, знаю! Это ваше старое противостояние: ты всячески добиваешься самостоятельности, а Зинаида Львовна всеми способами пытается вернуть себе утраченную власть над тобой. Я не утверждаю, будто эту рожу на кухне намалевала она, но все может быть. Под предлогом, что ей страшно, мать пыталась оставить тебя на ночь. Ты отказался. Но Зинаида Львовна, хоть и проиграла этот раунд, еще надеется выиграть бой. И для этого придумает что‑нибудь новое, позаковыристей живописи на стене. Попомни мои слова.

– Да ну тебя, – рассердился Денис и, вопреки привычке, закурил вторую сигарету. Рассердился он не столько из‑за обвинений в адрес его матери, сколько из‑за того, что друг был не так уж далек от истины.

– Ладно, не злись, Бобер. Давай, раз мы с тобой встретились, завернем в какое‑нибудь место, выпьем по чашке кофе, а потом уж и по домам. Встречаемся раз в год. Не знаю, когда свидимся в следующий раз.

– Что‑то ты уж совсем пессимистично, – криво усмехнулся Денис. – Чувствую, что благодаря моей маменьке мы с тобой встретимся в самом ближайшем будущем. Пожалуй, ты прав, следует ожидать от нее нового хода конем. А в кафе давай завернем. Только позвоню Ирине, скажу, что приеду позже.