Шкатулка, запертая на какой‑то хитрый невидимый замок, не желала открываться. Бился он, бился, пытаясь найти ту секретную пружину, тронув которую сумел бы добраться до тайны, но что‑то все же делал не так. То ли по неверному следу шел, то ли не смог правильно сложить разрозненную информацию в логическую цепочку, то ли ему все еще недоставало каких‑то звеньев.
И все же необходимо решить эту головоломку. Казалось, пойми он, что тогда, почти три года назад, произошло, стало бы легче. Немного, ненадолго, но легче.
Михаил поднялся с травы и, повернувшись спиной к безмятежной глади озера спиной, принялся натягивать джинсы прямо на мокрые ноги.
Безумие, безумие… Мало ли было в его жизни безумия в тот страшный год? Мало ли его и сейчас? Иногда кажется, что он уже давно и прочно сошел с ума. А иногда – что, наоборот, сумасшедшим стал мир, а он единственный остался в своем уме – как проклятый. Михаил застегнул пряжку ремня и поднял с травы футболку, но не надел ее, а перекинул через влажное плечо. Потоптался на месте, будто не зная, чем заняться дальше, и вновь присел на траву, вытягивая длинные ноги. Прищурившись, окинул взглядом зеркальную поверхность озера – так, будто не доверял ей, но подыгрывал. Для купания, конечно, время еще раннее, хоть день и выдался жарким, почти как в июле. Но находятся безумцы, готовые купаться и так рано – дачники, налетевшие, как саранча, из столицы на майские праздники. Он тоже такой же сумасшедший. Правда, купание не принесло никакого удовольствия, напротив, погружение в озеро внушило такое отвращение, будто окунулся Михаил в сточный колодец. Хоть вода и казалась чистой.
И вновь, как бывало каждый раз, когда он глядел на озеро, тяжелым камнем навалилась тоска. Сердце словно замедлило ритм, в пальцах возникло неприятное покалывание, а в голове зашумело. Михаил не стал дожидаться, когда ему станет хуже, рывком поднялся, натянул футболку и отправился прочь. Однажды он засиделся перед озером, связанный, будто путами, тоской, и едва не потерял сознание. Он, крепкий здоровый мужик… Отслуживший в десантных войсках, занимавшийся экстремальными видами спорта, оказался бессилен перед страшными воспоминаниями, которые не сотрут из его памяти ни связи с женщинами, ни водка, ни опасные увлечения, ни шумные праздники. Он перепробовал, казалось, все. И даже когда сам находился на границе двух миров, то погружаясь в беспамятство, то выныривая на поверхность жестокой реальности, не мог избавиться от страшных видений. Не боль его мучила, а то и дело встающие перед глазами жуткие картины. Он не цеплялся тогда за жизнь, напротив, когда приходил в себя, испытывал разочарование и желал лишь одного – избавления. Не от боли, не от жара, а от воспоминаний.
Но, видимо, не судьба. Выжил.
С тех пор надумал себе, что легче ему станет, если он разгадает тайну. Если поймет, почему так происходит. И, главное, узнает, как остановить это…
Озеро, прозванное в народе Лебяжьим, имело форму запятой, широкую асимметричную «голову» которой обрамлял воротник леса, а длинный узкий «хвост» распластался между двумя огромными кляксами лугов. Напротив того места, где «хвост» соединялся с «головой» и небольшой край берега вдавался в озеро, образовался маленький пляжный участок. Здесь берег, плавно уходящий в воду, был не поросшим травой, а песчаным.
Лика первая сбросила кроссовки. Тронув босой ногой воду цвета слюды, она ойкнула и отскочила, будто наступила на раскаленный камень.
– Холодная какая! – объявила девушка с таким возмущением, словно всерьез ожидала, что в первые майские дни вода окажется прогретой солнцем, как в жарком июле.
– Есть смельчаки, желающие окунуться? – азартно провозгласил Иван.
– Ваня, с ума сошел? – испуганно окликнула его Татьяна и погладила себя по выпирающему животу. – Вода ледяная! Еще заболеешь…
– Не заболею, – заспорил ее муж и, показывая упрямый характер, который проявлялся не так уж часто, лишь в мальчишеских выходках, сдернул с себя футболку. Его примеру тут же последовал Олег, который, без сомнений, относил себя к смелым и азартным. Любой вызов он принимал со снисходительной усмешкой, расцветавшей на его порочных губах цветком греха. И пока Иван спорил с Татьяной, с разбега первым вбежал в воду.
– Сумасшедший, – воскликнула Татьяна, то ли имея в виду Олега, который быстрым кролем устремился к середине озера, то ли пробовавшего босой ногой воду мужа.
– Олежек, осторожно! – не столько с беспокойством, сколько с восхищением воскликнула Даша. Подбежала к самой кромке озера, но, коснувшись холодной воды, с визгом отскочила:
– Хо‑олодно как!
– Говорю же, безумцы! – проворчала Татьяна, провожая недовольным взглядом направляющегося к воде мужа.
– А ты куда? – раздалось вдруг за спиной Риты. Оглянувшись, она увидела, что Лика стоит перед Павлом, уперев руки в бока, будто строгая жена, выговаривающая муженьку за провинность. Парень, подражая старшим, уже стянул с себя рубашку и теперь нерешительно мял ее в руках.
– Так купаться, – неуверенно произнес он и покраснел.
– Так холодно, – передразнила его интонации Лика и уже другим голосом – строгой матери – сказала:
– А если ты с воспалением легких свалишься? А у нас экзамены на носу!
Удивительно, Павел послушался и молча оделся. Рита, скрывая улыбку, отвернулась: похоже, в отношениях будет доминировать Лика. Может, и выбрала она себе в спутники такого стеснительного парня, потому что любит верховодить?
Неожиданно она поймала взгляд Славы, с улыбкой наблюдающего за сценой. В отличие от остальных мужчин, он не предпринял попытки искупаться в озере. Просто сразу опустился на лужайку, сунул в зубы сорванную травинку и теперь ее лениво пожевывал.
– Боевая у тебя сестрица! – весело сказал он Рите. Ответить девушка не успела, потому что Слава уже махнул рукой куда‑то в сторону:
– Смотри, что это?
Рита посмотрела туда, куда указывал парень, но не поняла, что он имел в виду. То, что Олег уже доплыл до середины озера и теперь возвращался обратно? Или то, что Иван почти догнал его? Или имел в виду Дашу, которая в сторонке, изящно опустившись на подстеленную курточку, будто Ассоль в ожидании корабля с алыми парусами, преданно высматривала Олега? Или Татьяну, которая, сложив руки рупором, кричала Ивану, чтобы он поворачивал назад?
– Вон там, на том берегу, – пояснил Слава.
– Похоже на туман…
В хвостовой части «запятой» озера, над водой поднимался туман. Но был он распределен не равномерно по поверхности, а сгустился на небольшом участке. И оказался таким плотным, что ничего за ним уже не просматривалось.
– Туман не туман… Может, дым? – предположил Слава и даже встал на ноги, чтобы лучше разглядеть.
– Дым бы поднимался к небу столбом. Мне кажется, это туман… Или какой‑то сгусток…
– И формы интересной…
Рита только сейчас обратила внимание на то, что «туман», или что это еще было, и правда очертаниями напоминал гигантского лебедя.
Они еще гадали над происхождением странного сгустка, когда за их спинами вдруг раздался громкий и властный голос:
– Эй!
На лужайке, чуть поодаль от их машин, стоял полицейский «уазик» с мигалкой на крыше. В приоткрытое окно свирепо пялился плохо выбритый мужик в форменной рубашке с расстегнутым воротом.–А ну мотайте отсюда!– гаркнул полицейский.– Здесь запрещено купаться!–А где запрещающий знак?– елейным голосом спросил Олег, который как раз успел доплыть до берега и, выйдя из воды, направился к «уазику» нарочито лениво, давая понять, что ни мигалка, ни форма, ни звериное выражение лица мужика на него страху не нагнали.–Натягивай портки и дуй отсюда,– проигнорировал его вопрос страж порядка.– Если не хочешь пузом кверху всплыть. Купаться запрещено, и точка!–А мы не купаемся, мы просто… отдыхаем!– поддержала бойфренда осмелевшая Даша. Мужик смерил ее коротким взглядом и вновь сурово рявкнул:–Отдыхать т
Уйдя с озера, Михаил не сразу отправился в деревню, а сделал еще большой крюк по краю вспаханного поля, не столько стремясь оставить за спиной озеро, сколько пытаясь отрешиться от тяжелых воспоминаний. Но они, будто тень, следовали за ним. И только когда он уже свернул на галечную дорогу, ведущую к дому, ему наконец‑то удалось отвлечься от мрачных мыслей и погрузиться в другие воспоминания – счастливые.…Тот февральский вечер выдался совсем уж сердитым и шумным, как изводящий родных капризами уставший от долгой жизни старик. С утра брюзжал порывистым ветром, к обеду проявлял характер, бросая в лица прохожих колючим снегом, к ночи разошелся вьюжной истерикой.Михаил ехал с работы почти ночью. Сидя в пахнущем зеленым чаем салоне машины, предвкушал возвращение домой. Вот он во дворе оставит автомобиль кутаться в снежное одеяло, войдет в подъезд и, поднимаясь к квартире, еще с первого этажа услышит радостное повизгивание Лоты. Его верная девочка
Рита увидела, как Иван отошел, чтобы поприветствовать соседа, и с грустью подумала, что соседнюю дачу тоже продали. Помнится, принадлежала она старику Захарову, имени которого девушка не могла вспомнить. Не потому, что забыла, а потому, что старика все в деревне звали по фамилии. Она отлично его себе представляла, хоть и видела в последний раз много лет назад. У Захарова была белая борода, напоминающая сахарную вату. Когда Рита была маленькая, она так и думала, что борода у Захарова – сладкая, пахнущая карамелью, как та самая вата из парка аттракционов. И даже немного завидовала соседу – он ведь может каждый день лакомиться! Еще у старика были глаза какого‑то удивительного стального оттенка, и взгляд их казался острым, как нож из нержавейки. Рита побаивалась соседа именно из‑за его взгляда и при встрече с дедом всегда опускала глаза, словно опасалась обрезаться. Был старик высок, худ и сух, сильно сутулил плечи. А голос его звучал раскатисто, как гром, что тоже вызывало
Праздники праздниками, а дел у него – выше крыши. Впрочем, Михаил был рад тому, что всегда находилось чем заняться. Праздники с некоторых пор вызывали у него болезненную тоску. И если бы не работа, метался бы он неприкаянным, беспокойным по квартире. В дни вынужденного отдыха наиболее остро ощущались одиночество и непоправимость случившегося. Просто потому, что Настя раньше обязательно придумывала планы на выходные. Шумные компании она не любила, предпочитала домашний уют или вылазку куда‑нибудь вдвоем, и умела так все организовать, что выходные и правда становились волшебными. Впрочем, будние дни она тоже умела превращать в праздники. Топтыгин… Она частенько звала его Топтыгиным, обыгрывая его «медвежье» имя. «Топтыгин, ты ничего не планируй на эти выходные!» – просила она его в начале их совместной жизни. А потом необходимость в этих просьбах отпала, потому что Михаил старался так вести свои дела, чтобы в выходные быть свободным. А раньше
Девушка отчаянно забарахталась, пытаясь вынырнуть на поверхность, но намокшая одежда, ставшая вдруг тяжелой, как латы, сковывала ее движения. Рита попыталась избавиться от куртки, отчаянным движением срывая ее с себя, но пальцы сводило от холода, руки не слушались. Она тонула, но сопротивлялась изо всех сил. Не может она утонуть! Не может умереть так глупо, так внезапно, так… Ей еще Лику поднимать! Мысли о младшей сестре придали сил, и Рите почти удалось выплыть на поверхность, туда, где уже были видны расплывчато, через слой воды, звезды на небе. В предвкушении вдоха она сделала сильный рывок и… ударилась головой обо что‑то твердое. Поверхность воды оказалась покрытой толстой ледяной коркой. Как? Как это возможно?! Ей вспомнилось, что на дворе – май, ночью хоть и похолодало, но не до заморозков же! Рита в отчаянии заколотила по ледяному куполу своей темницы, надеясь разбить его, но то ли слой был слишком толстый, то ли ее силы на исходе, только лед даже не тресн
Газетные вырезки были похожи на осенние листья: пожелтевшие, сухие и хрупкие. И от них так же веяло грустью и горечью. Однотипные случаи, похожее изложение, будто писанное одним человеком. Сухие факты без домыслов. Чьи‑то долгие ожидания, уложившиеся в несколько газетных строк. Он столько раз складывал из них пасьянс в поисках единственно верной комбинации, что вырезки обветшали. И Михаил, разглядывая их, в какой раз подумал, что, пожалуй, надо снять ксерокопии. Какая разница, что складывать в пасьянс – оригиналы или копии.Часто перечитывая эти заметки, он невольно выучил их наизусть. Но что толку от того, что он знает содержание, ведь секрет так и остается неразгаданным?Михаил поднялся и, заложив руки за спину, сделал круг по комнате. Так же цирковой лошадкой по арене закружились и его мысли – замкнутые в бесконечном цикле, обреченные круг за кругом идти по протоптанной дороге без надежды свернуть на прямую. Он чувствовал себя заложником, искал всевозмож
2000 годРита заболела гриппом. Чтобы младшая внучка не заразилась, бабушка уступила Рите кровать в своей комнате, а себе постелила на полу. Мучаясь от ломоты в теле, вызванной вновь поднявшейся температурой, девушка долго не могла уснуть, но лежала тихо, стараясь не потревожить уснувшую бабушку. Не спалось Рите еще из‑за лунного света, который пробивался сквозь неплотную занавеску, будто луна не просто светила в окно, а заглядывала в него, с особым, лишь ей ведомым интересом рассматривая лица отдыхающих. И Рите почему‑то стало неуютно. Даже когда девушка закрывала глаза, продолжала чувствовать на лице холодный, как невесомое прикосновение призрачных пальцев, лунный свет.Прислушивалась к сонному, с легким похрапыванием, дыханию старушки, она старалась дышать в такт. Помнится, когда была маленькой и долго не могла уснуть, просила маму прилечь рядом. И сосредотачивала все свое внимание на том, чтобы слушать мамино дыхание и «попадать&
–Сложно описать. Это не столько визуальный образ, сколько ощущение… Ощущение страха, исходящего от тетки, понимаешь? Не знаю, кто она. Человек ли или нечто… потустороннее. Я не знаю, почему она меня преследует. Что ей от меня нужно?Голос Лики зазвучал вдруг жалобно, так, будто она еле сдерживала слезы.–Тише, тише,– погладила Рита сестру по заплетенным на ночь в косу волосам.–Я внезапно просыпаюсь с неясным ощущением тревоги. Еще не понимаю, чем это чувство вызвано, и боюсь открыть глаза. Но некая сила поднимает мне веки и заставляет взглянуть в сторону окна. И тогда я вижу ее. Она стоит бледная, с опущенными на лицо мокрыми волосами. Будто утопленница. Ее глаза закрыты. И я понимаю, что, если она их откроет, для меня настанет конец. Я силюсь отвести взгляд, но что‑то мне не дает этого сделать. И наконец тетка поднимает веки. И у нее оказываются такие страшные и странные глаза. Большие и полностью ч
Рите в этот день пришлось задержаться после уроков, чтобы провести воспитательную работу. Видимо, почувствовав приближение летних каникул, ее подопечные из 9‑го «В» вновь принялись за свои кудесничества. В изобретательности им не откажешь. Последнюю выходку совершили как раз перед праздниками. «Побрили» Менделеева, вернее, его портрет на периодической таблице в кабинете химии: взобрались на стул, чтобы дотянуться до висевшей на стене таблицы, и аккуратно соскоблили лезвием бороду. Так что периодическую таблицу теперь украшал портрет значительно помолодевшего без бороды ученого.И еще Рите пришлось разбираться с устроителями «аттракциона» «музыкальная шкатулка». «Шкатулкой» послужил кабинет алгебры, а жертвой – математичка Лина Геннадьевна, истеричная, надо заметить, особа.Чтобы сорвать урок, много усилий прилагать не надо: чуть‑чуть креативности «пионеров», чуть‑чуть их физического труда, и,
Во дворе Ивана им встретился механик Сергей.–Мих, тут такие дела,– с обидой начал он.– Жду‑жду, а хозяина машины все нет. Выбежал какой‑то пацан из дома, сказал, что пойдет на его поиски. Жду, нет никого. Следом выскочила девица и как оголтелая куда‑то помчалась! Что мне делать, Мих? У меня сегодня дела еще есть…–Из дома выбежали парень с девушкой?– опередила Михаила Рита. И ее голос, прозвучавший нервно, вызвал у Сергея растерянность:–Ну да… Только не вместе, а по отдельности. Вначале – он, потом – она.–Когда это было?–Да вот минут пятнадцать‑двадцать назад.–Господи!– воскликнула Рита и, бросив Михаила, помчалась в дом: – Иван! Иван! Куда Лика с Павлом убежали? Что случилось?–Езжай домой, разберемся сами. Я тебе потом компенсирую, ок?– хлопнул по плечу п
Павел увидел в окно, как Рита отправилась за мужчиной в соседний дом.В ожидании Лики он поставил подогреваться чайник: выйдет она из душа, и он напоит ее горячим чаем. Но Лика все задерживалась и задерживалась. Что она там так долго делает?–Привет, а остальные где?– услышал он вдруг за своей спиной. Оглянувшись, Павел увидел Ивана.–Лика в душе, Рита ушла к соседу. Зачем – не знаю. Будете чай?–Не откажусь. А Олег? Не вернулся еще?–Нет.Иван прошел на кухню и налил в большую кружку воды. Залпом выпил и после этого, обтерев рот рукой, сказал:–Там во дворе стоит парень, автомеханик. Его вызвал Михаил, потому что у Олега сломалась машина. Я так понимаю, что наш сосед решил помочь. Только где сам Олег, не знаю. Утром он ушел прогуляться. Механик нервничает, говорит, что не может задерживаться надолго. Если поломка серьезная, то он перезвонит своему коллеге.
Гоня на предельной скорости по пустому шоссе из города обратно в деревню, Михаил не переставал думать о Рите и ее младшей сестре. Девушки находятся в серьезной опасности. То, что случилось вчера с Ритой,– не случайность, ее действительно пытались утопить, и не человек. Перед глазами то и дело всплывала нарисованная им же «синусоида». Цикл повторяющихся событий. Для того чтобы в этих местах вновь воцарился покой – на какое‑то время,– одна из сестер должна погибнуть. А то и обе. Только гибель одной из них в этой партии – лишь ход для выведения нужной фигуры в дамки. Но судьба у дамки тоже незавидная…Вспоминая выученную почти наизусть легенду, Михаил теперь понимал, что упустил одну очень важную деталь, скрытую меж строк, но именно эта деталь и служила «пусковым механизмом». Ритин рассказ, как младшая сестра бабушки погибла, спасая старшую, натолкнул его на мысль, подтвержденную потом и женой Петра Власовича. Же
–Рита, прости, не хотел тебя обидеть. Поверь, что эта оплошность не стоит твоих нервов. Если тебя беспокоит, что я, слушая тебя, потешался в душе, скажу, что не потешался. А не признался тебе сразу в том, что мы – бывшие соседи, по той причине, что ты как‑то слишком уж быстро и неожиданно выпалила о своих воспоминаниях.–Мог бы прервать меня!– буркнула она. В его объятиях было так необычно и уютно… Если не считать первой ночи с Олегом да дружеских объятий Ивана, ее никогда еще не обнимал мужчина. Так вот одновременно крепко и нежно. И она, поддавшись порыву, прильнула к Михаилу, будто в поисках поддержки и сочувствия. Если за такой момент нужно было внести в плату пережитый стыд, то пусть… Ей уже совсем не стыдно!А Михаил выпустил ее из объятий так же неожиданно, как и обнял.–Не сердись,– сказал он, заглядывая ей в глаза и морща лоб.Она покачала головой, и Михаил улыбнулся:
Вместо ответа он опять встал, снял с полки папку, перебрал ее содержимое и протянул Рите бумажный листок.–Удалось найти кое‑какие регистрационные записи. Вот, это ксерокопия.–И все же я не понимаю, почему такой интерес у вас к нашей семье?– спросила Рита после долгой паузы, во время которой изучала документ.–Не только к вашей,– усмехнулся Михаил и постучал ногтем по пухлой папке.– Интерес у меня личный… Моя жена, как вы уже знаете, тоже утонула в этом озере. Может, скажете, что бесполезно уже докапываться, почему так случилось. Но… мне это необходимо. Для моего и ее успокоения. Если узнаем, отчего в этом озере погибают люди, и сможем устранить причину, я буду считать, что выполнил долг перед Настей. Есть и другой интерес – скажем так, ностальгический. Мне дороги эти места. А твориться тут стало что‑то совсем непонятное. Не только люди тонут. Рыбаки жалуются на гибель р
–Ничего такого не думаю. Но хочу спросить вас о том, о чем рассказывать вам наверняка не захочется.–Михаил, кто вы такой?– прямиком, отбрасывая шутливый тон, спросила она.– Полицейский?–Нет. Я вам все объясню. Идемте?Рита пожала плечами, сдаваясь. И отправилась следом за ним.Еще издали они услышали протяжный вой, и Михаил прибавил шагу:–Лота просится наружу. Полдня просидела дома одна.–А почему вы не взяли ее с собой? Может, она могла помочь в поисках?–С Лотой в последнее время творится что‑то невообразимое: к озеру она боится приближаться, явно чует что‑то нехорошее. А может, просто старенькая стала… Но что‑то ее пугает. Поэтому пришлось оставить дома.Михаил распахнул калитку и жестом пригласил девушку пройти. Рита зашла и остановилась, растерявшись от оживших вдруг воспоминаний. Забытое детское любопытство, смешанное
Вот и сбылись слова старой Клавдии. Опять. «Говорила я тебе!– Михаил будто наяву увидел ее гневно сдвинутые на переносице брови, похожие на две мохнатые седые гусеницы, и назидательно поднятый кверху палец.– Мало тебе Настасьи? Еще одна загубленная душа на твоей совести!» Когда все затевалось, Клавдия не поленилась, пришла к нему объяснить, что задуманное им дело хоть и кажется благородным, но по сути – дурное. «Покойников не тревожат, знаешь?» – сказала она тогда. Под «покойниками» старуха имела в виду деревню. «Умирает, и пусть! Дай это ей спокойно сделать. Отжила уже свое!» Михаил тогда отказался принимать слова старой Клавдии. Как это – умереть деревне? И что дурного в его задумке? Старикам, конечно, такая идея не нравилась, им хотелось без чужаков, которые превратят деревню бог весть во что, да еще и свои правила обязательно заведут. Хотя, конечно, польза им выходила: обустроенные дороги,
1994 год. Ольга…Она открыла глаза и обвела непонимающим взглядом незнакомую обстановку. Дощатые стены, выкрашенные в светло‑голубой цвет, скромная мебель – старый буфет с посудой и комод, на котором стоял маленький черно‑белый телевизор. Потолок с двумя желтыми пятнами в углу, тряпичные самодельные коврики, прикрывающие красно‑коричневые половицы. Где это она? Лежала Ольга на стареньком диване‑книжке, прямо на протертых кое‑где до поролона подушках, стыдливо прикрытых сбившимся одеялом.–Пришла в себя? Ну, вот и слава тебе, Господи!– услышала рядом с собой ласковый голос. Перевела взгляд и увидела склонившуюся над ней старуху в мужской клетчатой рубахе и белом с красным горохом платке.–Меня Клавдией зовут!– представилась та.– Энто ты у меня дома. Петро тебя из озера вытащил и принес сюда. А сам уж побег в деревню.Смысл слов старой женщины оставался непонятным, будт