Я не припомню такой суматохи во дворце за все годы, что провела здесь. Она не коснулась разве что княгини Мильданы, матери Ильмы, которая благополучно проспала всю ночь после своего вечернего успокаивающего чая, куда явно добавляли что-то покрепче безобидных травок. Всё потому, что первая супруга князя была склонна к нервическим расстройствам, а в последнее время, когда родить ему наследника вот-вот должна была другая женщина, и вовсе отличалась нетерпимостью ко всему. Впрочем, на встрече правителя Лундсфальда и на последующем пиру она держалась весьма сдержанно. «Внешние приличия должны быть соблюдены», – таково было её правило.
В ту долгую ночь всё изменилось. Для княжества, для отца. И в первую очередь для нас с сестрой.
У младшей жены князя Ив-Лин родились близнецы. Долгожданный наследник, крепкий, крупный. И дочь. Она оказалась послабее, но упорно цеплялась за жизнь. А вот их мать умерла в родах.
Я почти не знала эту молодую женщину. Она старалась держаться в стороне от нас с Ильмой. Учитывая, что третья по счёту жена нашего отца была лишь немногим старше нас обеих, она, должно быть, чувствовала неловкость, когда встречалась с нами. Впрочем, за завтраком та обычно тоже сидела за одним столом со всей семьёй, но почти всегда помалкивала. Насколько я знала, отец не обижал её и очень ждал рождения сына, подарить которого ему не смогла ни Мильдана, ни моя покойная мать.
Теперь князь стал дважды вдовцом.
На Ильму отец смотрел строго и осуждающе – как и на меня после того, как решил, будто я не сохранила невинность. А ещё велел повитухе до того, как она покинула дворец, запереться в комнате с моей сестрой и двумя рабынями. Что они там делали, я не знала, однако, когда женщина вышла, Ильма со злости начала крушить мебель, даже зеркало разбила, а это ведь, как известно, плохая примета.
Прежде во дворце такого не случалось. А теперь на всех нас налетел ветер перемен. Да такой, что нам с сестрой пришлось навеки покинуть место, где мы родились и выросли.
- Ильма отправится в монастырь, - объявил отец, позвав к себе нас обеих. Его глаза были сухими, но я видела, что всё случившееся терзало его. Даже радость от рождения наследника не могла затмить все остальные потрясения этой ночи.
- Но... почему? – спросила я. – В чём её вина? Ведь правитель Эрланд сам...
- Довольно! – отрезал князь. – Не желаю больше ничего об этом слышать и говорить. Пусть готовится, откладывать её отъезд не хочу.
- А как же я? – решилась спросить. – Меня тоже... в монастырь? Да?
- Нет. Ты поедешь в Лундсфальд. Эрланд пожелал тебя в уплату за наш с ним договор.
- Что значит «пожелал»? – выдохнула я, не желая верить в то, что слышу. – Как?.. Вы что, отдаёте меня за него замуж?
- Не спрашивай ничего, - устало вздохнул отец. – Просто поезжай с ним. Это станет залогом безопасности для княжества. Может, он на тебе и женится... потом... Всякое случается.
В тот разговор я больше ничего не сказала. Слишком была ошеломлена. Как, впрочем, и слышавшая всё это Ильма.
- Значит, поедешь с правителем? – бросила она мне, когда мы вышли в коридор. – И как тебе эта новость? Рада, что не в монастырь, как я?
- Ты что, думаешь, я этого хочу?! – я изумлённо вытаращилась на сестру. – Хочу уехать с ним? Да если бы только у меня был выбор!
Ильма вдруг рассмеялась – неприятным каркающим смехом, совсем не похожим на тот, каким она смеялась обычно. Я не на шутку испугалась за неё. Уж не помутился ли её рассудок после сегодняшней ночи?
- Почему ты? – выдавила она, и из её глаз на меня будто посмотрела сама тьма. – Почему он выбрал тебя? Скажи!
- Ты с ума сошла! – всплеснула руками я. – Да ты... Ты должна радоваться, что этот негодяй... этот насильник не захотел забрать тебя!
- Радоваться? – выплюнула сестра. – Чему? Тому, что меня запрут в монастыре до конца моих дней?
- Я бы скорее выбрала монастырь, чем то, что для меня приготовили! – отозвалась я, уже совершенно ничего не понимая.
Похоже, Ильма действительно не в себе. Её ведь ждало блестящее будущее. Помолвка, пышная свадьба, жизнь в роскоши. А теперь ничего этого не будет. Ей всю оставшуюся жизнь придётся закрывать лицо, питаться лишь хлебом и водой и забыть чуть ли не все слова, кроме молитв. Но почему она злится на меня? За что?..
А всё из-за проклятого Эрланда!
Я ненавидела его всем сердцем. Ненавидела и боялась. Зачем ему я? Что он собирается со мной делать? Отпустил же меня тогда в коридоре, значит, не захотел...
Позже я снова попыталась поговорить с отцом, но он не пожелал меня слушать.
- Тебе что, плевать на всех нас и на княжество? – спросил у меня. – Если его захватят, мне отрубят голову, а твоего младшего новорождённого брата вздёрнут на пики. Такой судьбы ты для нас хочешь? Я дал тебе жизнь, вырастил тебя, не скупился на дорогие подарки. Настало твоё время сделать что-то для меня.
- Но, отец!
- Хватит! Вы с твоей сестрой меня очень разочаровали. Одна надежда, что мои младшие дети окажутся не такими.
Я сдержалась, не заплакала при нём. Убежала и дал волю слезам в дальнем уголке сада. Они текли, не переставая. Я плакала от жалости к себе самой, разом потерявшей любовь отца и сестры, а взамен получившей лишь неизвестное будущее в незнакомом краю с чужим пугающим человеком. От жалости к Ильме, несчастной, опозоренной. От жалости к той, которая произвела на свет моих брата и сестру, и это убило её. Почему так тяжело быть женщиной?..
«Я не сдамся, – решила я, стискивая зубы. – Ни за что».
Мёртвых в Ив-Лин погребали сразу, без долгих прощаний. Эти похороны были скромными, хоть и в княжеской семье. У Эрмины, младшей отцовской жены, не было родственников, поэтому перед склепом собралось совсем мало людей. В числе которых, разумеется, мы с отцом и Ильмой. Явилась и снова ставшая единственной супругой князя Ив-Лин Мильдана, для которой все перемены во дворце наверняка стали огромным потрясением, хотя она этого и не показывала на людях.Я для неё всегда была чужачкой, бесполезной падчерицей, той, что посмела родиться на свет, потеснив место, которое занимала Ильма в сердце отца. Должно быть, княгиня радовалась тому, что скоро я уеду и больше не буду мозолить ей глаза. Вот только ей предстояло разлучиться и с родной дочерью.Уже на другой день с рассветом Ильму ожидало отправление в монастырь. Я пыталась поговорить с ней, но сестра ни в какую не желала. А потому я решила заглянуть в детскую, где мирно спали мои брат и сестра, чтобы хоть разок посмотреть на них
Близость Аньяри сводила с ума. Почему она такая?.. Гибкая, нежная. Пахнущая здешними цветами и чем-то ещё, свойственным только ей. Точно созданная специально для него.- Я стану вашей... кем? Добычей? Игрушкой? А что будет со мной, когда вы натешитесь? Отправите обратно? – не оборачиваясь, спросила младшая княжна Ив-Лин.- Нет. Сюда ты больше не вернёшься. Да и к кому тебе возвращаться?Он надавил на больное место, напомнив о том, что её родной отец, почти не споря с этим требованием, согласился отдать дочь иноземцу. Жестоко, да. Но, чем раньше Аньяри с этим свыкнется, тем лучше для неё самой. Только близкие люди предают. Чужие предать не могут.- И больше не надевай это орудие пыток. Твоя талия и без него тонкая, - добавил Эрланд, и в подтверждение этих слов на талию девушки легли его ладони. С лёгкостью её обхватывая.Аньяри вздрогнула и забилась в его руках, как пойманная в силки птичка.- Не надо… Пус
Воспользовавшись тем, что правитель Лундсфальда наконец-то меня отпустил, я бросилась бежать и наткнулась на ту, кого меньше всего хотела сейчас видеть.- Бесстыжая! – глядя на меня, точно на какую-то букашку, осмелившуюся сесть на рукав её платья, выплюнула княгиня Мильдана. – Так и льнула к нему, так и льнула! Я всё видела! – пригрозила она мне пальцем, поджав тонкие губы.Я предпочла ей не отвечать. Обидные слова, которые ещё недавно ранили бы до слёз, сейчас отлетали от меня, не принося ничего. Ни боли, ни возмущения. Как будто эта женщина кричала из-за прозрачной стены. Она никогда меня не любила, и едва ли я когда-либо вообще имела шанс заслужить тёплые чувства с её стороны, стань я хоть воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. Всё потому, что я ей не родная. Наверняка Мильдана была против женитьбы князя Ив-Лин на моей матери, вот только злость за то, что ему не хватило одной супружницы, срывала на мне.- Отец вам не
- Она сказала, что хочет побыть одна, попрощаться с привольем… – хмуро переглядываясь и явно ожидая скорого наказания за то, что недоглядели за княжной, бормотали мужчины в простой дорожной одежде. Среди них были и рабы, и свободные. Отец выделил немалую охрану – боялся, что с Ильмой по пути может что-нибудь случится.Не зря боялся...Я смотрела на них, всё ещё до конца не веря в то, что слышу. Не понимая, как моя старшая сестра, всегда такая гордая, бойкая, порывистая, могла по собственному желанию распрощаться с жизнью – самым ценным даром, что только может быть. Неужели она настолько не хотела в монастырь? Или всё дело в том, что её опозорили? Этого она не пережила?Мой взгляд наткнулся на стоящего тут же Эрланда, и руки сами собой сжались в кулаки. Хотелось наброситься на него, ударить. Но куда уж мне. Я по сравнению с ним – как едва оперившийся гусёнок перед бывалым дворовым псом. Бравады, может, и много, а вот силёнок м
Я всё ещё не очень хорошо себя чувствовала, но решила не просить повелителя Лундсфальда об ещё одной отсрочке. Проще из камня выжать воду, чем разжалобить чёрствое сердце этого человека! К тому же неизвестно, чего он потребует за новый договор. Снова поцелуй? Нет уж, я ещё прошлый не забыла.То, как Эрланд целовал, явственно вспомнилось – так, словно и сейчас это ощущала. Собственнически, властно, бескомпромиссно. Совсем не похоже на робкие, трепетные соприкосновения губ, которые описывались в романах – обычно в самом конце, когда герои уже обручены, а то и женаты. А он, должно быть, всё делает так же, как целуется. Как же права была няня, когда предупреждала меня насчёт мужчин, которым от девушек только одного и надо!При мысли о том, что близок тот день, когда Эрланд Завоеватель утвердит на меня свои права, начинали дрожать колени. Я будто очутилась в кошмарном сне, который никак не заканчивался. Мне всё ещё не верилось в то, что Ильмы нет в живых, а я са
Ноги действительно устали. Хотелось немного пройтись, ощутить под подошвами твёрдую землю, а не раскачивающийся пол кареты. А ещё после выпитой сегодня ещё одной кружки лечебного отвара тянуло уединиться где-нибудь в кустиках, раз уж туалетных комнат в лесу не предусмотрено. Так что на предложение я охотно согласилась. Отказавшись от вежливо предложенной мне руки, вышла сама.Может, и не все в Лундсфальде такие уж дикари, как мне казалось...- Прошу вас сюда! – позвал меня к опушке леса слуга. Там уже разводили костёр, в воздух поднимался запах дыма. – Вот, если устали, можете тут посидеть! – указал он мне на расстеленные на траве шкуры какого-то северного зверя.- Пока хочу пройтись, - отказалась я.- Только не уходите далеко! Повелитель распорядился за вами присмотреть! Да и небезопасно госпоже одной гулять по лесу!- А ты уверен, что сможешь меня защитить? – недоверчиво хмыкнула я.- К
Никто бы не сказал, что я не сопротивлялась. Сопротивлялась, да ещё как. И когда меня, не дав и слова сказать, перекинули через плечо и потащили. И когда закидывали в одну из повозок. Я кричала, дёргалась из последних сил, молотила работорговца кулаками по спине, но ему мои удары были что комариные укусы.- Я дочь князя Ив-Лин!- А я его младший брат! – расхохотался тот. – Ну ты и выдумщица! Ишь что сочинила – княжеская дочка! Приутихни, пока не отведала плётки! Не хочется товар портить!- Отпустите! Вы не имеете права! Я родилась свободной!- Так и сидела бы на свободе под защитой семьи, не шаталась бы по лесу! А коли не сиделось, то не обессудь! Нам тоже на что-то жить надо!Когда люди, сопровождающие в монастырь Ильму, говорили, что она могла попасть в руки работорговцев, я не верила, что это действительно так. Что такое может произойти в княжестве – ещё вчера ты была вольной, а сегодня тебя по пра
Бежать было некуда. И в комнатах, и в коридоре я внимательно осматривалась по сторонам. Но окна были наглухо забраны решётками, двери моя надсмотрщица запирала, да и охраняли их наверняка. В силе работорговца, который, к тому же, был тут не один, я уже успела убедиться. Да и плётку он бы наверняка использовал по назначению без долгих раздумий.Когда оказалась на помосте, лица стоящих вокруг людей слились в неразличимую массу. Не хотелось видеть выражения на них. Похоть, жадное любопытство. Никто не смотрел на меня как на человека, как на личность, равную им. Все видели только рабыню.От их взглядов хотелось спрятаться, но к моему костюму не прилагалось никакой накидки. Гладкие доски помоста холодили босые ноги – обувь у меня забрали. А тут уже и музыка зазвучала. Гремели барабаны и ещё какие-то инструменты. Я оглянулась на работорговца, и тот красноречиво указал на плётку.Вспомнив предупреждение о том, что меня разденут, если не начну танцевать, я повела