Макс отчаянным усилием, не обращая внимания, что голень превратилась в объятый пламенем обрубок, рванулся вверх. Усилие на грани возможного, несколько ударов сердца, когда ему казалось, что он стоит на месте. Парень не вынырнул, а вырвался в показавшийся еще более ледяным, чем вода, воздух. Первый вдох стал первым криком.
– Будь оно все проклято! – рявкнул он, а когда смог вдохнуть второй раз, простонал: – Боги.Парень взобрался на плоский, выступающий из воды камень и вцепился пальцами в перекрученную мышцу, изо всех сил натягивая носок на себя. Судорога стала медленно отступать, оставляя после себя тупую боль. Макс положил голову на камень. Очертания неровного потолка на секунду потеряли четкость. Грош заморгал – картинка вернулась. Как и темнота. Раньше он не думал что у мрака столько оттенков: от черно-пепельного до непроницаемо-агатового, казавшегося дырами в пространстве.Послышались всплеск и утробный (почти звериный) рык. Рядом, окатив– Тилиф, – позвал парень, но получился едва слышный сип. – Шрам, – повторил он громче: – Их нет.– Не сейчас, Малой.– Их нет, – повторил Макс. – Ни моего отца, ни того, кого ты пытаешься задушить. Это не призраки.– А кто? – рявкнул Шрам, не опуская рук.– Глюк.– Глюк? Чей?– Наш, – Грош поднял руку и резко опустил.Пальцы прошли сквозь переставшего смеяться отца. С призраком такое бы не прошло, материализуясь, блуждающий обретает временное тело, и оно отнюдь не эфемерно. Не говоря уже о том, что при столкновении живых и мертвых всегда следует взрыв, так что придушить того, кто брызнул бы во все стороны слизью, крайне проблематично.– Здесь никого нет. Только ты и я. И эта призрачная девчонка, которую в кои-то веки умудрились напугать люди. Все у нас здесь, – оно поднес палец к виску.Раимову потребовалось несколько секунд, чтобы понять
Первым чувством, вернувшимся к нему, было не зрение и не слух, а ощущение чистоты. Он осязал ее каждым сантиметром тела, которого касалось хрусткое постельное белье. Ему подумалось, что оно обязательно окажется белым. Макс никогда не был чистюлей, трясущимся над каждым пятном на одежде, но события последних дней, их кровь, боль, грязь… Видят боги, он был рад почувствовать хоть что-то хорошее, пусть даже такую мелочь, как чистое постельное белье.Макс открыл глаза. Картинка расплылась, он напрягся, бессознательно пытаясь подняться. Бок тут же дернуло разрывающей внутренности болью.– Тихо-тихо, – раздался голос, ему на лоб легла прохладная рука. – Уже все.Над Грошем склонилось светлое пятно, в котором с трудом можно было опознать человека.– Вот так.Рука пропала, предплечье едва заметно кольнуло, и все снова стало неважным: и боль, и чистота, и светлые пятна.Второй раз он очнулся спустя несколько часов или дней. Время по
Через три дня ему разрешили вставать, а через пять он уже вовсю бродил по коридорам бункера в зеленой больничной пижаме и шлепанцах на босу ногу, а новая форма с чужого склада заняла место в шкафу.Хранилище Императорской семьи отличалось от учебного, как небо и земля. У лагеря был просто склад с парой лабораторий, здесь – целый подземный центр, вмещавший в себя не только кубы с высокородными мертвецами и реликвии династии, о которых принято говорить трагическим шепотом и называть не иначе как «сокровищами»,Тут жили и работали больше ста человек. Исследователи, псионники, студенты, практиканты, охранники, повара, врачи и еще император знает кто. Хотя именно он, возможно, и знает. Бункер был в любой момент принять членов правящей семьи и их приближенных. Маркелов не соврал – отсюда можно было руководить страной. Конечно, к командному пункту и в крыло для правящей династии его никто на экскурсии водить не собирался.Грошев бродил по залам с экспонатам
– Илья, будь на вашем месте блуждающий, его притянуло бы к ладоням, как магнитом.– И зачем это нужно? – спросил Игрок. – На практике?– Это-то мы и выясняем, – ответил Сухарев. – Вихревые модификации – новое слово…– Скорее уж старое, – перебил вошедший. – Иван, ты снова вербуешь сторонников, – мужчина поднял руку и провел по коротким седым волосам. Макс знал этот движение. После того, как подстригся сам, долго не мог отвыкнуть от такого же бессознательного жеста.– Разве это плохо? Псионники к нам не рвутся, все больше в спасатели или опера, – профессор подал седовласому руку и представил его Максу. – Цаплин Илья Веденович, аудитор, присланный из Центра для инвентаризации.– Всего лишь бухгалтер, а не псионник, так что со мной можешь не стараться, – рассмеялся седовласый.Черты лица мужчины были словно немного опущенными книзу, уголки век и губ
– Ты как? – спросил Леха.– Думаешь, если ты спросишь в третий раз, а я в третий раз отвечу «нормально», то что-нибудь изменится?– Блин, ну почему ты такой, – Игрок отставил кружку.Они сидели в столовой. За соседним столом о чем-то спорили толстяк и Сухарев, через проход заканчивала обед сменившаяся с поста охраны пятерка солдат, Калес присоединился к ним спустя минуту. В дальнем конце зала, где столики были заняты через один, он увидел Маркелова и встретился взглядами с незнакомыми мужчинами и женщинами. Здесь мало кому было дело до временного жильца, раз знал свое место и не совался, куда не надо. Лисицына заняла столик в углу и сверлила его взглядом.– Потому что, – ответил Грошев, поднимая ложку и совершенно не ощущая вкуса того, что ел.– Тогда я знаю, что тебя развеселит, – Леха посмотрел на Гроша. – Ну или хотя бы отвлечет, – он встал и скомандовал: – Идем.Игро
– Не понимаю, что ты хочешь найти? – Игроков оторвался от монитора. – Все утро тут сидишь, ни с кем не разговариваешь.– Я и сам не уверен, – Макс щелкнул мышкой, открывая очередную газетную вырезку, на которой перемазанный грязью Кирилов Антониан держал на руках маленькую девчушку лет четырех в заляпанном кровью платье. – Я хочу понять, что мне привиделось в той пещере, а что – нет.– И как в этом поможет дохлый народный герой?– Я должен узнать, жив Кирилов или нет. Если есть хоть малейшее сомнение… –Грошев вывел на экран следующую статью. На зернистой фотографии не очень высокого качества каменный завал разбирали спасатели.– То есть ты хочешь обойти десяток экспертов корпуса, да еще и по интернету, да еще и спустя два года, когда все уже похоронено в буквальном смысле. Я бесконечно верю в твой интеллект, но это перебор.Фотографии разной пафосности и трагизма сменило видео, Макс отк
Кто из них проговорился? Для Макса не имело значения, но к вечеру казалось, что весь бункер провожал его полными жалости взглядами. И даже Маркелов, осматривая рану и меняя тугую повязку на широкую полосу пластыря, хмурился, пока, наконец, не выдержал:– Что ты натворил?– Ничего существенного.– За несущественное не отправляют в стиратели. Кого-то убил? Хотя, о чем это я, тогда ты не проходил бы здесь практику.Он думал о том, что совершил за эти годы. Он не был образцовым студентом, теперь предстояло за это расплатиться. Врач взял стетоскоп, и Грошев принялся усердно дышать. Парень бессознательно рассматривал витую серебряную цепочку на груди Гранта. Сегодня халат был расстегнут, Макс видел край пластикового кад-арта. Парень нахмурился и, не задумываясь о том, как можно истолковать его жест, поддел цепочку пальцем и вытащил хранителя разума. Вернее, его пластиковую подделку.– Хм, – Грант поднял бровь, Макс разжал пальцы и кри
Грошев вздохнул и, ухватив за подбородок, заставил девушку смотреть себе в глаза.– Скажи, что вы задумали, – попросил он. – Просто скажи, и если это не столь плохо, как быть стирателем, я соглашусь, – она вырвалась. – Иначе никак, Настя.Когда он назвал ее по имени, она вздрогнула. Воздух в комнате остыл, словно все, что происходило здесь несколько минут назад, было всего лишь видением или ложью. И даже прикосновение ее обнаженной кожи не убеждало в обратном.– Говори. Или уходи и не возвращайся.– Ну и пожалуйста, – она, вырываясь из его рук, вскочила босыми ногами на пол и стала лихорадочно собирать одежду.Макс молча наблюдал. Она порывисто хватала тряпки, напяливала на себя, застегивала рубашку. Он ждал. Перед дверью Лиса замерла, вся ее показная решимость испарилась. Он знал, чего она ждет. Грош и сам хотел этого, хотел встать, подойти, положить руки на плечи и прижать к себе. Махнуть на всю эту говорилку