– Да, самый настоящий визирь! – повторила Камила, обрадовавшись, что заинтересовала Доминик. – Постоянно в один и тот же день на неделе. Они садятся в самой роскошной комнате дома – даже я там ещё ни разу не была, – пьют кофе и беседуют. Если бы хозяин не уехал, он и завтра бы снова пришёл.
– Завтра?
– Хотя, может, всё равно придёт – Хафиз вряд ли отправил к нему слугу, чтобы сообщить об отъезде господина. Он и сам с удовольствием приветствует важного гостя, так что, может, будет ждать…
«Я спасена! Заир вытащит меня отсюда!», – подумала Доминик, едва сдерживая радость, и воскликнула:
– Камила, ты была права! Всегда надо смиренно принимать то, что тебе дают небеса! Здесь так интересно! Как уважаем наш господин, раз к нему ходят и визири! Но, боюсь, я своим невежеством уже прогневила достопочтимого Хафиза… Помоги мне – я должна поклониться ему и признать свою вину, т
Все давно уже встали, и только Доминик безмятежно спала.– Эй ты! Поднимайся! – с негодованием дёрнула её Джала, но та не шелохнулась.– Оставь её! – Камила смотрела строго, и наложница, усмехнувшись, отошла. Правда, недалеко и ненадолго: как только новенькая проснулась, Джала тут же снова подошла к ней.– Ты знаешь, что подвела меня?!Она склонилась над Доминик и негромко зашипела, пронзительно глядя прямо в глаза, будто от этого её слова больше становились похожи на приказ, которому та непременно должна была подчиниться.– Я рассчитывала, что ты очаруешь господина! Тогда ему стало бы всё равно, что было бы с рыжей… А ты разгневала Хафиза! Хозяин очень доверяет его вкусу. И если Хафиз скажет, что ты – никто, то станешь самой грязной служанкой! А раз ты такая дура, то теперь будешь слушаться только меня, поняла?! Я буду приказывать тебе, как поступать. Возможно, ты ещё сумеешь мне пригодитьс
Подняв голову и прищурившись от неожиданного света, хлынувшего из-за открытой двери, Доминик увидела Хафиза.– Идём со мной!Она поднялась и вышла. Доминик решила, что её поведут в другое место для нового наказания, но евнух передал её в руки уже знакомых стражей и молча ушёл, и они пошли без него.– Обратно идём, – усмехнулся Мурад, заметив её беспокойный взгляд, рыщущий по сторонам. – Видать, кто-то заступился.– Я слышал, это рыжая… Уговорила Хафиза, – негромко добавил Раза. – Она же любимица господина, вот Хафиз к ней и прислушивается.– Да… Помню, как господин Казим её на базаре-то увидел – так голову и потерял. Ещё бы! – вся – как рыжее солнце!.. Говорят, братец её ни в какую продавать не хотел… А потом она и сама пришла. Да такая, знаешь, спокойная… Будто тоже господина любит. Да-да, – увидел он удивлённый взгляд Разы, – Джазил-то хозяин
Когда Доминик оказалась у базара, день был уже в разгаре. Жители, кто по делу, а кто праздно, заполонили улицы и торговые ряды, и её охватил страх – тщетно мечась в поисках места продажи коня, она испугалась, что Аженти, если это был он, в это время как раз кто-нибудь купит! Отбросив всякую осторожность, она стала выяснять у прохожих, где идут торги.Базар, как шумное море, колыхался новостями, сам воздух был пропитан ими: кто-то говорил о сбежавшей наложнице Казима; другие – о товаре, что почти даром падает на голову и так разбогатевшего торговца; третьи – о продаже арабского скакуна за необычайную цену, повышающуюся каждый раз при попытке его купить! Услышав, что серебристый красавец всё ещё ждёт будущего владельца, она припустила бежать.Запыхавшись, она остановилась на площади перед толпой: люди подходили посмотреть на её великолепного коня, поцокать, услышав его цену, и дождаться того чудака, который выложит эту сумму.Кусая губы
Доминик не трогалась с места, и вскоре её окружили.– У нас приказ сопроводить вас во дворец… – начал Селим, не веря своему счастью: столько времени владыка ждал от него выполнения приказа, и вот оно свершилось! Он сумеет доказать свою преданность, свою верность…– Я знаю про твой приказ. Но сначала ты выполнишь мой, иначе по возвращении во дворец точно лишишься головы – я об этом позабочусь! – резко перебила она его. И взгляд её был другим – не тем, который он запомнил, когда она выезжала на прогулку в сопровождении свиты, не тем, с которым гуляла у дворца, – немного растерянным, меланхоличным и далёким от этого мира, будто она погружена в свои мысли… Этот взгляд был очень твёрдым, сосредоточенным, резким. Он был тяжёл. И Селим на миг даже подумал, что никогда не видел этого человека.Он кивнул, поняв, что, обратись она к султану, ему действительно не избежать наказания, и от неё зависело, нас
Сам султан уже выслушал все версии произошедшего и от обвиняемого, и от обвинителей, и Доминик попросила его ещё об одном – привести во дворец наложницу Казима – Камилу, чтобы она встретилась с Тахиром и Джазилом. Доминик надеялась, что Камила – это та самая Даурия, которую молодой человек тщетно пытался найти. Впрочем, лично при этой встрече она присутствовать не желала… Но, мечтая увидеть всё же, что не ошиблась, что Камила счастлива и что Тахир, обретя потерянную сестру, снова верит в себя, в свою удачу, она спряталась в коридоре, укрывшись за колоннами.Неподалеку её саму терпеливо ждали стражи. И она всё больше ловила себя на мысли, что ошиблась – что то, что казалось пленом в гареме Казима, даже в той комнате без окон, – на самом деле было всё-таки большей свободой, чем то, что предстояло ей теперь. Тогда она могла остаться наедине с собой, пусть и не по своему желанию, а сейчас – ни на минуту не могла найти безлюдного места!..
Юсуф не ошибся: снова получив возможность ходить по дворцу, по саду и выезжать в город, пусть и под непрестанным надзором, Доминик немного успокоилась и перестала избегать его общества, хоть всё же и не стремилась к беседам.Постепенно всё приходило в норму. Она, казалось, почти свыклась со своим странным положением гостьи-пленницы и иногда, как раньше, улыбалась тихой грустной улыбкой. И султан, ожидая, что через какое-то время она совсем станет той, которую он желал здесь видеть – весёлой и беспечной, решил, что пришло время для последнего, главного шага, который заставил бы её, наконец, принять всё происходящее как должное…Доминик же действительно иногда улыбалась, слушая Заира или служанок, чтобы хоть так, хоть слабой улыбкой, защитить свои настоящие чувства, живущие в сердце, чтобы никто чужой извне не сумел разгадать движений её души. Потому что всё, что теперь оставалось у неё самой в этом мире, где она не имела права на одиночество, это её настоящ
День был в разгаре, когда Доминик Пелерин, наконец, вырвался из полосы леса, казавшегося бесконечным. Вскоре он заметил и первые хибары вдалеке и подъехал ближе, желая расспросить о здешних местах. Но жители подходить к нему не спешили. Лишь когда он достал туго набитый кошель, у него появилось немало собеседников, и, послушав несколько занятных историй, он узнал, что приближается к новому для своих странствий месту: впереди его ожидал Виндзор.Он снова пришпорил коня и теперь остановился, только когда добрался до крепостной стены. У ворот города, который должен был приветствовать его шумом и жизнью, его встретила необычная тишина – единственными, кого он здесь увидел, были лишь два стража. Они и рассказали, что это праздничный день: жители собрались на площади, ожидая, когда проедет королевский кортеж. Сами же они должны были день-деньской стоять на посту, и приезд незнакомца показался им свежим глотком в душный длинный день. Впрочем, и с ним им побеседовать не удалось
Вокруг были вечные пески. И в этом жёлтом бескрайнем море, казалось Доминик, можно было утонуть, как в обычной воде… Впрочем, все его меланхоличные мысли сразу отходили на задний план, как только взгляд его падал на спутников – не бедуины и не торговцы, и родом не из этих мест, они всё равно как будто знали сердце пустыни и были напряжены, как сталь в заточенном клинке, каждую секунду готовые ринуться в борьбу, чтобы отвоевать своё право на жизнь в этом мире у людей или даже у самих этих песков. Закалённые в боях, многие из них выжили в той злосчастной битве, что предшествовала захвату священного города, куда они теперь и направлялись. Всё же, несмотря на горечь прошлого поражения, они усмиряли мысли о мести, имея перед собой иную цель, а не сражение. Но были среди них и те, кто и сейчас без промедления готов был ринуться на любого встречного араба, будь то воин или торговец.Несдержанность некоторых из них, особенно тамплиеров, весьма беспокоила Пелерина. Но пут