Глава 2

Приступая к новым обязанностям, я руководствовалась собственными, может быть, несколько дилетантскими представлениями о том, как должен работать отдел  по связям с общественностью. Сначала надо было подробно изучить дела фирмы, чтобы знать, на что делать упор в навешивании макарон на уши общественности.

В "Интеркоме" работало человек пятнадцать. В принципе эта была обычная посредническая фирма, гонявшая по стране партии компьютеров, факсов, множительной техники. Я с жаром взялась за работу. Прежде всего, займемся разработкой имиджа предприятия. В сознании партнеров должна укрепиться мысль, что нам можно доверять. Надо проводить рекламные выставки, пресс-конференции, выступать в газетах, не забывать про благотворительность и спонсорство.

Температура в моем кабинете поднималась до 35 градусов. Компьютер мигал разноцветным экраном, принтер стучал, лазерный тихо посвистывал, изумленная Светка носилась по коридору с подшивками журналов "Бизнес" и "Деловые люди". Я разрабатывала комплексный план военных действий, благодаря моей активности "Интерком" неминуемо должен был приобрести всемирную известность.

Так продолжалось две недели, а потом я почувствовала: что-то здесь не так. Грандиозность моих устремлений явно не соответствовала масштабу фирмы. Президент Олег Дроздовцев часто отсутствовал, а когда я врывалась к нему в кабинет с очередной классной идеей, только мягко улыбался, как улыбается учитель школы девочке, решившей сразу два варианта контрольной работы.  В лучшем случае меня просили составить рекламное объявление ("Организация продает за рубли..."). И к концу первого месяца работы я наконец-то осознала, что я такая же пиарщица, как Светка референт. Это было просто данью моде или проявлением снобизма.

Это был первый удар, и я задумалась: не слишком ли рано я оставила предыдущее поприще? И вообще, сможет ли отечественная журналистика выжить, потеряв в моем лице такого славного бойца?

Но молодости (хотя и относительной) свойственен оптимизм, и я решила, что, если в "Интеркоме" так и не найдется применения моему таланту, я стану журналистом-фрилансером, как Сергей. Только тогда у нас в квартире будет уже не Персидский залив, а натуральная Хиросима.

Мое комсомольское усердие постепенно выродилось в самоуглубленную праздность. Состряпав незатейливую рекламку и отправив ее с курьером в редакцию "Известий" или "Московских новостей", я сидела у компьютера, подперев голову кулаком, смотрела в окно и размышляла о жизни.

Сначала я приходила в офис к девяти. Заметив, что другие сотрудники имеют устойчивую привычку появляться на работе не раньше одиннадцати, я решила, что мои ранние приходы могут расценить как демонстрацию верноподданнических чувств в отношении начальства, и сменила график движения на привычный редакционный. То же самое случилось и со временем отбытия. Неделю я завершала рабочий день почти в полном одиночестве в шесть вечера. Подумав, сократилась до пяти, но опять не нашла единомышленников. В конце концов мои трудовые будни стали укладываться в следующее расписание: половина одиннадцатого - неторопливое прибытие, одиннадцать - кофе, двенадцать - несколько телефонных звонков, час дня - обед со Светланой в кафе через дорогу, посещение окрестных магазинов, четыре часа - отступление на исходные позиции, то есть домой.

Оказалось, что только внешняя оболочка "Интеркома" могла произвести на посторонних впечатление тяжело, по-капиталистически работающей фирмы. Работали здесь вполне по-нашему, по-советски, и ритм жизни напоминал спокойное существование научно-исследовательского института конца семидесятых.

Труд - быстро исчезающая привычка. За месяц лени я совершенно отвыкла от изматывающих ежедневных рысканий по архивам, предприятиям, подземным бункерам. Праздность меня засасывала. "Крошка, напиши хоть что-нибудь куда-нибудь, - говорил Сергей, - я так давно тебя не читал..."

Коронный вопрос журналистики застойных времен (после "Ваши творческие планы?") - "Как вы добились таких потрясающих успехов?". Его-то мне и хотелось задать президенту фирмы "Интерком". Я подозревала в Олеге Дроздовцеве уникальные умственные способности и небывалую везучесть, если он в сумасшедшее время "рвущихся многолетних экономических связей" сумел без видимой жесткой эксплуатации кого бы то ни было создать для себя и сотрудников райскую жизнь.

Я делала безнадежные попытки выяснить, откуда берутся автомобили, компьютеры, премия в долларах, если мои коллеги возлежат в своих креслах, как опрысканные из газового баллончика суслики, и ничего не делают.

- Наш Олежа, - щебетала Светка, - гениальный парень. Живет сам и дает жить другим. Может быть, он и проворачивает какие-то операции, может быть, у него еще какой-то бизнес помимо нашей фирмухи. Ну и что? Спроси, волнует ли это меня? Нет, скажу я, абсолютно не волнует. Потому что зарплату я получаю крупными купюрами и в красивом конверте. И это больше, чем обе зарплаты моих шнурков. А самое главное - та заветная зеленая бумажечка,  ты  ее пока не получала, но как увидишь, все сомнения исчезнут сами собой. Нам на Олежку молиться надо.

На пару моих вопросов Олег Васильевич туманно ответил, что, когда дело налажено, особенно суетиться и незачем, все работает с размеренностью часового механизма.

Я ему не поверила.

Моя дорогая Эванжелина придерживалась той же точки зрения, что и Света. Она считала, что не следует рыпаться, а надо терпеливо ждать своей долларовой бумажки.

Да, Олег Васильевич Дроздовцев, несомненно, был интересной личностью.

Прежде всего, в мужчине меня привлекают властность, интеллект и умение когда надо съездить по морде. Ощутив в мужчине стальной стержень и способность к мудрому руководству, женщины устремляются к нему толпой, как комары в открытую форточку. Сочетание грубой физической силы с тонким умом настолько же привлекательно, насколько редко встречается. Интеллигенты хилы и имеют плохое зрение, культуристы непроходимо тупы. (Именно поэтому я и считала Сергея своим самым большим призом, выигранным в жизни).

Но и мой новый шеф, конечно же, обладал сильным характером. Он притягивал к себе внимание. Как только он появлялся в конторе, все стремились найти повод, чтобы заглянуть в его кабинет, и это не было похоже на подобострастие подчиненных.

Олег Дроздовцев обладал своеобразной внешностью и той выхоленностью, которая появляется после нескольких лет хорошего питания, занятий спортом в свое удовольствие и отсутствием склонности к самокопанию. Одевался он отлично:  костюмы сдержанной расцветки и часто - итальянские шелковые брюки. Ну, а деньги зарабатывал для нас и для себя более чем отлично. Свете было от чего сходить с ума.

Как-то раз Светлана приволокла мне превосходно изданную книгу на английском языке.

- Давай переведи, и мне потом расскажешь, - прошипела она страшным шепотом, словно гаитянская заговорщица в период диктатуры Дювалье, - это эротическая литература!

- Где взяла?

- Тупольский заставляет английский учить. Вот, говорит, ищи знакомые слова. Ты Хемингуэя все равно читать не станешь, а тут, может быть, любопытство проймет, говорит, переведешь со словарем. Хитрым себя считает. Давай, Танюша, будешь переводить и мне по страничкам пересказывать!

Вячеслав Петрович Тупольский являлся нашим вице-президентом. Единственный человек в конторе, вкалывающий по-настоящему. Ему было около пятидесяти, седая борода и очень светлые голубые глаза делали его лицо если не привлекательным, то весьма интересным.  Светка говорила, что несколько лет назад у него в семье случилась какая-то трагедия. Возможно, это наложило отпечаток на его внешность и характер, потому что в его присутствии у меня появлялось неодолимое желание уменьшиться в размерах. Вячеслав Петрович был невысок, сухощав, стремителен и резок. Наши расфуфыренные красотки старались не показываться ему на глаза, а он в свою очередь, кажется, испытывал к ним презрение работяги-пчелы к праздным трутням.

ВэПэ представлялся мне перевалочным пунктом,  отправляющим во все уголки СНГ машины и поезда, груженные оргтехникой. С утра до вечера к нему приходили и уходили немногословные клиенты и партнеры, квакал в кабинете телефон, постукивал принтер, шуршали подписываемые бумаги. У меня сложилось впечатление, что один лишь Тупольский тащил на своих плечах всю команду бездельников и зарабатывал нам на прокорм.

Через неделю после того, как я устроилась в "Интерком", Света рассказала мне о стычке между ВэПэ и Олегом. ВэПэ говорил: зачем нам еще и пиар-служба, ты что, совсем сошел с ума! А Олег Васильевич вяло бубнил, что такой отдел сейчас имеет любая уважающая себя фирма. Но он так и не смог доказать заместителю мою необходимость.

Думаю, меня ВэПэ воспринял как лишний рот. Пару раз он заходил ко мне и мрачно давал задание подготовить и разослать рекламные проспекты. И после того, как я  выполнила его поручения с прямо-таки молниеносной скоростью (внутренне содрогаясь - Таня, на что ты тратишь свой талант! - на рекламирование монохромных сканеров!), он, предполагаю, изменил свое отношение ко мне.

- Вы меня приятно удивили, - заметил ВэПэ. - Скорость и качество вашей работы выгодно отличаются от стиля ведения дел в этой фирме. Наши женщины напоминают сонных мух.

И хотя интеркомовские женщины напоминали мне не сонных мух, а вареных бегемотов, я не стала спорить.

У Тупольского оказалось высшее юридическое образование, а в последние годы, видно, обнаружился еще и незаурядный предпринимательский талант. Мы мило побеседовали о Достоевском и Лосеве, сопоставили уровни английского, и надеюсь, он утвердился в мысли, что я восхитительная девчонка и со мной можно дружить.

Еще Тупольский внушил мне уважение своим отношением к Свете. Очевидно, он, как и я, решил сделать из нее человека. Часто я встречала в коридоре Светку, нагруженную книгами и конвоируемую ВэПэ. В обычной своей резкой манере он почти орал на нее, чтобы она учила иностранный язык и читала хоть что-нибудь, кроме детективов. Светлана пыталась бунтовать, до нас доносились ее дикий вой: "Меня уже достал ваш Гю-го-о-о!" и суровые наставления ВэПэ: "Учись, пока молодая и не замужем!"

Бедная крошка ходила жаловаться по кабинетам, однако каждую неделю Тупольский требовал от нее отчета о прочитанной книге и десяток вызубренных английских слов. Он, управлявший финансовыми делами фирмы, заявил, что если Света не будет слушаться и заниматься самообразованием, то долларовой премии ей не видать.  Несчастная пыталась апеллировать к Олег Васильевичу, но тот только посмеивался. Он, по-видимому, решил оградить себя от Светкиной сексуальной агрессии  и не препятствовал ВэПэ направлять  фонтанирующую девичью энергию в нужное русло.

Четыре дня я трудилась над книгой, принесенной Светой. "Итальянское лето" Дилана Кэртиса было для меня громом среди ясного неба. До этого мой кругозор в области эротической литературы ограничивался рассказами Ивана Бунина и стихотворением Пастернака "Мело, мело по всей земле". А здесь - море, небо, развалины Рима… И на фоне такого знойного пейзажа - поток откровенных описаний, хотя и выдержанных в прекрасном стиле, на хорошем английском языке. Мой словарь пополнился сотней новых слов, и все время, пока я читала Кэртиса, я была словно в лихорадке. "Что-то ты мне стала очень нравиться, - сказал Сергей, - достигаешь результатов, тебе, прямо скажем, не свойственных". И получил по физиономии.

Когда Олег Васильевич заметил на моем столе "Итальянское лето", я слегка покраснела.

- О, вам, наверное, Вячеслав Петрович дал почитать! - воскликнул он и посмотрел на меня так пронзительно, что мне показалось, будто он видит, какой формы у меня застежка на лифчике. - Это я ему подарил, - гордо добавил Олег. - В Италии купил. Татьяна, вы - человек, разбирающийся в литературе намного лучше, чем я, и мне хотелось бы узнать ваше мнение об этой книге. Овидий, Вергилий, Боккаччо - это, так сказать, основоположники жанра. А Кэртис - популярный и процветающий американский автор. Но, знаете, или мы еще далеки от Америки в вопросе сексуальной раскрепощенности, или я настолько консервативен и мне уже пора уходить из большого секса… Но когда я читал эту книгу, меня бросало то в жар, то в холод. Как вы считаете, насколько автору удалось удержаться от пошлости?

"Веселенькое дело, - меланхолически подумала я, - вместо специалиста по связям с общественностью мне определяют роль эксперта эротической литературы. Докатилась". А вслух сказала:

- Знаете, Олег Васильевич, думаю, что он (Кэртис) ни разу не переступил черты,  где его книга расценивалась бы как низкопробное чтиво с оттенками порнографии. В общем, довольно интересно. Язык хорош.

- Да-да, - согласился Олег, уставившись на меня насмешливо. - Я не силен в английском, но стиль автора удивил меня своей разноплановостью.  Иногда он лаконичен, как Моэм, иногда встречаются завихрения покруче, чем у Диккенса, а в целом он так же оригинален, как и Лоуренс.

Уф! Я в очередной раз поймала себя на мысли, что Олег Васильевич - личность интересная и незаурядная. Что можно сказать о человеке, читавшем Диккенса в оригинале? Или он пишет докторскую на кафедре романо-германской филологии, или у него сдвиг по фазе. Это ведь не Агата Кристи, использовавшая для описания всех своих крутых и загадочных убийств три десятка глаголов.

Продолжить нашу научную дискуссию и сравнительный анализ языка зарубежных авторов нам с Олегом Васильевичем помешала Эванжелина. Раздался телефонный звонок, и я подняла трубку.

- Я у тебя, - тихо проговорила Эванжелина. - Приходи, мне так плохо...