– Простите. Каким-то образом эта оборванка пробралась на кастинг. Ее сейчас выведут. – охранник уже сцапал меня за шиворот и тряхнул, как тряпку.
– Я не оборванка! Я — Вера Измайлова. Меня пригласили. Или это шоу не для всех?
– Как-как? Измайлова? Не помню такую, – пожав плечами сказал Павлик, а я на секунду потеряла дар речи от его близости и красоты, но времени на молчание у меня не было, так как жесткие пальцы охранника-мордоворота сдавили мой локоть, чтобы дернуть к себе снова.
– На видео… я танцевала и стихи для вас написала.
Сиваков что-то шепнул Павлику, и тот, изменившись в лице, повернулся ко мне.
– Черт… Да, вы правы. Я забыл… Возьмем ее.
Посмотрел на меня и снова на Сивакова:
– Не хватало еще потом выслушивать, что набирали только из своих. Пусть разбавит элиту, – шепнул ведущий, – ну и заказ… ты ж знаешь. Она подходит.
– Конечно, подхожу. – в отчаянии взмолилась я. – Я ведь так вас люблю и буду лучше всех. Они здесь ради денег и славы, а я ради вас самого.
Лицо Павлика расплылось в улыбке и взгляд смягчился. А у меня дух захватило от ямочки на его щеке и от этой легкой небритости, от его чувственных губ.
– Если ты получила приглашение — значит останешься здесь. Шоу для всех. Особенно для талантливых, – тронув мои волосы добавил, – и влюбленных.
Наверное, в этот момент я и понравилась ему. Или позже. Когда он танцевал со мной. Да, скорее всего, именно тогда. Ведь был этот момент, как в книгах… что-то щелкнуло, екнуло и захлестнуло безумием, любовью с первого взгляда. Ведь это точно любовь, когда бабочки порхают в животе и по коже мурашки от одного его взгляда.
Но тогда Звезда многозначительно взглянул на Сивакова, проходившего мимо стоящих в ряд претенденток и рассматривающего их, как лошадей в стойле, когда говорил, что возьмет меня.
– Верное решение, Павлик. Не зря тебя так любят твои поклонницы. Ты сама доброта, – равнодушно сказал ведущий и тут же призывно улыбнулся одной из претенденток.
– Жаль…жаль, я не главный герой шоу, – щелкнул языком и погладил обнаженное плечико смуглой девушки.
Разве он не женат, этот Сиваков? Кажется, в одной из газет было написано, что у него трое детей имеется и жена.
Обезумевшая и взволнованная от настоящей встречи с самим Павликом, окрыленная, влюбленная впервые в жизни, как дурочка, очарованная и покоренная звездой (с разных букв, с большой и с маленькой) я мчалась на такси домой. Всем претенденткам вызвали машину. Кого-то забрали на шикарных иномарках. Когда-то и мы жили по-другому, и у нас тоже была машина и квартира в центре города.
Но об этом я слышала лишь из рассказов тети. Как и о своей матери с отцом. Они погибли в аварии, в которой я чудом выжила. Ехали с какого-то приема, мне было четыре, и отец не справился с управлением, машину занесло на встречную под колеса «Камаза». Меня успели выбросить из окна. Отец был инженером-архитектором, мать была красавицей и мечтала стать актрисой. Тетя говорила мне, что она была невероятной, но встретила моего отца и… все. И в столицу не поехала. Мама погибла сразу… а отец долго лежал в коме, перенес множество операций. Тетя квартиру продала, чтоб его вытянуть с того света, хотя и считала убийцей своей сестры, но папа не выжил.
Когда бабушка умерла, а следом за ней и дед, моя мама уехала и мало общалась с сестрой. У них были тяжелые отношения и разногласия. Тетя не одобряла того, что мама хотела стать актрисой, как и ее любовь к папе.
С личной жизнью у тети не сложилось. Она посвящала себя работе и так и не вышла замуж, не родила своих детей. Меня она забрала из больницы, где после аварии умерли мои родители, и сразу удочерила. Ее зарплаты учителя едва хватало на нас и на коммунальные выплаты. Мы едва сводили концы с концами. Шоколад я видела на свой день рождения и на новый год. Мы с мамой Светой экономили каждую копейку.
Спустя неделю после последнего раунда к нам пожаловал Сиваков и сообщил, что я избрана невестой Звезды, и финальный раунд уже будет просто красивым спектаклем, в конце которого Павлик сделает мне предложение и подарит кольцо. Вместо меня в обморок упала тетя, а я онемела и не могла ответить ни на один вопрос ведущего, который лучезарно улыбался и даже не присел на предложенный ему стул. Я, может быть, и заметила бы, как брезгливо он морщит нос, но новость о том, что выбор пал на меня, обескураживала до такой степени, что я ничего не слышала и не видела. Меня не смутило даже то, что нас не снимали. Как сказал Сиваков: «не надо шокировать зрителей такой нищетой».
Потом они ушли с тетей на кухню, а я чуть не заверещала на весь дом от счастья. Мама Света вышла оттуда с какими-то бумагами в руках, а Сиваков удалился, огласив дату регистрации брака.
– Так быстро все произошло, – пожимала плечами тетя, – а где подарки для невесты? Где помолвка и приемы в ее честь? Не думала, что этот Звезда такой скряга. Разве не у него два дома и несколько иномарок?
Но я так привыкла к скромности и экономии, что не думала о подарках и драгоценностях. Ведь самым драгоценным подарком была эта свадьба и шоу. Но потом тетя успокоилась, когда мне сшили великолепное платье. За три дня до торжественной церемонии меня отвезли в самый модный в городе свадебный салон, сняли с меня мерки, я стояла перед огромным дорогим зеркалом, когда меня обступили швеи, кололи булавками и иголками, пришивая белые кружева, ленты, цветы и жемчуг к пышному белоснежному платью из тончайшего воздушного шёлка, с очень низким круглым декольте, открывающим мои плечи, полушария приподнятой груди, спину, с широкой бальной юбкой из великолепной блестящей ткани, украшенной жемчугом и золотистыми нитями, под ней скрывался объёмный каркас, удерживающий всю эту ужасающе огромную конструкцию колоколом, как в исторических фильмах, и высоких перчатках со шнуровкой и розочками по бокам. Все это снимала съёмочная бригада, мне тыкали в лицо камерами и то и дело поправляли микрофон. И мне не верилось, что все это волшебство происходит со мной. Я вот-вот стану женой Паши. Конечно, нам мало удалось пообщаться за это время, только на постановочных свиданиях, которые снимали в разных ракурсах, но я была уверена, что у нас любовь. Самая настоящая. Как в кино. И с замиранием сердца ждала той самой заветной ночи, когда я стану принадлежать ему по-настоящему. Как в тех клипах, где он целовал других девушек, опрокидывая на постель, и они выгибались под шелковыми простынями, когда он их целовал. Или на капоте машины или… да какая разница где, ведь вместо них я всегда представляла себя.
***
Я стояла в этом невероятном, безумно дорогом, модном платье с кружевной вуалью, закрывающей мое лицо до половины, и с венком из белых искусственных роз с камушками в сердцевинах и на листьях перед алтарем рядом с Павлом, пахнущим самым сладким сном, мечтой и сводящим с ума своей неземной красотой. И не было никого счастливее меня в целом свете. Нас венчал сам Епископ Иннокентий, знакомый мне лишь из телевизора, в белой тиаре, с рассыпанными по ней бриллиантами и драгоценными камнями, он возвышался над чашей со святой водой, и при каждом произнесенном им «аминь» брызгал на нас ею под щелканье фотоаппаратов и нацеленных на нас огромных видеокамер. Пока я не произнесла самые важные слова в своей жизни:
– Да! Клянусь! Навсегда! Любить тебя!
Заученной заранее фразой, на которой настоял Сиваков.
– Клянусь! Пока смерть не разлучит! – чуть пафосно заявил, как в кино, Павлик и усмехнулся.
И посмотрела на своего новоиспеченного красавца-мужа, который держал тонкими аккуратными пальцами мое обручальное кольцо, перед тем как надеть мне его на палец, а я мечтала, как эти пальцы будут ласкать меня и касаться моих волос. Как будто видела нас со стороны.
Но вдруг широкие двойные двери торжественной залы распахнулись, и Епископ замолчал, а гости оглянулись, и я вместе с ними. В торжественную залу вошли странные гости. Их было человек десять. Одетых во все черное. Не русские. Они перекинулись парой слов на непонятном мне языке. Впереди всех вышагивал очень высокий мужчина, широкий в плечах настолько, что закрывал собой стоящих позади него людей. Я бы назвала его огромной черной пантерой, а не человеком. Он двигался, как смертоносное животное, и его лицо с густой бородой казалось высеченным из камня. Все черты крупные, грубые. Резко выделяющиеся надбровные дуги, широченные скулы, выступающие вперед, как и глубоко посаженные раскосые черные глаза выдавали в нем восточные корни. Он осмотрел весь зал, словно отсканировал, и перевел взгляд на нас с Пашей, а потом сел в первом ряду. В руках у него была алая роза. Он крутил ее в цепких пальцах и посматривал то на меня, то на моего жениха. Когда взгляд его жутких глаз останавливался на мне, я слегка вздрагивала. В них не отражалось ничего, кроме глубокого мрака и какого-то кровожадного голода, способного умертвить все живое вокруг.
Он пугал. От него исходил запах опасности, запах смерти. Как будто эта свадьба легко могла стать похоронами, если только он этого захочет.
– Хан пришел.
– Видели? Он вернулся.
– Говорили, что он мертв, разве нет?
Я повернулась к жениху и, встретившись с ним взглядом, опять ощутила прилив всепоглощающей радости. Какая разница, кто там пришел в гости. Я сегодня стала женой Павлика Звезды. Я жена знаменитости, таланта, самого красивого и любимого мною мужчины. Не знаю, что там ждет меня впереди, но точно нечто прекрасное.
После торжественной церемонии все гости сели за огромный, широкий стол, который ломился от самых разнообразных блюд. Но я от волнения есть не могла, думала только о том, чтобы все эти люди поскорее разъехались, и я осталась наедине с Пашей. За столом он сидел рядом со мной, но на меня почти ни разу не взглянул. Только когда позировал перед камерами, обнимал меня за плечи, и у меня сердце обрывалось от радости видеть его светлые глаза, направленные на меня, и сладкую улыбку, наконец-то подаренную мне.
А потом снова появился этот страшный человек, его гость, он прошел тяжелой походкой вдоль стола, и стихли все разговоры, ощутилось внезапно нахлынувшее волной напряжение, словно воздух стал тяжелым и раскаленным, как перед грозой. Страх. Он буквально витал в воздухе и как болезнь передавался от одного к другому. Я тоже его невольно ощутила. Незнакомца усадили неподалёку от нас. Позади него стали два человека в черном, сложив руки впереди и глядя в никуда, как роботы. Обслуга и организаторы праздника впадали рядом с ним в прострацию, млели и тряслись. Я видела, как мелко подрагивали руки официанта, когда он ставил перед гостем фужер и заказанное блюдо.
Мужчина вдруг резко повернул голову, и я ощутила, как мощно давит тяжестью его уничтожающе мрачный взгляд, невыносимо жесткий, властный и пронзительный, как будто пошло скользил по моему телу, словно просачивался сквозь одежду и касался везде какой-то липкой грязью и оскорбительной похотью. Я старалась как можно дольше на него не смотреть. Мне было страшно, как будто передо мной появился сам дьявол.
А сейчас меня словно загипнотизировали, и я не могу отвести от него взгляд, как в кошмарном сне. Незнакомец слегка мне улыбнулся, и эта улыбка была такая же неприятная, как и его черные непроницаемые глаза, словно оскал зверя. Он поднес к лицу красную розу, вдохнул ее запах, продолжая смотреть на меня. Я тут же резко отвернулась, сгребла пальцами салфетку, смяла, стараясь не нервничать. Он внушал мне какой-то суеверный ужас. И позволял себе смотреть так откровенно и отвратительно нагло на чужую невесту, как будто имел на это право. Ощутила, как стало не по себе от этого взгляда. Я невольно склонила голову Паше на плечо, взяла его под руку, ища у него защиты.
– Что? – раздраженно спросил он.
– Кто этот человек? Почему он так на нас смотрит?
– Какая тебе разница? Это мой гость. Дорогой гость. Улыбайся ему.
И снова отвернулся, высвободив руку и увлеченно беседуя со своим соседом-свидетелем. Ко мне подошел официант и протянул мне розу.
– Вам передали вместе с поздравлениями.
Судорожно сглотнула, не решаясь взять.
– Что думаешь? Бери! – послышался голос жениха. – И спасибо скажи. Думает она. – увидел мой растерянный взгляд и направленную на нас камеру. – Я же сказал, это мой гость. Возьми цветок, ты сделаешь мне этим приятно. И улыбайся. На нас все смотрят! Передай драгоценному гостю нашу благодарность.
Улыбнулась Паше и взяла розу, и тут же выронила ее, уколов палец до крови. Официант подал цветок снова, а я положила его на стол и поднесла палец ко рту. Встретилась взглядом с черными раскосыми глазами незнакомца и вздрогнула всем телом. Его взгляд был еще более кровожадным, острым, чем раньше. Пробрал меня до мяса и до костей, как лезвием ножа.
Отвернулась, стараясь выровнять дыхание и успокоиться. На гостя я больше не смотрела, тем более заиграла музыка, и мой муж пригласил меня на первый танец. Когда я встала из-за стола, то нечаянно смахнула розу на пол и с удовольствием наступила на нее, ощутив под туфелькой мягкие лепестки и хруст ломающегося стебля.
Точно так же уже совсем скоро сломают и меня саму…
Мне было страшно, и в то же время по телу проходила дрожь предвкушения. Сегодня я буду принадлежать Павлику и только ему. Стану по-настоящему его женщиной. И страшно, потому что никогда и ни с кем ничего не было. Берегла себя. Хотела, чтоб красиво и по любви, хотела, чтоб помнить и не стыдно было. Тетя старой закалки у меня, она всегда говорила «умри, но не давай поцелуя без любви»*1.Со мной все было очень сложно в плане любви и свиданий. Парни меня мало интересовали. Настоящие. Я Павлика любила. Все песни его слушала, знала наизусть… и мечтала… мечты, оказывается, сбываются. Я много и хорошо училась, сидела дома за книгами, балетная школа, потом художественная. Времени на мальчиков не было. Да и не нравилась я особо тем, кто обычно учит хороших девочек плохому. У меня была тетя с ее безграничной любовью, мои книги и учеба. А еще мои мечты и фантазии, в которых я была только с одним мужчиной – с Павлом.С тех пор как я побывала на его к
– Вы лжете…, – мой лепет был еле слышен. От ужаса я не могла сказать ни слова. Хан смотрел на меня исподлобья и сделал тяжелый шаг в мою сторону, отодвигая меня к стеклянному столу с шампанским.– Я не пришел сюда болтать, я пришел трахаться. Закрой рот и откроешь его тогда, когда я разрешу.Приказной тон, полная уверенность в своем превосходстве. Подавляющая, жесткая. Он явно привык, что ему все подчиняются, а кто не подчиняется, он подчиняет сам. Да так, что кости хрустят. Протянул лапищу и с треском без усилий порвал кружевной лифчик. Я тут же закрыла грудь руками, но он силой сдавил запястья и опустил мои руки по швам. Несколько секунд смотрел мне в глаза своими страшными раскосыми азиатскими глазами, потом опустил взгляд на мою грудь, и я дернулась всем телом. На меня никто и никогда не смотрел без одежды, от стыда и от ужаса хотелось кричать, и я дернулась еще раз, пытаясь освободиться. Хан поднял голову, и у меня дух захватило от этого ж
Приподнялась с трудом, скрещивая дрожащие колени. Волосы на лицо упали. Я не уверена, что смогу дойти потом до душа. У меня болят ноги и там… там как будто клеймо поставили, а бедра изнутри мокрые, и я знаю, что это моя кровь. Что теперь будет? Он ведь уйдет? Как я Паше в глаза посмотрю после всего? Я ведь могла кричать и сопротивляться? Могла… а я струсила и позволила. Надо встать, вымыться и уехать отсюда. Забыть, как страшный сон.Хан вышел из душа. Остановился. Я голову подняла и сквозь слезы на него посмотрела. Стоит возле ванной, обмотанный полотенцем, расставив сильные, длинные, покрытые черными волосами ноги. На икрах тоже татуировки. Издалека не видно, что там набито. Какая мне разница… пусть просто оденется и уйдет.– Чего сидишь? В душ иди.На него не смотреть, только на пол. На ковер. Попробовала встать, но ноги подогнулись, и я чуть не упала. Не успела ничего сделать, как он на руки подхватил и отнес в ванну,
Так и стою на коленях, не в силах справиться с дрожью и с паникойи посмотреть на него снова. Мне страшно. А он отвел с моего лица волосы,погладил их. Медленно, перебирая пряди, опускаясь к затылку. И это неуспокаивает, а наоборот, заставляет затаиться, очень тяжело дыша. – Зачем? – едва шевеля губами. – Зачем я вам?
Особняк Батыра Дугур-Намаева походил на ханский дворец и выделялсярядом с соседними домами вычурным массивным забором и куполами на крыше. Повсему периметру видны глазки видеокамер, со двора слышен низкий лай собак. Уособняка остановился джип, ворота медленно открылись и пропустили машину водвор. Видно было, как засуетились люди в черных национальных монгольскихкостюмах (очередной выбрык старого хозяина) и молчаливо склонили головы,встречая гостя. Со стороны можно было подумать, что все они немые роботы,готовые простоять в неудобных позах часами. Им запрещено разговаривать безнадлежащего указания хозяев дома.
Сон был тревожным и очень поверхностным, уснула я только под утрои открыла широко глаза, когда солнце начало щекотать мои голые ногивыпорхнувшими тонкими лучами из-за темных штор. Приподнялась на постели,оглядываясь лихорадочно по сторонам в поисках своего мучителя, но я была вкомнате совершенно одна. Встала и подошла к окну, слегка раздвинула шторы и тутже замерла – увидела его внизу на площадке, полуголого, в черных спортивныхштанах, босиком. Хан тренировался. Даже
Я сидела на коленях в спальне Хана и, закрыв глаза, раскачиваласьиз стороны в сторону. Он вернется. Я точно знала. Вернется и накажет меня ужепо-другому. И в ответ на эти мысли свернулись все внутренности. – Ангаахай…
Оттолкнулся от подушки и выпрямился. Все эмоции тут же исчезли сего лица, остался только убийственно-тяжелый, мрачный взгляд, направленный навенценосного родственника, не сводящего с внука лихорадочно горящих глаз.– Знаешшшшшь… откуда?
Рассветунылого молочно-серого цвета, разбавленный туманом, расползался вокруг особнякарваной, липкой паутиной. Хан ощущал, что его самого поглотили сумерки. Оночнулся уже дома, куда его доставили под жесточайшей охраной деда. УДугур-Намаевых правило – никаких больниц. Даже подыхать надо только дома. Но онне сдох. Получил очередной нокаут в голову с рваной раной на черепе, отделалсянебольшим сотрясением и сломанными ребрами. А мог…мог сдохнуть прямо на ринге,между пальцев Мухаммада были примотаны битые стекла. Ровно настолько, чтобыудар был более сокрушительным и рвал плоть. Учитывая нестабильное давление,действие наркотика – удар должен был стать для Хана смертельным. Кто-то оченьхорошо изучил его медицинскую карту и сделал домашнее задание. И
–Сукааа! Ублюдок! Мраааазь! Урою! Ханревел, вбивая кулаки в грушу, обрабатывая ее со всех сторон, а перед глазамияма, деревянный ящик, в который он сам положил Киару и прикрыл мягким пледом, апотом забил крышку и засыпал землей. Они стояли там втроем Он, Ангаахай иЭрдэнэ. Никто не плакал. Никто, кроме него. Изнутри. Он был привязан к кошке,настолько сильно, что сейчас вместе с дикой яростью ощущал горечь утраты.Долгие годы она была рядом, и он… да, он ее любил.
Он смотрел в окно, как они съезжаются к его дому. Многочисленныекрутые тачки с купленными номерами. Внизу снуют слуги в белых накрахмаленныхрубашках, серебряные подносы сверкают в бликах от вывешенных по периметрупоместья гирлянд. Последний раз в этом доме были гости после свадьбы с тойлживой сукой, чье имя вызывало гадливую дрожь во всем теле. После ее собачьейсмерти здесь не было ни единой души, кроме него самого и Эрдэнэ. И не было быеще тысячу лет. Когда дед насто
– Скучала?Повторил за ней и жадно привлек к себе, сжимая ладонями тонкуюталию, чувствуя, как загорается, как воспламеняется его кожа, как наливаетсячлен. Кивает и продолжает улыбаться. Если лжет… если она лжет, он ведь способеноторвать ее золотистую головку голыми руками.
– Возвращайся к себе. Кто тебе разрешил сюда приходить?Почему мне раньше казалось, что голос Тамерлана жуткий и оченьнизкий? Сейчас я прислушивалась к тембру, и мне нравилось его гортанноезвучание. То, как он произносит буквы, как тянет их с характерным акцентом.
Темнота похожа на жесткую вату, испачканную в черную краску, и продиратьсясквозь нее все равно, что идти наощупь через болтающиеся, обмазанные клееммарлевые лохмотья. Я словно брала жесткую темень руками и раздвигала в стороны,а за ними еще один слой темноты. Лабиринт из мрака. – Вераааа, Верочка, доченька… иди сюда. – голос чужой, но мнекажется, что я его давно знаю, и он очень родной.
Чуть прищурился, и этот взгляд… я не могу понять, что он означает,и мне страшно до такой степени, что в горле не просто пересохло – глоток слюнысделать больно. – Я не могу, – сказал как-то сухо и совершенно отрешенно, толькоголос очень севший, как будто ему надо прокашляться. Но эти слова… они несочетались с ним, как будто их произнес какой-то совершенно другой человек,незнакомый мне ранее. Потом он вдруг потянул в себя воздух, схватил меня заталию и попытался перевер
Сделал несколько шагов ко мне и схватил за горло всей пятерней.Настолько огромной, что казалось, он зажал всю мою шею в тиски. И отступать ужепоздно. Сама виновата. – Кто тебе разрешал сюда ходить? – Ник
Я уснула не сразу. Долго лежала и смотрела в полумрак, вспоминаяличико ребенка и совершенно взрослые глаза на матовой коже. И ничего непонимала… как будто наткнулась на какой-то чудовищный ребус или куски пазла,настолько изодранные и запутанные, что мне оставалось только смотретьрасширенными глазами и думать… что это было? Девочка в этом доме стала для меня полной неожиданностью. То, чтоона дочь Хана — это шок. Его образ совершенно не вязался у меня с детьми.Особенно