Обычно мне ничего не снится. Или мучают кошмары, от которых к утру остаются лишь рваные обрывки. А тут мне снилась Кнопка. Светлая, как прожектор, в жутко тёмном бункере. Почему-то она была босой и в лёгком летнем платьице, совсем девчоночьем и очень волнующем. Она засмеялась и указала мне на что-то. Проследив за её пальцем, как за лучом света, я обнаружил подгулявшую, бодро скачущую корову в моём додзё. И фантики. Весь ещё не отшлифованный пол был усыпан цветными обёртками от конфет.
Их корова и ела, шурша фольгой и подмигивая. Вот чёрт! Я обернулся обратно к Кнопке – устроить разгон за то, что
Всё, не могу больше реветь. И не буду. Я вышла из душа и угрюмо посмотрела на конфеты на столе. Кто-то спивается от тоски, я сжираюсь. А к Новому году в шкафу уже висит платье на размер меньше. Очень красивое. Но ерунда все эти мотивации! Как не есть сладкое, если чувствуешь себя так горько?! Я виновата, что Рафа оскорбила. Виновата, что на папу наорала. Виновата, что телефон дурацкий никак не научусь на блокировку включать, когда трубку снимаю. Виновата, что уши, как у гоблина - в экра
Мозги, отвыкшие от чрезвычайных ситуаций, заскрипели, побуксовали немного, и включились в работу. Я начал соображать быстро, как когда-то. Ещё быстрее шёл через парковку. Кнопка не появилась нигде, телефон отключён. Где искать и надо ли? Первое. Как директор она может начхать на часы работы. Как молодая красивая женщина она вполне может завести любовника. После бурной ночи проспать всё на свете. И тут я заявлюсь, с собаками... Констатация факта переросла в усмешку, которая сжалась в груди в неприятный ком.
Голова раскалывалась. Мутило. Я лежу или сижу? Не понятно... Не организм, а мешок мешком. Пошевелила пальцем – будто он тонну весил. Ничего не помню, хотя вот: были конфеты, Джек Дэниэлс и слёзы. Поспать бы ещё, но надо же идти на работу! Договор отвезти и... Я попыталась размежить веки. Они не разлипались, словно склеились. Во рту было сухо, как в пустыне. Наверное, вчерашний виски у Полины протух. Или две её болонки нормальный вылакали и заменили на керосин, – с бодростью болотной амёбы думала я разные глупости.
Не думал, что в наших камерах для допросов есть большие зеркала, как в американском кино. Я вообще о таком никогда не думал. Сюрреализм. Хоть без наручников обошлись и лампы в лицо, уже хлеб.Сёмин вышел, сказав, что надо отлучиться по срочному делу. И я остался один на один с серыми стенами и полным ощущением, что меня выдерживают до готовности, как шашлык в маринаде. Пассивное дзенское самосозерцание, которое требуется от истинно преданного последователя восточных единоборств, успело стухнуть и превратиться в активное самобичевание. В снулой тишине то и дело представлялась Кнопка... Люба...
Дипломатический паспорт за полчаса? Очевидное-невероятное! Кроме офигевшего: «ух ты» я ничего не смог сказать в ответ. И закрутилось: самое необходимое в сумку, руки в ноги и в аэропорт. Со мной ли всё это происходит? Сёмин, Журов и шкафообразный Ваня Топорец ждали меня там. Наступило время подробностей. Они мне не понравились. Такое обычно хочется разслышать, развидеть, раззнать. Отец Любы, подполковник внешней разведки Алексей Дмитриевич Соколов был назначен ответственным за безопасность российского посольства в Тегеране. Едрить, с чьей дочкой угораздило пора
Небольшая гостиничная комната в Иранском Тебризе превратилась в передвижной штаб. Окна плотно зашторены. Портьеры из жёлтого шёлка отделяли нас от гор и солнца на фоне синего неба и от шумного, полуторамиллионного города с многовековой историей. Сегодня даже странно подумать о том, что когда-то радикально настроенный исламский город был столицей Демократической республики Азербайджан, чуть не влившейся в СССР. Целых три года, до Тегеранского соглашения в 1946-м.Ребята сидели на двух раздельных кроватях, накрытых малиновыми покрывалами. В ромбовидном зеркале с замысловатой
Грузовик мчался за город. Не к горам, как я подумал сначала, а на запад, умело объезжая посты и загруженные трассы пустырями, закоулками, промзонами и сомнительными намёками на дорогу. Я впивался пальцами в поручень, соскальзывал, хватался снова и балансировал, словно циркач на трапеции, когда фургон подскакивал на кочках. Люба притихла за дверью, но мне казалось, я чем-то неосязаемым чувствую, что она там, за металлической дверью с облупленной краской. Я просто не имел права упасть.
Ночной лес не имел ничего общего с картинками в интернете. И, кажется, я просчитался с маршрутом. Слишком долго мы шли, а дороги всё не было. Холод просачивался под рубашку. Я спотыкался, взрывая хрустом веток мрачную тишину. И ведь не разглядеть, что под ногами. Снова взвыл кто-то неподалёку так, что мороз по коже, потому что с людьми-то я справлюсь, а с волками и медведями – не уверен.
– Юра, высади меня у метро, – сказал я водителю. – Утром жду тебя, как обычно, в восемь.– Поедем в аэропорт?– Нет, встреча с китайцами перенесена на следующую неделю. Завтра я с Юрием Николаевичем еду в Подтёлково. Потом в два часа в Хлебниковский парк.
Трасса была забита фурами и легковушками, беспрестанно шёл снег, и за рулём ни на секунду не пришлось расслабиться. Так что к маме я приехала смертельно уставшая, практически без задних ног. Я ввалилась в коридор с пакетами и не в состоянии особо шевелиться – сама, как подарок, – принимайте, распаковывайте. Мамуля запричитала, засуетилась вокруг меня. – Ох, Любаша, Фарушка, ка
Я поменял позу и прильнул к окну. Поезд мчал меня в Ярославль, прокладывая путь на северо-запад, домой, к родителям. Тысячу лет не был! Недавно пролетел мимо Сергиев Посад, где купеческие дома соседствуют как ни в чём не бывало с хрущовками и золотыми куполами церквей. Я жадно смотрел в окно и понимал, как не хватало мне этой монохромности леса в инее, и снега, обвисшего залежалой ватой на склонах, строгой графики голых веток на сером небе, тёмной зелени мощных еловых лап. Берёзы и ели здесь высоченные – таких в Иране не встретить! Почему я никогда не понимал, как люблю всё это? Зато теперь вдруг
Нет повести печальнее на свете, чем настроение моё сегодня утром. Мне снился Раф, и его поцелуй, и когда я открыла глаза, горячечная дрожь будоражила всё тело. Я вскочила, а его рядом нет. Меня накрыло...«Я вернусь», – сказал Раф вчера, но до вечера не вернулся. А глупое сердце хотело. И волновалось, что он был бледен. И плакало без него от тоски. Постель на меня о
Любовь зла! Когда её не любят! Когда любовь пытаются делить на неделимое. Когда страдание оказывается важнее настоящего момента. Он посчитал, что мне не понять... Я понимаю всё, но я так больше не могу. Да, я люблю его! До безумия, до отчаяния! Ему нужно время? Пусть... Возможно, ему понадобится ещё пара-тройка столетий, чтобы перестать страдать? Ладно. А я пока буду просто жить. Как умею. На
Я проснулась от того, что горячая рука прижала меня к себе. Светало. Сонно моргая, я положила ладонь поверх его пальцев. – Таша, – сквозь сон сказал Раф, а меня будто из ледяного ведра облили. Я замерла. Обернулась, он спал.
Время близилось к полуночи, когда шум подъезжающего автомобиля заставил меня выбежать в холл. Я увидела Рафа. И сердце оборвалось: выражение его лица было страшным, неживым, и сам он весь казался согбенной тёмной глыбой. – Раф! – подалась я к нему. Но он остановил меня жестом, хрипло бросил: –
Как же это здорово – просто разговаривать, просто ужинать вместе, уминая за обе щёки невкусный столовский гуляш и слипшийся рис с непонятной подливкой!– Зато у меня припасены сырки, конфеты и иранские сладости, – заговорщицким шёпотом сообщила я Рафу на ухо. – Надо только чайник утянуть в номер.– С тобой не пропадёшь, – таким же тоном ответил он. – Толь
Солнце уже заливало светом угол спальни, а мы с Рафом лежали на кровати и самозабвенно целовались. Не знаю, откуда у нас взялись силы, но вторым дыханием мы обменивались так страстно и нежно, словно от этого зависели наши жизни. Пожалуй, в это мгновение для меня и не было ничего важней его глаз, его тёплых губ, ласковых рук. И волн мурашек по телу, и счастья... Так хотелось отдать ему всё, чтобы герой, спасший мне жизнь, скорее был здоров!И мы целовались, как два упоённых подростка, которым нельзя большего, но и этой сладкой, долгожданной истомы было достаточно.