Как же трудно открыть глаза…Слышу голоса, сквозь вату тяжести в голове. Где-то навязчиво раздается нудный писк. Мое тело онемевшее, оно не слушается меня. Наверное я уже ТАМ… И вдруг кислород наполняет мои легкие, как потоком, очень сильным, заставляющим громко всхлипнуть. Я непроизвольно подскочила на постели и в горле застрял немой крик. Туман перед глазами начал рассеваться и окружающие меня предметы приобрели четкость. Боже…я дома. У себя дома. Медленно поворачиваю голову и вижу множество мониров, они подключены ко мне, к моему телу. Я в недоумении срываю с себя провода, наклейки. Дергаю «бабочку» иголки из вены. У меня все еще кружится голова. Дыхание сбивчивое и я слышу биение своего сер
{Я не знаю, в какой момент из ребенка ты превратилась для меня в женщину. Когда это произошло? Я задавал себе этот вопрос десятки тысяч раз и никогда не знал правильного ответа. Я увидел тебя первый раз в день твоего совершеннолетия. Как же я тогда был зол. Я просто озверел после разговора с твоим отцом, после жалких попыток твоей матери отрицать, что между нами что-то было. Я все еще был в нее влюблен тогда. Хотя…спустя много лет, я все же склонен думать, что мне просто хотелось отобрать у Влада все, что принадлежало ему, и ее тоже. Навязчивая идея, эгоистичная ревность. Тогда я не знал, что такое любовь. Помню, как увидел тебя в том сиреневом платье. Худенькая, хрупкая, глаза горят. Но ты уже тогда знала, чего ты хочешь, в отличие от меня. Ты хотела всего, безоговорочно, с первого взгляда ты решила, что я буду твоим. Самое интересное, что ты единственное существо женского пола, которое я не пытался соблазнить. Тогда мне это даже в голову не пришло… Помню, как ска
- Какого черта здесь происходит? Какого дьявола меня к ней не пускают? Фэй!Фэй и Влад не двигались с места, они заслоняли дверь в комнату Марианны и не пускали разъяренного Мокану.- Почему вы мне ее не показываете, я мог первым зайти в это проклятую спальню!- Если бы не напивался сейчас на веранде, да, мог. Но ты был занят тем, что опустошал очередную бутылку Лейбла.Удар ниже пояса, но справедливый. Ник поморщился, да он, мать их так, уже протрезвел.- Какое это имеет значение! Я должен ее увидеть первым! Понимаешь, Влад! Я должен! Или вы что-то от меня скрываете? А Фэй? – его голос срывался, в глазах застыл страх и недоумение. Фэй взяла его за руку:- Нельзя, понимаешь? Пока что нельзя. Мы ничего не скрываем, Марианна пришла в себя.- Если ей лучше, то какого дьявола я не могу быть рядом с ней?Николас сбросил руку Фэй и нахмурился.- Чего ты не договариваешь, Фэй? Что происходит? Чего
Нику казалось, что он заснул за все пятьсот лет своей сущности, и ему снится кошмар. И самое страшное, что он не проснется. Реальности просто нет. Вместо нее есть черная дыра, и она засасывает их всех в проклятую пустоту. Они ехали в машине, молча. Вел как всегда Ник. Влад сидел рядом с ним. Позади Кристина с Габриэлем. Какая ирония. На ней все еще свадебное платье. Ник бросал на брата тревожные взгляды, но король оставался бесстрастным. Никто не верил. До последнего. Даже Ник. Хотя Серафим не мог ошибиться. Более того, он сообщил, что провел все необходимые манипуляции по реанимации. Королевская семья имела удивительную привилегию – ищейки носили при себе черный ящик с пробирками, содержащими пробы крови каждого члена королевской семьи. В таких ситуациях, как эта, можно вернуть к жизни кровью близкого родственника в течение часа после смерти вампира. К сожалению, они опоздали.Ник вел машину по инерции. Потому что надо. Потому что кто-то должен. Фэй
Спустя месяц...Господи, как же хорошо дома! Я ДОМА! Мне казалось, я не была здесь целую вечность. Но именно здесь мы все были счастливы: я, мама, папа, Тина. Мама... Я все еще не могу говорить о ней в прошедшем времени, для меня она живая. Во всем, что меня окружает. В этих шторах нежно сиреневого цвета, которые мы выбирали вместе. В каждой вещице, любовно расставленной ею в моей спальне. Даже в книгах, которые она покупала мне когда-то. Мама. Ее никогда и никто не заменит, и никто и никогда не будет меня так любить. Я не плачу. Уже нет. Я просто трогаю эти вещи, и мне не верится, что я могу к ним прикасаться, а она нет. Иногда я слышу ее шаги в коридоре или смех на веранде. Я слышу ее голос. Выбегаю из комнаты, а ее нет.Сегодня ровно месяц, как не стало мамы. Для меня этот месяц прошел как один день. Я перестала пить таблетки ровно через неделю. Фэй сказала – я сильная и смогу справиться без них. Отец тоже справлялся. С трудом, но он держался
Чувство, что от меня что-то скрывают, появилось внезапно. Это противное липкое ощущение, когда все вокруг знают, что происходит, а ты нет. Эйфория от того, что я вернулась, уже прошла. Точнее, все стало обыденным. Для них, а для меня с каждым днем появлялись новые пробелы. Их становилось все больше. Как пазл, в котором вместо цветной картинки складывается черный квадрат. Вот черный кусок и еще один..., и еще. Или у меня паранойя. Но меня начало преследовать чувство, что все, что меня окружает, просто мишура, придуманная кем-то, декорации. Моя жизнь ненастоящая. Я предоставлена самой себе. Поиски в собственной комнате ничего не дали. Ее убрали перед моим возвращением, так же как и весь дом. Убрали все, что могло быть связано с последними годами моей жизни. Я не нашла ни фотографий, ни видео - ничего. Словно, все они стерли эти семь лет или тщательно пытались их скрыть от меня. Но еще больше меня пугали перемены, происходящие с моим телом. Начиная с волос, которые за месяц выросли нас
Николас смотрел на доктора и чувствовал, как внутри поднимается темная волна гнева. Нет, не на этого смертного, а на себя самого. За то, что ничтожно мало знает о той Марианне, в жизни которой еще не было его самого, и не было тайн. Он никогда не интересовался, как она жила раньше. У него в мыслях не было узнавать о ее прошлом. Оно казалось ему неинтересным и скучным. На первом месте он сам. Эгоистичное чувство стать для нее всем, затмить прошлое и будущее. А ведь она жила и до него. У нее были друзья, увлечения, интересы. Ник хоть раз поинтересовался ими? Никогда. Для него ее жизнь началась с того момента, как он понял, что любит. Нет, с того момента, как он понял, что она его любит. А вот этот ботаник в очках знает ее такой, какой никто до этого не знал. Раздражало? Хуже – бесило. Хотелось размазать по стенке этого придурка. Но слишком велика честь для смертного. Да и Фэй не одобрит - ее лучший нейрохирург. Но Ник видел, как докторишка смотрел на его жену. Заметил, как тольк
Меня не покидало странное чувство, что за мной наблюдают. Наверное, это навязчивая идея или…я даже не знаю, как это описать. После моего возвращения и после всех тайн, которые мне открыл отец, я так и не успокоилась. Ощущение, что мне скормили информацию по крупицам, осталось и не покидало ни на секунду. Но больше всего пугало и угнетало то, что я перестала спать. Это происходило постепенно. С каждым днем я чувствовала усталость все меньше и меньше, я ложилась в постель, закрывала глаза и понимала, что не усну. Хуже, именно ночью у меня возникало непреодолимое желание жить и активно действовать. Я перевела все документы отца, я выезжала ночью в офис и сидела над бумагами, скрупулезно отыскивая
Здесь все начиналось. Здесь Влад увидел ее впервые. Воспоминания заставляют страдать человека, вампиру же они причиняют адскую боль. Почти на физическом уровне. То, что помнит человек, является смазанным образом из прошлого. Вампир же «видит» в прямом смысле этого слова все, что происходило раньше. Он может воспроизвести картинку до мельчайших деталей, включая запахи и звуки. Вла
Как же трудно открыть глаза…Слышу голоса, сквозь вату тяжести в голове. Где-то навязчиво раздается нудный писк. Мое тело онемевшее, оно не слушается меня. Наверное я уже ТАМ… И вдруг кислород наполняет мои легкие, как потоком, очень сильным, заставляющим громко всхлипнуть. Я непроизвольно подскочила на постели и в горле застрял немой крик. Туман перед глазами начал рассеваться и окружающие меня предметы приобрели четкость. Боже…я дома. У себя дома. Медленно поворачиваю голову и вижу множество мониров, они подключены ко мне, к моему телу. Я в недоумении срываю с себя провода, наклейки. Дергаю «бабочку» иголки из вены. У меня все еще кружится голова. Дыхание сбивчивое и я слышу биение своего сер
Мне снилось что я дома…на нашей постели…в его объятиях. Нет я не сплю, я просто слушаю как бьется его сердце у меня под ладонью и боюсь пошевелиться. Мне не хочется просыпаться, мне даже не хочется что-то говорить, просто лежать на его груди и молчать. Только сердце под моей ладонью бьется все тише и тише и вдруг замолкает. Я еще какое-то время прислушиваюсь и вдруг холодею от дикого ужаса…его сердце оно…оно остановилось. Я закричала и открыла глаза и тут же почувствовала
Асмодей оттолкнул от себя обнаженную женщину и откинулся на шелковые простыни.- Пошла вон!Они надоели ему. Бесконечные рабыни с одинаковыми лицами,
Я тяжело дышала, мне не хватало воздуха, как человеку, который попал в замкнутое пространство без окон и без дверей. Панический ужас наростал пропорционально моей решимости идти до конца. Все было иначе. Все отличалось от того раза, когда меня похитили. Я так и не доехала в Арказар. Меня забрали. Перегонщики отдали меня двум типам с очень странной внешностью, больше похожим на ожившие манекены, с пластмассовым блеском кожи, сверкающими зрачками и железным хладнокровным спокойствием. Они были одинаково одеты, во все черное, как призраки мрака и даже подозревала, что человеческое обличие далеко не их истинное и это лишь перевоплощение. Слуги самого Асмодея. Его личные псы пришли за мной, как тол
- Пусть останутся наедине. Я не думаю, что он причинит вред собственному ребенку.
Казнь бессмертного редкое событие, которое происходит раз в несколько тысяч лет. Никакой огласки, только избранные могут присутствовать на казни. Нейтралы позаботились о том, чтобы избежать любопытства и заодно утечки информации. До последнего момента никто не знает где и как будут казнить приговоренного к смерти. За полчаса до самого действа все, кто избран и имеет разрешение Верховного Суда присутствовать на казни получают короткий звонок на сотовый. Голос-автомат сообщает время и место. Остальные довольствуются только тем, о чем могут лишь догадываться. Но ни у кого и не возникает желания узнать, как это происходит.
Принятие решения иногда дает нам силы бороться с отчаянием. Это больше чем надежда, это вера в то, что ты еще можешь все изменить сама. Я верила, я бы не вынесла, если бы эту веру у меня кто-то отнял. Я верила, что смогу его спасти. Это не могло быть концом. Мы слишком много пережили вместе. Все стерлось, отошло на второй план. Все перестало быть значимым и важным. Уже ничего не имело значения. Потому что в своей войне я осталась одна. Раньше у меня была поддержка семьи, а сейчас даже ее не было. Да и семьи уже нет. Это не семья, это жалкие крохи, это судорожное цепляние за поломанную цепь в которой уже и так не достает большинства звеньев. Я думала о том, что станет с нами, если Ник…бож
Я подошла к окну, как неожиданно началась гроза. Ураган не стихает уже несколько дней. Словно природа отражает то, что происходит у меня внутри. Все изменилось. Стены дома давили на меня. И самое дикое - меня избегали. Все. Даже Кристина. Но мне и не нужно было чье-то общество сейчас. Я ждала. И я не хотела, чтобы кто-то мешал мне ждать. Стоять у окна, смотреть, как капли дождя стекают по стеклу, как бушует стихия и просто молчать. Отец пришел ко мне за полночь. Я слышала, как тихо он отворил дверь в мою спальню. Он знал, что я жду. Я не обернулась, просто приложила раскрытые ладони к стеклу и закрыла глаза.
Шли часы, или минуты, или секунды. Я потеряла счет времени. Просто смотрела в одну точку и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник. Меня не покидало ощущение, что это начало конца. Слишком много смерти и боли. Настолько много, что наверное я никогда не смогу этого забыть. Остатки гордости и самоуважения остались где-то на дне всей той грязи, что я видела, и сожаление. Я не смогла его удержать. Он прав. Глупо было рассчитывать, что он станет моим навсегда. Получить эту шаткую уверенность в нашей любви, в том, что мне удалось то, чего никому не удавалось – укротить Николаса Мокану. Какое горькое заблуждение. Его не исправит никто и ни что. Даже дети больше не имеют значения. Ни одной ценности, которая м