26
Я успела расстелить обе постели (то есть попросту свернуть пледы, служившие покрывалом) и только начала думать о том, как бы мне переодеться (не попросить ли Артура выйти на минутку в коридор?), когда к нам осторожно постучали. За дверью раздалось тихое:
– Молитвами святых матерей наших Христе Боже наш помилуй нас…
– Аминь, – закончила я машинально, сама не зная, что этим по монастырскому уставу на вопрос «Можно войти?» отвечаю: «Пожалуйста».
Дверь отворилась: снова матушка Софья.
– Не помешала?
– Да что вы, – пробормотала я (на самом деле, с бóльшим удовольствием я бы легла спать, чем слушала бы духовные беседы, но ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят). Матушка оглянулась в поисках стула и, не найдя его (Маленький принц сидел на единственном табурете), осторожно присела на самый краешек постели, положив под себя плед.
Присела &ndash
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ27Матушка Софья, испросив разрешения у настоятельницы, проводила нас утром до железнодорожной станции.Стоя на полустанке, я не удержалась – спросила.– Что, ваше высочество? Матушка-то Софья чем вам нехороша?– Почему нехороша? Очень хороша.– Что ж вы не остались в монастыре?– Так ведь женский.Я рассмеялась.– Не в этом монастыре! А вообще – почему вас не тянет в монастырь? Не то чтобы я вам желала такой карьеры, но монастырь лучше, чем могила. Боитесь тяжести монашеской жизни?– Нет. Боюсь… лёгкости.– Лёгкости?– Да. Елизавета Юрьевна, мне тесно в одной молитве! Мне мало её! Подчиниться настоятелю значит сложить с себя ответственность до конца жизни. А ответственность – тяжесть, и я эту тяжесть хочу нести. Потом, монастырская жизнь не сочетается с музыкой. Вообще она не сочет
28В Кунгуре мы оказались около трёх. До электрички на Шалю оставалось целых четыре часа – мы отправились в кафе.«Кафе» для этого заведения было, впрочем, слишком громким словом. Я заказала нам, каждому, три наиболее приличных блюда из тех, что были в меню: суп-рассольник, яичницу и буузу, гордость заведения (что-то вроде крупных пельменей или мантов).Суп Артур съел, яичницу вяло поковырял вилкой, а на буузу воззрился как Наполеон – на клопа, найденного в монаршей постели.– Елизавета Юрьевна, вы не могли бы съесть и мою порцию? – попросил он.– С большим удовольствием. Что, ваше высочество? – улыбнулась я. – Брезгуете русской кухней?За соседним столиком от нас сидела женщина лет сорока с простым крестьянским лицом, одинокий стакан чая стоял перед ней и лежал на дешёвой картонке ещё ненадкушенный пирожок. Услышав мою последнюю фразу, она вздрогнула, подняла на нас глаза,
29Электричка от Шали шла до самого Екатеринбурга. Нам предстояло ехать ещё верных четыре часа. Принц спал, а меня тревогой стиснуло ощущение того, что мы приближаемся к некоей границе. Как уже сегодня? Почему? Откуда?Входили новые пассажиры, но рядом со мной никто не садился, пока, наконец, на какой-то станции не вошёл в вагон и не сел на моей скамье высокий черноволосый мужчина средних лет в сером пальто.Я глянула на него с неудовольствием, но этот бородач, приятной наружности, кстати, улыбался мне приветливо – я несколько поостыла.– Далеко едете? – спросил мужчина вполголоса.То, что он бережёт сон Артура, расположило меня в его пользу. Я пожала плечами.– В Азию, – ответила я единственное, что сама знала.– О? – улыбнулся мой собеседник. – Так вы уже на месте.– Как – на месте?!– Видите ли, не так давно поезд пересёк условную линию, с
30Электричка должна была прибыть в Екатеринбург около часу ночи и, скажу честно, последние два часа до полуночи я провела в большой тревоге. «Сегодня» значит «сегодня», и, увы, интуиция Артура нас пока ещё не подводила. Телефон показал полночь. Принц ровно дышал. Я вздохнула с немалым облегчением.И – странное дело! – вместе с этим облегчением ощутила разочарование. Немногого стоят единичные проявления способностей, если главное предчувствие не исполнилось. Слава Богу, что оно не исполнилось, конечно! Но тогда чем оно было? Фантазией? Истовой надеждой на чудо? Или – кто знает – результатом болезни? Может быть, гений и злодейство несовместимы, но гений и болезнь – частенько.Может быть, показать Артура врачу? Если высокий бородач с непроизносимым именем не соврал, если его клиника вообще существует, должны в ней быть и психологи… психиатры…До города оставалось, каких-нибудь
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ31Артур, полусонный, вышел из электрички, добрёл со мной до вокзала и, увидев пустое место в зале ожидания, приземлился на стул, чтобы тут же заснуть снова. Я, невыспавшаяся и злая, присела рядом, чтобы дождаться, пока их высочество соизволит открыть свои монаршьи очи.Глянув на экран телефона, чтобы узнать, сколько ещё до утра, я обнаружила, что мне, ещё раньше, намедни, пришло голосовое сообщение – от Вадима.Бог мой, Вадим! Как давно ты был! Будто письмо из прошлого века…Всё же я прижала телефон к уху, чтобы прослушать письмо, и, чем яснее понимала его, тем больше полнилась горечью, отвращением, тоской.Лизок, давай-ка жить дружно. Забудем этот твой вояж. Взбрыкнула, с кем не бывает: молодая. Всё равно рано или поздно ты вернёшься, когда парнишке надоесть страдать дурью. Что-то мне кажется, что ты от него уже успела устать. Или нет, ошибся?
32Свершилось, наконец. Артур встал, встрёпанный.– Какой сейчас день?– Седьмое марта, – буркнула я. – Можете завтра, так и быть, воздержаться от цветов и прочих знаков внимания.– А где же?..– И я тоже себя спрашиваю.– Удивительно, почему она не пришла, – пролепетал он, и сразу показался мне маленьким мальчиком. – Ведь сама назначила…– Вот такие мы, женщины, ненадёжные, – иронично заметила я и сухо прибавила: – Артур! Нам нужно в клинику.– В клинику? К… психиатру?Я внезапно устыдилась.– Нет, зачем же сразу так… Пока ты спал, я познакомилась с одним врачом, и он предложил нам пожить пару дней в клинике.– Что-то не верится.– Не верь, если хочешь. Можешь ночевать на улице.– Лиза! Скажите честно…– …Елизавета Юрьевна, с твоег
33В троллейбусе я на Артура не глядела: так неловко мне теперь было находиться рядом с ним. Угораздило же! Как стыдно, как стыдно. Стыдно, и тревожно, и… радостно. Вот ещё! Только этого не хватало!Следуя начерченному на бумаге плану, мы точно вышли к «красно-кирпичному двухэтажному зданию» с забавными узкими окошками. К единственной двери вели несколько ступеней. Где же, собственно, вывеска?Вывеску я скоро нашла, лаконичную до полной невразумительности:ДРЮЛ КХАНГКроме этих двух слов, ничего больше не было. Очень любопытно. Это так на местном говоре клиника называется, что ли? Ну-ну. А троллейбус – шайтан-арба? Изумительно. Рукоплещу. Что же, спрашивается, русскими буквами? – тяжело ведь, бедненькие! Писали бы сразу иероглифами, не утруждали бы себя! Почему бы этим сибирякам не отделиться от нас? И жили бы себе припеваючи. Ах, да, у них же нефть
34Юноша сидел на стуле, положив руки на колени, и, что меня поразило, тяжело дышал.– Что такое, хороший мой?(«Не стоило бы мне его называть ласковыми словами, в связи с новыми открытиями», – тут же подумала я, но не имела никаких сил удержаться!)– Змея, – прошептал Артур одними губами.– Где змея?!Я в ужасе оглядела комнату. Нет, ничего.– Где змея?!– Не знаю. Где-то совсем близко. Я чувствую.Что-то столь застывшее и восторженное было в его глазах, что я перепугалась до смерти и, как утопающий хватается за соломинку, набрала телефон нашего нового покровителя.– Что такое, Лиза? – заговорил тот первым, приветливо.– Мне кажется, Артуру совсем плохо! Вы в клинике?– Да.– Пожалуйста, спуститесь поскорее!– Уже иду.Мужчина без лишних слов положил трубку. Я запоздало сообра