Глава 7

Чем ближе подхожу к дому Тужинских, тем больше понимаю, что откровенно трушу. Даже поджилки дрожат.

А ведь я намеренно пошла через парк, где вчера на меня напали. И даже мимо того самого места. Но сегодня, при свете дня, аллеи и скамейки выглядели донельзя обыденными. И не испытай я на себе ужасы ночной жизни, вряд ли поверила бы, что ходить здесь может быть опасно.

А вот сейчас, глядя на отражение облаков в серо-голубых стёклах небоскрёба, понимаю очень ясно – боюсь. Ещё как боюсь.

Я скрылась вчера с вечеринки, не выполнив поставленных мне условий. Интересно, а если я расскажу Стелле, что провела ночь в квартире Павлова, она сменит гнев на милость? Это, конечно, не номер телефона, но я ведь сбежала от него дважды. Её жажда мести должна быть удовлетворена.

Хотя со Стеллой ни в чём нельзя быть уверенной заранее.

Пока поднимаюсь в лифте, решаю ничего ей не рассказывать. Ведь если упомяну о квартире Павлова, то придётся рассказывать и о происшествии в парке. А я не могу. И не хочу откровенничать с Тужинскими.

Меня встречает София, и я облегчённо выдыхаю. Но, как выясняется, моя радость преждевременна. Стелла появляется, недовольно сверкая глазами.

Я бормочу что-то жалкое о том, что вчера мне стало плохо, поэтому пришлось уйти, но она отмахивается от моих оправданий, словно от назойливого мушиного жужжания.

– Прибери здесь, у тебя осталось всего два часа до приезда родителей. А потом я решу, что с тобой делать.

Стелла уходит, и София, даже не взглянув на меня, следует за ней.

А я иду в кладовку, где оставила вчера свой чемодан, и вытаскиваю его наружу. У меня дрожат руки, приходится сделать над собой усилие, чтобы собраться.

Постепенно привычная рутинная работа помогает мне успокоиться. Я ведь всё уже для себя решила: даже если меня уволят, жизнь не закончится. Что-нибудь придумаю.

В конце концов, можно перебраться в один из городов области. Вряд ли влияние Тужинских распространяется так далеко. А на курсы можно ездить на электричке. Пусть платить в области будут меньше, но ведь и цены на жильё ниже.

Я успокаиваю себя, отвлекаю от негативных мыслей. Всё равно ведь мне остаётся только ждать, как всё решится. Я не имею никакой власти над происходящим.

В какой-то момент сквозь гул мне слышатся голоса в прихожей. Выключаю пылесос и прислушиваюсь. Стелла с кем-то разговаривает? Второй голос мужской. Вроде и знакомый, но отсюда не разобрать, чей.

По какому-то наитию опускаю пылесос на пол и осторожно двигаюсь на голоса. Мне почему-то кажется очень важным их разобрать и понять, о чём там говорят. Вдруг это как-то связано со мной. Точнее с моим будущим.

Я уже стою почти у выхода из комнаты, как вдруг передо мной вырастает София.

– Ты куда?

– В туалет, – говорю первое, что приходит в голову.

– Сейчас туда нельзя, – выпаливает София.

– Почему? – возникает ощущение, что она намеренно не пускает меня. Ведь туалет для прислуги здесь отдельный, и он в данный момент не может быть занят. Из обслуживающего персонала сейчас в квартире только я.

София задумывается только на секунду.

– Потому что у тебя и так мало времени на уборку. Скоро родители приедут, а у тебя тут конь не валялся, – похоже, она даже верит в то, что говорит.

– Но мне нужно, – продолжаю стоять на своём, вдруг понимая, что мне, и правда, нужно туда.

– Потерпишь, – заявляет София категорично и выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.

Вот ведь избалованная стерва! Я вам не крепостная девка, чтобы так со мной обращаться!

Возмущаюсь про себя, но снова включаю пылесос. В чём-то она и права, родители Тужинских скоро вернутся. И если я не успею навести здесь порядок, мало нам всем не покажется.

Когда уже заканчиваю с комнатой, собираю свои флаконы и тряпки, скручиваю шнур пылесоса, входит Стелла. Она улыбается своим мыслям. И вообще, настроение у неё радужно-приподнятое, совсем не то, с каким она меня встретила.

Кто же всё-таки к ней приходил?

– Я тут подумала, – начинает она и смотрит на меня, – что не скажу маме о твоём проступке…

Пылесос так и остаётся у меня в руках, а «спасибо» замирает на языке, потому что она вдруг многозначительно добавляет:

– Пока. Пока ты будешь хорошо себя вести.

Ну всё. Приплыли. Как известно, шантажисты продолжают держать своих жертв на крючке столько времени, сколько им выгодно. А потом чаще всего наступает трагическая развязка.

Стелла теперь постоянно будет держать меня в страхе разоблачения. Я стану бояться собственной тени. И долго ли смогу выдержать нахождение в таком стрессе?

Не знаю, что придало мне сил. Возмущение ли наглым шантажом, близость точки невозврата или то, что вчера в парке я могла распрощаться не только с невинностью, но и с собственной жизнью.

Я выпускаю пылесос, и он с грохотом падает на наборный паркет из морёного дуба.

– Нет! – говорю жёстко, глядя Стелле в глаза. – Больше никаких угроз! Никакого шантажа! Или же вы немедленно даёте слово, что будете молчать, или я расскажу вашей матери, что это кто-то из вас пил вино в родительской спальне. Причём неизвестно с кем. А вчера вы закатили тут вечеринку, хотя Елена Дмитриевна вас обеих предупреждала, чтобы здесь не было никаких гостей во время их отсутствия.

Вряд ли старшая Тужинская станет меня слушать, но если вдруг узнает о проделках дочерей, обеим сестрицам перепадёт на орехи. И Стелла это понимает. Поэтому и смотрит на меня как на врага народа. Некоторое время ещё неверяще, а затем, к ней приходит понимание, что я говорю всерьёз.

Я выдерживаю её взгляд. Не знаю, что придало мне сил, но рада, что наконец-то дала ей отпор.

И Стелла отступает:

– Договорились. Мы с Софией забываем о твоих косяках, а ты молчишь о том, что здесь происходило, пока мамы с папой не было дома.

Она разворачивается и выходит из комнаты. Спина прямая. Подбородок вздёрнут вверх. Всем своим видом Стелла выражает уверенность в себе. А я вот начинаю сомневаться – стоило ли ссориться со старшей дочерью моей работодательницы, от которой почти напрямую зависит, будет у меня в обозримом будущем эта самая работа, или нет.

Но и поступить иначе я не могла. Снова позволить вытирать о себя ноги? Да сколько уже можно-то? Крепостное право у нас давно отменили, и я свободный человек. С чувством собственного достоинства.

Да. Я всё правильно сделала. Вот только нажила себе опасного врага. Но и Стелла теперь знает, что у меня тоже есть зубы.

Остаток времени меня никто не беспокоит, и я спокойно убираю квартиру. Затем собираю свои вещи в чемодан и качу его к лифту.

Внизу чуть не попадаюсь навстречу лимузину Тужинских. Но, к счастью, успеваю спрятаться за колонной.

Такси подъезжает через несколько минут. И я смотрю на часы. Всё в порядке, по времени укладываюсь. И успеваю на вечернее занятие на курсах.

***

Мастер рассказывает о драматических ситуациях, в которые мы должны помещать героев своих сценариев. Но я слушаю не слишком внимательно. Думаю, о своей ситуации, которая тоже весьмадраматическая. Вот только непонятно, кто меня туда поместил и зачем.

Да и вообще, за последние два дня на меня свалилось столько стресса, что мне вполне хватило бы и на два года.

Занятие заканчивается. Я записываю задание и, бросив конспект в сумку, выхожу из аудитории. На улице меня встречает яркое сентябрьское солнце, и я на мгновение останавливаюсь, жмурясь от удовольствия. Всё-таки в Москве мне не хватает нашего южного солнышка.

– Привет, – знакомый голос обволакивает меня бархатистыми переливами.

Замираю над раскрытой сумкой, не решаясь поднять глаза. Ведь можно же сделать вид, что я его не заметила?

Но Павлов не позволяет этой мысли даже оформиться:

– Ну сколько можно от меня бегать, Юля?

Кажется, это первый раз, когда он называет меня по имени. И от этого звука по коже пробегает волна мурашек.

Я поднимаю на него глаза. Александр стоит совсем рядом, я даже улавливаю его неповторимый мужской аромат, поэтому стараюсь не дышать в полную силу. Он также потрясающе красив. На нём голубая рубашка и тёмно-серый блейзер с засученными рукавами, брюки на пару тонов светлее. А солнцезащитные очки придают ему вид фотомодели с плаката.

Заставляю себя отвести взгляд в сторону, чтобы не стоять перед ним с раскрытым ртом и глупым выражением на лице.

– Привет, – отвечаю это, скорее, стене здания высших курсов, которую с интересом рассматриваю. Конечно, ремонт бы тут не помешал, вон уже штукатурка потрескалась… И тут до меня доходит: – А как ты меня нашёл?

– Твоя подруга подсказала, – отвечает Павлов так спокойно, словно это самая обыденная вещь – разыскать меня на курсах, о которых… кто, вообще, может знать о них здесь?

– Какая подруга?  У меня нет подруг, – напрягаюсь ещё больше, потому что в этом городе я так и не успела ни с кем подружиться.

И словно опровергая мои слова, нас, так ипродолжающих стоять на дорожке, обходят пятеро моих будущих одногруппников, и практически каждый говорит что-то одобрительное о моём последнем сценарии. Я киваю каждому, отвечаю «спасибо» и «пока» или «увидимся». И чувствую пристальный насмешливый взгляд. Александр как будто поймал меня на лёгком обмане. Словно я убеждала его в своей нелюдимости, а он воочию убедился в обратном.

Ты ещё не знаешь, что на самом деле я обманула тебя гораздо циничнее. Мне приходит в голову вот прямо сейчас рассказать ему, что я совсем не та, за кого он меня принимает, и посмотреть, как быстро изменится его отношение.

Но в этот момент Александр говорит то, от чего я забываю о наивном желании признаться.

– Стелла Тужинская, – произносит он. – Вы ведь дружите?

– С чего ты взял? – моё удивление так искренне, что и Павлов начинает сомневаться.

– Но ведь ты была у неё на вечеринке, да и утром, на парковке, ты сказала, что приезжала к друзьям. Я ведь правильно понял, что к Тужинским? Или ты знакома с кем-то ещё из того дома?

Ну конечно, Павлов послушал мои отговорки и дедуктивным методом сделал совершенно неправильный вывод. Хотя, что ещё он должен был подумать?

– Нет, только с Тужинскими, – стараюсь не врать ещё больше. И тут вспоминаю…

Я недавно приехала и только начала работать у Тужинских. Стелла и София были так милы со мной. И я ещё удивлялась, почему москвичей, особенно богачей, считают грубыми и заносчивыми, ведь ко мне первые же встреченные москвички из элиты проявили симпатию и дружеское участие.

Я тогда рассказала о своей мечте, о том, что не прошла творческий конкурс, но пойду учиться на подготовительные курсы и следующим летом попробую ещё раз.

Не думала, что Стелла запомнит мои слова. А вот я тот эпизод запомнила навсегда, потому что где-то через месяц она заявила своей матери, что я пользуюсь её духами.

Даже не знаю, почему Елена Дмитриевна меня не выгнала сразу же. Мои оправдания звучали жалко. Никто не поверил, что я только понюхала флакончик, который как раз держала в руке, поскольку вытирала пыль на столике.

А может, старшая Тужинская как раз мне и поверила, поскольку всего лишь вынесла первое предупреждение, которое стало бы и последним.

Если до этого случая я старалась работать хорошо, то после него стала стараться в несколько раз больше. А Стеллу и её сестру я начала обходить стороной, только здороваясь и максимально кратко отвечая на поставленные вопросы.

Потому я так и испугалась, когда уронила, стоявшую на ковре бутылку, и пролила то вино в спальне Елены Дмитриевны. Вторую ошибку мне просто-напросто не спустили бы.

– Давай посидим где-нибудь, выпьем кофе, – его приглашение вырывает меня из тяжёлых мыслей.

Я очень хочу согласиться, но боюсь. Александр мне нравится. Возможно, даже чуть больше, чем следовало бы. Точнее, он нравится мне очень сильно, и именно поэтому я не могу согласиться.

Я уже начинаю качать головой, обозначая свой отказ, как вдруг Павлов касается моей руки. Сначала осторожно, чуть лаская кожу, затем обхватывает своими ладонями и чуть сжимает. Одновременно он смотрит мне в глаза, и я теряюсь, тону в их бездонной глубине.

Загипнотизированная этим прикосновением, позволяю ему увлечь меня за собой, усадить в лимонно-жёлтый автомобиль с изображением вздыбленной лошади на капоте. Я не слишком разбираюсь в марках машин, но каким-то шестым чувством ощущаю, что эта безумно дорогая.

Снова просыпаются страхи и сомнения. Мне нужно бежать от этого мужчины. С каждой, проведённой рядом с ним минутой, я усугубляю свою ложь. Вряд ли бы он посадил простую уборщицу в эту прекрасную машину и повёз меня в ресторан, в котором даже дверь кричала, что вряд ли я смогу позволить себе здесь даже корочку хлеба.

Павлов открывает передо мной эту самую дверь и придерживает, пропуская меня. Я делаю глубокий вдох, натянуто улыбаюсь ему и делаю шаг внутрь.