Юнона
Он раздевал ее медленно, лаская дыханием и покрывая поцелуями каждый дюйм освобожденного от одежды тела. Поставил ногу себе на плечо и медленно скатал чулок, прижался губами к ямке под коленкой, поднялся выше, чуть царапнув плохо выбритой щекой нежную кожу с внутренней стороны бедра. Юнона выгнулась, запустила пальцы в его волосы и застонала, отдаваясь умелым прикосновениям его языка и своим фантазиям.
Она почти не лгала, когда отвечала на ласки. Лишь представляла на месте Отто другого... Других. Своих любовников – всех, сколько их ни было за последние годы. Изменяла Отто прямо здесь, будучи с ним.
Это был миг ее горького торжества. Тайная месть.
Отто так старался загладить вину… Порой ей даже становилось его жаль, и она упивалась этой жалостью, смешанной с легким презрением не меньше, чем мыслями о мести.
Если бы он только был чуть более безумным.
Она вскрикнула, подалась навстречу его пальцам и услышала в ответ глухой рык.
Заткнулся… хоть бы он заткнулся, сбивает весь настрой!
Ее нога все так же лежала у него на плече, когда он ворвался в ее тело. Юнона крепче зажмурилась, колодой игральных карт перед мысленным взором мелькнули лица прежних любовников. Эрик… пускай это будет Эрик. Он был такой же здоровый и тяжелый. И так же ухал, всякий раз на выдохе, словно крестьянин, который колет дрова. Втайне она потешалась над этой его манерой...
Вызвав из памяти образ Эрика, она двинула бедрами. Да! Да, Эрик, милый! Так хорошо! Эрик!
Удовольствие, которое Юнона получала от визитов Отто, тоже было ее маленькой местью. Если бы еще не чувство гадливости, посещавшее ее всякий раз после его ухода, когда она долго сидела в ванной и почти до крови царапала мочалкой кожу…
Стоило вспомнить об этом, как возбуждение ушло, оставив отвращение и пустоту. Юнона подавила самоубийственное желание простонать “Эрик” и задвигалась быстрее. Пусть уже заканчивает и проваливает!
Какая глупая и бессмысленная вещь секс, если убрать из него наслаждение.
Финальный стон Отто она встретила почти с благодарностью. Дышать, когда он не пыхтел сверху, было гораздо легче. Юнона отложила мечты о ванной, обняла своего тюремщика и любовника, устроив голову у него на плече. Сейчас, когда Отто расслаблен и благодушен после секса, лучшее время.
– Это было чудесно, медвежонок, – она поцеловала его в плечо и заглянула в глаза. Снизу вверх, взглядом покорной удовлетворенной женщины. – Ты такой… настоящий мужчина.
Последние слова Юнона произнесла с легким придыханием.
Довольная улыбка на его лице показала, что Юнона на верном пути.
– Знаешь, – продолжала она осторожно. – Сейчас я действительно понимаю насколько ты был прав. Сила не к лицу женщине, она внушает гордыню. Мне нравится быть слабой рядом с тобой.
Говорить нужно было ласково и беспечно, ничем не выдавая, как колотится сердце и обмирает все внутри. Она вела к этому разговору уже несколько недель. Мягко, исподволь подталкивала Отто к нужным выводам.
– Наверное, в каждой женщине это есть, – задумчиво продолжала она, рисуя пальчиком узор на его коже. – Желание, чтобы нас покорили, присвоили, укротили. Мы не можем сдаться просто так, без боя. Но я думала, что тень навсегда лишает меня права быть слабой. Если поддаться и самой выбрать себе мужчину – это уже не то. А ни один из окружавших меня слабаков никогда не сумел бы сделать того, что сделал ты…
От самодовольной улыбки на лице Отто ей захотелось впиться когтями в его лицо. Неужели он действительно верит тому бреду, что сейчас несет Юнона?! Жалкое ничтожество!
Верит и хорошо. Просто прекрасно.
– Я думала – это невозможно, – прошептала она, бросив еще один покорный и восторженный взгляд. – Как ты этого добился.
Он хрипло рассмеялся:
– Это было непросто.
– Но ты сделал это?
– Сделал.
– Но как?! – побольше восхищения и трепета в голосе.
Лишь бы ничего не сорвалось! Приступы помутнения у Отто сменялись просветами, когда он сознавал свою роль тюремщика и насильника. Тогда он то умолял о прощении, то пугал ее бешенством и ревностью.
Порой Юноне казалось, что Отто тоже ненавидит ее. Как ненавидит и любит свое дурманное зелье курильщик опия.
– Я почти год искал того, кто мог бы мне помочь. Нанимал магов. Извел состояние на шарлатанов. А потом мне подсказали выход на этих людей… – он замолчал.
Давай уже! Говори дальше, ты, дубина!
– Людей? – мягко переспросила Юнона, приглашая продолжить.
Ее пальцы медленно скользнули по плечу мужчины, обрисовали бицепс, спустились по предплечью к мощному покрытому короткими светлыми волосами запястью и странному браслету из литых золотых бусин.
Браслет Юнона разглядывала уже не в первый раз. Очень уж любопытные символы были выгравированы на нем.
Отто поморщился, перехватил ее руку и отвел в сторону:
– Не надо, – буркнул он.
– Конечно, не буду, медвежонок.
Нет, он не медведь, он – осел. Бугай, которого нужно охолостить.
Да продолжай ты уже!
Но изменившийся ритм его дыхания и сузившиеся глаза говорили, что момент упущен. Юнона мысленно выругалась. Все старания насмарку!
– Зачем ты спрашиваешь? – подозрительным и сварливым тоном спросил любовник.
– Просто к слову пришлось. Если не хочешь, не будем больше об этом, милый.
“Я это припомню”, – поклялась она мысленно, отвечая на поцелуй. – “Верну тень и все тебе припомню!”.
ЭлисонБеда пришла неожиданно. Мы третий день как прибыли в город Иль-де-Шьян, успели дать только одно представление и планировали задержаться до конца недели. На ночь глядя, Паола осознала, что шкодливый мальчишка, живущий в ее душе, требует праздника, и отправилась на поиски сомнительных удовольствий. Вернулась под утро, в женском теле, непривычно мрачная, отказалась от завтрака и, вместо того, чтобы завалиться дрыхнуть, пошла говорить с Ринглусом.Палатка – не лучшее убежище для тайных разговоров. Тонкая ткань не хранит секретов. Особенно если один из собеседников кричит на весь лагерь.– Я сказал – нет! Ты идиот, но ты взрослый идиот! – никогда раньше я не слышала, чтобы Ринглус повышал голос.Ответ Паолы был неразборчив.– Нет, именно идиот. А впрочем, не важно. Пусть будет идиотка. Мы и так постоянно вытаскиваем твою задницу из неприятностей, которые ты на нее собираешь. Ты слишком любишь нарыват
Барон отпустил Паоло, наградив на прощание еще одним пинком. Словно из-под земли возник большой ящик, с успехом заменивший стол, и два поменьше, вместо стульев. Фернанд извлек стаканчик и кости, бандит придирчиво оглядел их и, хмыкнув, признал годными.Я следила, как они выкладывают принадлежности для игры, как стряхивают с ящика несуществующие пылинки, и не могла до конца поверить, что моя жизнь и свобода сейчас станут заложниками слепого случая. И если сейчас Фернанд проиграет, мне некого будет винить в происшедшем, кроме самой себя.Пошли первые броски. Я не знала правил и могла только догадываться о смысле происходящего по реакции моих товарищей, а они, как назло, нацепили ровные, бесстрастные лица, словно Фернанд играл на пару рваных башмаков.На костях мелькали сердца, кинжалы, монеты, змеи, розы и черепа.– Ах ты, сука, – не сдержался воровской барон, и мое сердце заколотилось часто-часто. Неужели мы выиграли?– Чистое везе
В спину ударил треск, плеск воды и грохот бревен о бревна. Потом Ринглус грубо пихнул меня, требуя уступить место. Я с облегчением подчинилась и поползла смотреть, что там твориться сзади.Берег был чист. Там, где минуту назад стоял неновый, но вполне крепкий мост, теперь дорога обрывалась прямо в реку. Обломками гнилых зубов в темной бурлящей воде высились опоры, лед на месте бывшего моста истаял, ноздреватые края полыньи крошились, шли трещинами. Наши преследователи вылетели на холм и осадили лошадей. Такого они явно не ожидали.– Получилось! – в полном восторге заорала я, ощущая себя полностью причастной к этой победе. Кто, как не я, правил повозкой?! – Ринглус, они отстали! А что ты сделал с мостом?– Плюнул в него. И не радуйся, дитя, – голос коротышки был напряжен и мрачен. – Они спустятся ниже и перейдут по другому мосту. Или по льду. Мы выиграли всего пару часов. А лошади почти без сил.– Может, им надоест
ЭлисонВпервые за почти месяц, что я провела с гистрионами, мы заночевали под крышей. Гостеприимной крышей маленького шельтера. В отличие от меня фэйри то ли чуяли, то ли знали, как искать прибежище для путников. Мы свернули с тракта ровно там, где надо, и вышли к домику, как по ниточке, не плутая.В очаге потрескивали дрова, булькал ужин, шел по кругу мех с вином. Мы говорили громко, взахлеб, перебивая друг друга и хохоча. Пережитое напряжение отпускало неохотно. Огонь бросал желтые и красные отблески на лица существ вокруг, и я чувствовала с ними такую тесную, неразрывную связь, такую близость, словно они и были моей настоящей семьей. Сейчас слова Рэндольфа о том, что узы побратимства сильнее кровного родства, ощущались, как непреложная истина.Раскрасневшийся Паоло, гундося в опухший нос, рассказывал что-то смешное и ужасно пошлое. Я давно потеряла нить повествования, но присоединялась к взрывам общего смеха и влюбленно смотрела на лица друзе
БоббиБобби не пошел бы так в Брикстон, но уж очень хотелось есть. Давно уже хотелось.Последний раз он ел три дня назад, когда украл краюху хлеба у булочника. Впился пальцами в еще чуть теплый край, проломив пальцами корочку, вдохнул сладкий хлебный дух и сожрал свою добычу в один присест, урча, как дикий зверек.После той удачи везение совсем оставило его. Даже надоевшие рондомионские голуби как будто разом покинули город, испугавшись февральских морозов. И Бобби, еще недавно кривившийся при мысли о вонючем голубином мясе, только сглатывал слюну, прохаживаясь вдоль помойки с горстью камней в руках.Он пробовал «пощипать» прохожего в толпе на площади, но попался и чудом ушел от расправы.Есть хотелось так, что аж дурно становилось, и на четвертую ночь Бобби решился.Авось не заметят. Он быстренько. Залезет, возьмет деньги и назад.А в комнате Зубери было тепло. Даже жарко. Висела одежда запасная, сапоги с
ЭлисонВ один из дней, когда я мыла посуду после ужина, за моей спиной неслышно возникла Паола. Я так перепугалась от ее внезапного появления, что миску из рук выпустила – хорошо не разбила, она была глиняная, не деревянная.– Зачем так подкрадываться?– Прости, – она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы разобрать хоть слово. – Я… хотела посоветоваться.– О чем? – мой первый испуг прошел, зато вспыхнуло жгучее любопытство.Мой изначальный интерес к Паоло никуда не делся. Я понять не могла, как в фэйри уживается две настолько разные личности и до смерти хотела узнать о ней побольше.Я вот в детстве завидовала Саймону. И мечтала уметь превращаться в мальчика.– О твоем фэйри…Краснея и отводя глаза, Паола призналась, что у нее никогда не было мужчины:– Ты же понимаешь… с моей способностью это непросто.И Фе
Элисон– Ну, долго еще? – я нетерпеливо поерзала.– Не дергайся, а то рисунок ляжет криво, – нравоучительным тоном отозвался Фернанд.Я хихикнула:– Щекотно!Мягкое стило холодило кожу. По груди и шее уже вилось переплетение диковинных цветов и райских птиц, а сейчас Мефисто Великолепный заканчивал рисунок на щеке, настаивая, чтобы я держала голову запрокинутой. Я пыталась скосить глаза, чтобы рассмотреть результат, но безуспешно.– Такая красота получается! Просто сказка! – восхищенные комментарии Фэй заставляли ерзать еще сильнее.– Ну вот, готово! – объявил чревовещатель. – Держи зеркало!Я вцепилась в бронзовую ручку. Аааа! Из полированной глубины на меня смотрела нимфа! Сирена! Крупные серьги пляшут в ушах, пестрая шаль на плечах, волосы развеваются свободной гривой, фривольный лиф с декольте, что больше пристал девице из веселого квартала. И прич
– Ты изменилась, Элисон, – его голос прозвучал нежно. Мне отчаянно захотелось не спорить, а целоваться. – Когда ты стала такой мудрой?– Знал бы ты, сколько я об этом думала. Все мозги продумала. Вот чувствую, что-то неправильно, а понять что именно – не могу.– Хорошо, ты права, – неожиданно сдался фэйри. А я уже не надеялась его уговорить.Он встал передо мной на одно колено, словно я должна была посвятить его в рыцари, взял в каждую руку по клинку и скрестил их на груди:– Я, Рэндольф леан Фианнамайл, из клана Танцующих-с-Ветром, Мастер меча…Мне захотелось извиниться. Только что я была такая суровая, такая сильная, а стоило настоять на своем, как почувствовала себя виноватой.– … да будет тому залогом моя сила, а свидетелем меч и ветер, – он поглядел на меня. – Все, как ты хотела, Элисон.– Ты вправду выживешь?– Я сделаю все, что бу
ФранческаВещь, когда-то бывшая ошейником, лежит перед нами на столе. Вид у нее откровенно жалкий – кожа измусолена и пожевана, хуже, чем штора в гостиной. Серебряный оклад вокруг маленького камушка по центру почернел, а по самому камню теперь змеится трещина, разделяя его наискось.Элвин, прикрыв глаза, водит руками над артефактом, пытаясь оценить его состояние. Я сижу рядом и стараюсь даже дышать неслышно, чтобы не помешать ему.Если он… если мы… если это еще возможно восстановить артефакт…Боги, пожалуйста, сделайте, чтобы это было возможным!Потому что если не получится, то я…За этим «если не получится» была злорадная улыбка вечности. Время, которое собирает с людей свою дань. Старость, которая придет за мной, чтобы разлучить нас.Навсегда.Почему, ну почему я была такой идиоткой?! Почему попросила снять ошейник? Почему не спрятала потом его как следует?
ВанессаЭтот человек прибыл в Гринберри Манор после обеда. Спешился, отдал поводья конюху, отдал дворецкому визитку и проследовал в гостиную.– Ждите здесь, – важно объявил дворецкий. – Я извещу миледи.Ожидание затянулось, но гость не выказывал признаков беспокойства. Он неторопливо обошел комнату, осматривая изящную обитую сафьяном мебель, буфет с резной дверцей, шелковые обои. Порой на его молодом и довольно привлекательном лице мелькала одобрительная улыбка. Остановился у клавикорда, откинул крышку и наиграл двумя пальцами первые аккорды популярного романса.Увлеченный инструментом, он не видел, как в дверях замерла женщина. Болезненно худощавая, со следами былой красоты на лице, которые угадывались даже под слоем белил и румян. Несколько легкомысленное платье, куда более уместное на юной кокетке, чем почтенной вдове, спорило с заметной сединой в рыжих волосах.Прежде чем войти в гостиную женщина бросила корот
РэндольфПо безмятежной лазури небес проплывали легкие, кучерявые облака. День выдался не по-февральски теплым, и в воздухе уже вовсю ощущалась близость весны.– Отрадный денек, – усмехнулся в бороду старик Хэтч. – Ишь, как все осело.Запряженная в телегу мосластая лошаденка, лениво брела по занесенной снегом тропе. Добравшись до тенистого распадка между двумя холмами, куда не проникали солнечные лучи, она замедлила шаг, а после и вовсе встала, демонстрируя всем своим видом немощь перед силами природы.– Треклятый снег, – ругнулся Ник Картер и снова спрыгнул с телеги, чтобы очистить обода. – Кончай прохлаждаться, бездельник, и помоги мне. Иначе, видит Тефида, нам вовек не добраться до Фалькон нест. Или ты хочешь заночевать в окрестных лесах?Хэтч засмеялся тонким, скрипучим голосом:– Куда торопиться, старина? Можно подумать, монашки ждут тебя после того, как на прошлой неделе у них
Звук снизу заставляет меня слететь по лестнице. Я почти вбегаю в холл, уже не заботясь, чтобы демонстрировать показное равнодушие.– Почему тебя так долго не было?!– Дела, – буркает он, едва удостоив меня взглядом, и поднимается наверх, тяжело опираясь о стену рукой.Я смотрю ему вслед, задыхаясь от возмущения. Я так его ждала, а он… он…Первый порыв – устроить скандал, потребовать внимания, надуться. Но тут внутри меня словно вспыхивает ярко-красная надпись «Нельзя!». И где-то в глубине сознания появляется другая Фран – более спокойная, взрослая. Появляется, чтобы вполголоса заметить, что у Элвина тоже есть желания и потребности. Что он выглядит вымотанным до последней степени. Что мужественно терпел все последние недели мои капризы. Что, кажется, с ним сегодня случилось что-то в той части его жизни, о которой он так мало рассказывает. И что неплохо бы поддержать его, или хотя бы не быть такой зако
В надежде сбросить погоню, я трижды переносила нас между мирами. Преследователь не отставал. Несколько раз над головой свистели стрелы. Одна вонзилась в ель над моей головой и разлетелась ледяными брызгами.Мы перелетели холм. Внизу от основного тракта отходила узкая тропинка. Фэйри, не колеблясь, направил коня по ней. Обернувшись, я увидела черные силуэты преследователей и своры гончих в призрачном свете огромной, зависшей над холмом луны. Впереди, вырвавшись на два корпуса, скакал всадник-великан. Он запрокинул голову, увенчанную раскидистой кроной оленьих рогов, и протрубил в рог.Тропка была занесена снегом, и мы сразу потеряли скорость. Свистели ветки, норовя хлестнуть по глазам. Я пригибалась, стискивала немеющими пальцами край седла. Свет луны почти не проходил сквозь нависшие кроны. Правь лошадью я, все закончилось бы плачевно, но Рэндольф видел в темноте лишь немногим хуже, чем днем.Конь под нами хрипел, клочья пены стекали по морде, сиплые выдохи подс
– Я помню ее, – Стормур скривился и брезгливо, носком ноги, перевернул тело на спину тело Кьяры. – Воровка.– И какие же счеты у воровки к регенту Хансинорского двора? – поинтересовался я с обманчивой мягкостью.– Не твое дело.– Еще как мое. Из слов Блудсворда я понял, что ему даром не сдалась эта вендетта. И будь любезен, раз уж я спас твою никчемную жизнь, поделись соображениями: с какой стати служанке так ненавидеть тебя?Стормур выдержал мой взгляд в упор. На высокомерном лице не дрогнул ни единый мускул.– Я был в своем праве, Страж. Она и ее подельник собирались меня обокрасть.– О, вот, значит, как? Обокрасть? И что же ты сделал?Я бросил еще один взгляд тело Кьяры. Спускавшиеся по плечу женщины шрамы здорово напоминали следы от волчьих клыков.Регент пожал плечами:– Я был излишне милосерден. Натравил на них псов. Вор прикончил двух собак, тогда я прика
Говорят, к встрече с Хаосом невозможно подготовиться. Как невозможно предсказать во что инферно превратит живую плоть. Это у магии есть пределы, Хаос же не ведает границ. В Братстве не принято говорить об этом, но прикосновение инферно – самый жуткий тайный кошмар любого Стража.Я ждал боли. Ужаса, смертного холода, полной утраты себя…Ничего не было. Гудящий черный смерч сжался, охватил вскинутую руку. Вой стал выше, пронзительнее, протез кольнуло холодом, перчатка съежилась и истлела, словно ее разъело кислотой. Расширенными глазами я следил за тем, как черная воронка сжимается, втягиваясь в ладонь. Давно утраченная кисть пульсировала, посылая то ощущения невыносимого жара, то нестерпимого холода, то резкой и мучительной боли. То, что было и не было мною – паскудная лиана, проклятый подарочек из долины Роузхиллс, сейчас жило своей жизнью. И оно поглощало инферно. Жадно, как страдающий от жажды пьяница поглощал бы дармовый эль.Спазм боли све
Она не ответила, но попятилась, не отводя от меня взгляда. Искалеченная рука нырнула к поясу. Метательный нож замер в воздухе на том же месте, где только что была игла.– Неправильный ответ, – я взялся за рукоять, одобрительно покивал, отдавая должное балансировке и качеству стали, и бросил на стол, рядом с иглой. – Давай лучше признаем, что первая попытка вышла откровенно неудачной, и попробуем еще раз.Кьяра отступила еще на шаг и наткнулась на стену. Взгляд служанки отчаянно перебегал с предмета на предмет, смуглое лицо побледнело и стало серым.– Знаешь, я никогда не пытал женщин. Я в принципе не очень люблю пытать. Но делаю это неплохо.– Чего ты хочешь? – ее голос дрожал.– Все того же. Информация о твоем хозяине в обмен на мое покровительство. Улыбаешься? Зря. Я не «регентский холуй», как ты изящно изволила выразиться. И мое слово немало значит среди фэйри.Не знаю, почему мне так
В чувство меня привела резкая боль в левой руке. Я стиснул зубы, сдерживая стон, и попробовал открыть глаза. Не получилось. Я почти не чувствовал собственного тела, за исключением давно отрубленной руки, которая болела так, словно снова отросла и сейчас ее кто-то медленно поджаривал на огне.Но эта боль была благословением, она будила, не давала потеряться в беспамятстве. Я напрягся и снова попытался приподнять веки. Проклятье, это было все равно что толкать четырехсотфунтовый камень. Простейшее действие удалось только с третьей попытки.Первым, что я увидел, было лицо хромоногой служанки. Гримаса ненависти уже сплозла с него. Сейчас она рассматривала меня, чуть наклонив голову набок. Потом протянула руку к моей шее и извлекла тонкую черную иглу.– Опять не рассчитала дозу, – равнодушно сообщила она. – Ты должен быть без сознания. Но паралич – тоже хорошо.Я скорее догадался, чем почувствовал, как женщина взяла меня за руку. В поле