Бобби
Бобби не пошел бы так в Брикстон, но уж очень хотелось есть. Давно уже хотелось.
Последний раз он ел три дня назад, когда украл краюху хлеба у булочника. Впился пальцами в еще чуть теплый край, проломив пальцами корочку, вдохнул сладкий хлебный дух и сожрал свою добычу в один присест, урча, как дикий зверек.
После той удачи везение совсем оставило его. Даже надоевшие рондомионские голуби как будто разом покинули город, испугавшись февральских морозов. И Бобби, еще недавно кривившийся при мысли о вонючем голубином мясе, только сглатывал слюну, прохаживаясь вдоль помойки с горстью камней в руках.
Он пробовал «пощипать» прохожего в толпе на площади, но попался и чудом ушел от расправы.
Есть хотелось так, что аж дурно становилось, и на четвертую ночь Бобби решился.
Авось не заметят. Он быстренько. Залезет, возьмет деньги и назад.
А в комнате Зубери было тепло. Даже жарко. Висела одежда запасная, сапоги стояли у стены – хорошие крепкие. Ох и здоровый же Зубери был!
Бобби вспомнил разговорчивого тамерца и сглотнул противный комок, невесть отчего возникший в горле.
Постель с простынями. Бобби такой сто лет не видел. Не удержался – прилег на минуту. На покрывало, чтобы простыни не запачкать.
Кровать была мягкая. От белья пахло мылом и чистотой и Бобби, сам не зная почему, заплакал. Потом разделся, сбросив заскорузлую от пота и грязи одежду на пол, скользнул под одеяло, наслаждаясь прикосновением чистой ткани к коже.
И сам не заметил, как заснул, разморенный теплом и почти позабытым чувством безопасности.
– Вставай, спящий красавец, – голос был, как ушат ледяной воды на голову. Бобби открыл глаза и чуть не заорал от ужаса. Над кроватью нависал человек. Он сжал пальцы в кожаной перчатке на плече Бобби и слегка тряхнул.
За окном серело утро. Бобби перевел глаза на человека у постели и обмер от страха.
Не трактирщик это. Вон какая одежка дорогая, поди лорд. А может друг того, горбатого.
Одним рывком проскользнув подмышкой пугающего незнакомца, Бобби метнулся к окну, уже не заботясь об одежде. Живым бы уйти!
Ноги вдруг запутались, точно пока он спал кто веревку поперек комнаты натянул. Как тогда у Гарри, когда Бобби впотьмах пошел отлить и на подходе к отхожей яме споткнулся об оставленную неведомым шутником растяжку.
– Ну и куда ты собрался в таком виде, дитя природы? – насмешливо спросил мужчина, помогая ему подняться. – Я слышал, что прогулки на холоде омолаживают, но сомневаюсь, что тебе оно надо.
Ноги не слушались. Не желали идти и все тут.
– Сядь! – мужчина толкнул его на кровать, а сам опустился на стул рядом. – И прикройся.
Бобби с головой завернулся в одеяло и отполз к самому краю кровати. Было даже не страшно – тоскливо. Сколько ни бегай, не убежать. Сейчас этот лорд отволочет его к горбатому, чтобы тот мог превратить Бобби в чудовище…
– Вот интересно, – задумчиво продолжал мужчина. – Трактирщица клялась, что Зубери Неджес из рода Акх жил один и последние полтора месяца даже не появлялся. Тебе ведь знакомо это имя, не так ли?
Бобби поежился. Взгляд у незнакомца был пронзительный.
– Знакомо, – кивнул мужчина. – Как тебя зовут, малец?
– Бо… Бобби, – прошептал Бобби.
– Рассказывай, – велел страшный незнакомец. – Кто ты, что здесь делаешь. И откуда знаешь хозяина комнаты.
Бобби подумал и рассказал. А что скрывать-то?
Мужчина слушал. Иногда спрашивал. Только раз перебил, когда Бобби отвлекся и начал про Гарри рассказывать:
– Я не стражник, мне это неинтересно.
Не стражник – хорошо. Бобби приободрился. И не друг того графа, вон сколько вопросов про дом горбуна задал. Где находится, да сколько комнат, да где покои хозяйские, да как выглядел алтарь.
К концу допроса Бобби так осмелел, что высунул из-под одеяла не только нос, но и всю голову.
– Хорошо, – мужчина встал, прошелся по комнате. Отсчитал семь половиц от окна, поднял доску, выудив на свет тяжелый кошель, подбросил в руке. Бобби отвернулся, чтобы не смотреть на утраченное богатство.
И тут же шарахнулся от неожиданности, когда отправленный меткой рукой кошель приземлился рядом с ним на кровать.
– Тряпки твои… – мужчина пнул их носком сапога и поморщился. – Ладно, в приюте сожгут. Одевайся.
– З-з-зачем, – кошель был тяжеленным. Бобби в жизни столько денег в руках зараз не держал, хотя из домов бывало и более ценные цацки тащил.
Распустить бы завязки, да пересчитать монетки, но в присутствии незнакомца боязно.
Еще отберет.
– Поедешь со мной.
– Зачем?
Мужчина ухмыльнулся:
– Съем тебя на ужин.
ЭлисонВ один из дней, когда я мыла посуду после ужина, за моей спиной неслышно возникла Паола. Я так перепугалась от ее внезапного появления, что миску из рук выпустила – хорошо не разбила, она была глиняная, не деревянная.– Зачем так подкрадываться?– Прости, – она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы разобрать хоть слово. – Я… хотела посоветоваться.– О чем? – мой первый испуг прошел, зато вспыхнуло жгучее любопытство.Мой изначальный интерес к Паоло никуда не делся. Я понять не могла, как в фэйри уживается две настолько разные личности и до смерти хотела узнать о ней побольше.Я вот в детстве завидовала Саймону. И мечтала уметь превращаться в мальчика.– О твоем фэйри…Краснея и отводя глаза, Паола призналась, что у нее никогда не было мужчины:– Ты же понимаешь… с моей способностью это непросто.И Фе
Элисон– Ну, долго еще? – я нетерпеливо поерзала.– Не дергайся, а то рисунок ляжет криво, – нравоучительным тоном отозвался Фернанд.Я хихикнула:– Щекотно!Мягкое стило холодило кожу. По груди и шее уже вилось переплетение диковинных цветов и райских птиц, а сейчас Мефисто Великолепный заканчивал рисунок на щеке, настаивая, чтобы я держала голову запрокинутой. Я пыталась скосить глаза, чтобы рассмотреть результат, но безуспешно.– Такая красота получается! Просто сказка! – восхищенные комментарии Фэй заставляли ерзать еще сильнее.– Ну вот, готово! – объявил чревовещатель. – Держи зеркало!Я вцепилась в бронзовую ручку. Аааа! Из полированной глубины на меня смотрела нимфа! Сирена! Крупные серьги пляшут в ушах, пестрая шаль на плечах, волосы развеваются свободной гривой, фривольный лиф с декольте, что больше пристал девице из веселого квартала. И прич
– Ты изменилась, Элисон, – его голос прозвучал нежно. Мне отчаянно захотелось не спорить, а целоваться. – Когда ты стала такой мудрой?– Знал бы ты, сколько я об этом думала. Все мозги продумала. Вот чувствую, что-то неправильно, а понять что именно – не могу.– Хорошо, ты права, – неожиданно сдался фэйри. А я уже не надеялась его уговорить.Он встал передо мной на одно колено, словно я должна была посвятить его в рыцари, взял в каждую руку по клинку и скрестил их на груди:– Я, Рэндольф леан Фианнамайл, из клана Танцующих-с-Ветром, Мастер меча…Мне захотелось извиниться. Только что я была такая суровая, такая сильная, а стоило настоять на своем, как почувствовала себя виноватой.– … да будет тому залогом моя сила, а свидетелем меч и ветер, – он поглядел на меня. – Все, как ты хотела, Элисон.– Ты вправду выживешь?– Я сделаю все, что бу
– Проще тогда вернуться в Сэнтшим. Там тебя хотя бы защищает положение семьи.– Ну уж нет! В Гринберри Манор я не вернусь!Мы спорили второй день. В жизни не встречала никого упертее Рэндольфа! Он не повышал голос, не злился, просто в ответ на все мои выкрики повторял свои аргументы. Очень занудно и очень спокойно. Раз за разом.– Артисты на виду, это их работа. Если я нашел тебя, то Блудсворд, у которого гораздо больше возможностей, тем более сделает это.Вечером того же дня, когда фэйри появился в нашем лагере, он завел разговор об отъезде в Церу. Поначалу я подняла его на смех. Потом возмутилась. Потом испугалась, что он прав, и мне придется оставить гистрионов. Потом поняла, что он прав. Мы были слишком приметными, а у Блудсворда слишком много возможностей для поисков. Чудо еще, что Рэндольф нашел меня раньше.– Мы справимся с ним, – сказала я с интонациями балованного ребенка. – Ты не видел, как Тильда кидае
ЮнонаОтто умирал долго.Юнона смотрела, как он корчится, как ползет к двери – ноги уже отказали и паралич медленно подбирался к сердцу. Поначалу он взывал к ней, умолял позвать лекаря. Потом перестал.Она не двигалась. Ждала, наблюдая, как его выворачивает, как он пытается позвать на помощь слуг слабым голосом. Если те и слышали какие-то стоны из комнаты пленницы, предпочли сделать, что ничего не происходит. Также, как делали это весь месяц.Ждала в надежде, что вот-вот придет чувство успокоение, что полный ненависти ледяной ком в груди растает.Но покоя не было, как не было и торжества.Только брезгливая жалость и усталость.Когда Отто закрыл глаза и в комнате больше не слышалось его хриплого дыхания, она отворила окно, чтобы хоть немного выпустить тяжелый и кислый запах пота и рвоты.Смерть от дегтярки грязна и мучительна. Лекарю следовало лучше следить за своими пузырьками с настойками. А Отто не пить
В чувство меня привела резкая боль в левой руке. Я стиснул зубы, сдерживая стон, и попробовал открыть глаза. Не получилось. Я почти не чувствовал собственного тела, за исключением давно отрубленной руки, которая болела так, словно снова отросла и сейчас ее кто-то медленно поджаривал на огне.Но эта боль была благословением, она будила, не давала потеряться в беспамятстве. Я напрягся и снова попытался приподнять веки. Проклятье, это было все равно что толкать четырехсотфунтовый камень. Простейшее действие удалось только с третьей попытки.Первым, что я увидел, было лицо хромоногой служанки. Гримаса ненависти уже сплозла с него. Сейчас она рассматривала меня, чуть наклонив голову набок. Потом протянула руку к моей шее и извлекла тонкую черную иглу.– Опять не рассчитала дозу, – равнодушно сообщила она. – Ты должен быть без сознания. Но паралич – тоже хорошо.Я скорее догадался, чем почувствовал, как женщина взяла меня за руку. В поле
Она не ответила, но попятилась, не отводя от меня взгляда. Искалеченная рука нырнула к поясу. Метательный нож замер в воздухе на том же месте, где только что была игла.– Неправильный ответ, – я взялся за рукоять, одобрительно покивал, отдавая должное балансировке и качеству стали, и бросил на стол, рядом с иглой. – Давай лучше признаем, что первая попытка вышла откровенно неудачной, и попробуем еще раз.Кьяра отступила еще на шаг и наткнулась на стену. Взгляд служанки отчаянно перебегал с предмета на предмет, смуглое лицо побледнело и стало серым.– Знаешь, я никогда не пытал женщин. Я в принципе не очень люблю пытать. Но делаю это неплохо.– Чего ты хочешь? – ее голос дрожал.– Все того же. Информация о твоем хозяине в обмен на мое покровительство. Улыбаешься? Зря. Я не «регентский холуй», как ты изящно изволила выразиться. И мое слово немало значит среди фэйри.Не знаю, почему мне так
Говорят, к встрече с Хаосом невозможно подготовиться. Как невозможно предсказать во что инферно превратит живую плоть. Это у магии есть пределы, Хаос же не ведает границ. В Братстве не принято говорить об этом, но прикосновение инферно – самый жуткий тайный кошмар любого Стража.Я ждал боли. Ужаса, смертного холода, полной утраты себя…Ничего не было. Гудящий черный смерч сжался, охватил вскинутую руку. Вой стал выше, пронзительнее, протез кольнуло холодом, перчатка съежилась и истлела, словно ее разъело кислотой. Расширенными глазами я следил за тем, как черная воронка сжимается, втягиваясь в ладонь. Давно утраченная кисть пульсировала, посылая то ощущения невыносимого жара, то нестерпимого холода, то резкой и мучительной боли. То, что было и не было мною – паскудная лиана, проклятый подарочек из долины Роузхиллс, сейчас жило своей жизнью. И оно поглощало инферно. Жадно, как страдающий от жажды пьяница поглощал бы дармовый эль.Спазм боли све