Я заглядываю в его глаза, и внутри что-то обрывается. Это как балансировать на краю бездны, как ждать чего-то желанного и жуткого в полушаге от точки невозврата.
Память разворачивает веер с сотней картин из нашего общего прошлого. Слишком отрывистые и короткие, они проносятся так быстро, что я не успеваю их осмыслить.
Близость Элвина странно действует на меня. Чувствую себя слабой, но в этом ощущении нет привычного и ненавистного бессилия. Я вдруг понимаю: любит он меня или не любит, а управлять им не получится. И не надо, наверное. Может, и к лучшему, что он сильнее? Может, мне не стоит его бояться?
И словно извне кто-то вкрадчивым шепотом вкладывает в голову мысль, как ядовитую колючку.
– Ты ведь не меня на самом деле любишь, а ее! Ту Франческу!
Его брови взлетают вверх в гримасе преувеличенного удивления:
– Да здравствует раздвоение личности?!
– Я просто похожа. То же лицо и тело…
– Тот же вредный характер и ослиное упрямство, – подсказывает он.
– Но я не знаю языков. И забыла юриспруденцию.
– Проклятье, ты права! На кой ляд мне сдалась жена, которая ни гриска не смыслит в законах?
– Я серьезно!
– И я серьезно, – а сам улыбается, гад. – Я знаю только одну Франческу Рино.
Вот и спорь с ним.
Но от его нежелания отступиться становится так тепло на душе. И хочется стать ласковой и послушной – теплым воском в его руках.
– Думаешь, это навсегда?
Он отвечает сразу. Так, словно уже все обдумал и решил:
– Зависит от того, чего ты сама хочешь. Если согласишься, я что-нибудь придумаю. Попробую прижать князя Севруса, чтоб он сдох, сукин сын. Пусть вернет все, как было.
– А если не получится?
Пожимает плечами:
– Тогда и будем думать. Не надо превращать задачу в проблему.
Его спокойный прагматизм заставляет меня завистливо вздохнуть. Я не умею так – всегда хочу все и сразу.
– Я… иногда вспоминаю что-то, – с трудом признаюсь я.
Он вздрагивает и сжимает объятия так, что становится больно дышать.
– Что именно, Фран.
Запинаясь, я пересказываю сегодняшний сон – не сон.
– Фасала, – задумчиво говорит Элвин. – Побережье Срединного моря. Горы, оливы и черепахи размером с праздничное блюдо. Мы жили там чуть больше месяца.
Утыкаюсь носом ему в шею, вдыхаю его запах и признаюсь – шепотом, чтобы не расплакаться:
– Я чувствую себя обворованной.
– Я тоже.
Настенные часы отзываются на повисшие в воздухе слова скорбным перезвоном.
Рэндольф
– Договор был на три боя, – тяжело сказал Рэндольф.
Сегодня человек суетился больше обычного и вертел в руках небольшой абак, щелкая туда и обратно косточками.
– Понимаешь, какое дело, приятель?! Мне пришлось потратиться. Крупно потратиться, чтобы о тебе заговорили. За арену опять же заплатить. Да и порезал ты Скотти зря – был же договор без увечий. Четыре золотых пришлось отступного ему выплатить…
– Можешь вычесть их из моей награды.
Чарли осекся, покосился на него и продолжил:
– Понимаю, да. Остается всего восемь золотых, так? Это мало, приятель. Совсем мало. Слушай, ну какие три боя?! Разве это деньги? О тебе только-только заговорили! На тебя ставят. Пять к одному, я не шучу! Представляешь, сколько денег мы сможем получить, если ты продуешь следующий поединок.
Деньги… куски штампованного металла, которую люди договорились считать ценностью и охотно меняют на еду и услуги.
– Мне не нужно больше денег.
Человек прищурился:
– Я знаю, что тебе нужно, приятель. Третьего дня ты расспрашивал о девице, верно?
– Это мое дело.
Словно почувствовав, как напрягся собеседник, Чарли успокаивающе вскинул руки и шире раздвинул губы. Так, что улыбка на его лице стала походить на оскал:
– Тише, тише, приятель! Да не следил я за тобой! Ну кто так расспрашивает – сам посуди! Через полчаса весь город в курсе был. И мне донесли, да. Я же должен знать, чем занимается мой лучший боец, – он снова нервно щелкнул косточками на абаке. – Ты лучше послушай, что я скажу! Ты – фэйри, ни сопли в наших человеческих делах не понимаешь, да еще и с ворами общаться не умеешь. Состаришься раньше, чем найдешь свою девчонку, – Чарли пренебрежительно хмыкнул.
– Ты хочешь что-то предложить? – спорить с правотой Бруизера было бы глупо. Рэндольф и сам понимал, что делает что-то неправильно. В ответ на расспросы люди замыкались или пытались осыпать фэйри оскорблениями.
Оскорбления, как и похвалу, Рэндольф пропускал мимо ушей одинаково равнодушно. Отчего-то это особенно злило собеседников.
– Хочу, – Чарли оживился. – Ты остаешься еще на две недели. А я за это время попытаюсь узнать о твоей девчонке. Идет?
Две недели…
Каждый день без Элисон был мучителен, и только ночи приносили освобождение вместе со снами. Он погружался в эти сны, как в ласковые воды моря. Раньше они всегда уносили в прошлое. К полуденному лугу, нагретому камню менгиров – маленькое королевство Роузхиллс для троих.
Сейчас во снах поселилось пение метели и огонь в очаге, бисеринки пота на груди, искаженное от страсти лицо, жалобные стоны, будящие безумные, опасные, незнакомые ранее желания. Служить, овладеть, поклоняться, присвоить, отдать ей все, сделать ее своей…
От воспоминаний мутилось сознание, он просыпался в пустой постели и везде был ее запах. Иллюзия, морок, сводящий с ума.
Ночи утешали, но тем горше было возвращаться утром к опостылевшей реальности. Не спасали тренировки и медитации, что-то ныло, болело в груди, требовало найти ее – сейчас, немедленно, узнать что с ней, защитить… И лишь звуки неслышной никому кроме Рэндольфа музыки, что звучали теперь каждый день, помогали держаться, ободряли и шептали – жива.
– Неделя, – сказал Рэндольф.
– Эй-эй! За неделю я могу не успеть. Нет, давай две. Как раз в конце следующей приезжает чемпион из Рондомиона. Этот бой будет…
– Полторы, – Рэндольф встал, показывая, что дальнейшие торги не имеют смысла.
В глазах человека мелькнуло странное выражение:
– Годится, – охотно согласился он.
КьяраГосподин поставил ногу в стремя, окинул на прощание Кьяру внимательным взглядом, оставившим неприятное ощущение, что темный маг отлично осведомлен, что именно она задумала.– Вернусь к обеду, моя верная Кьяра. Меню на ваше усмотрение.– Хорошо, Мастер.Она постояла на крыльце, вслушиваясь в цокот копыт по брусчатке.Уехал.Вряд ли вернется раньше вечера, разговор с воровским бароном – дело небыстрое. Это если маг еще сумеет добиться, чтобы его заказ приняли, а его самого – выслушали.Впрочем, Кьяра достаточно узнала своего господина, чтобы быть уверенной – этот добьется.Жаль рыжую Элисон. Где бы она ни пряталась, ей не удастся скрыться, если горбун сумеет найти общий язык с воровским дном.Жаль, но всем не поможешь.Кьяра неслышно спустилась в подвал. Замерла у двери в дальнюю камеру, унимая мелкую нервную дрожь.Неужели она действительно сделает это?
РэндольфТрибуны и навес содрогнулись от слаженного вопля сотен глоток. Фэйри зажал «рану» в боку и упал. Дисциплинированно, как учили.Чарли поморщился. Вот ведь – дубина ушастая. Нет бы покачнуться сначала, сделать шаг назад, поиграть. Никакого чувства момента. Тьфу.На лице победителя вместе с торжеством отображалось недоумение, словно он сам не мог понять, как сумел взять вверх, но тупить или изображать цацу, как любил делать длинноухий, тот не стал. Вскинул меч и прокричал что-то ликующее. Зал ответил. Возмущенно орали проигравшие, от них летели оскорбления и упреки. Восхищенно – рискнувшие поставить, вопреки всем победам новичка, на неплохого, но в целом-то заурядного бойца.Вторых было меньше раз в пять, если не в семь. Чарли довольно прищурился, мысленно подсчитывая прибыль.Носилки с «пострадавшим» уже унесли, на арену высыпали работники, чтобы засыпать пятна крови свежим песочком, а зри
ЮнонаОн раздевал ее медленно, лаская дыханием и покрывая поцелуями каждый дюйм освобожденного от одежды тела. Поставил ногу себе на плечо и медленно скатал чулок, прижался губами к ямке под коленкой, поднялся выше, чуть царапнув плохо выбритой щекой нежную кожу с внутренней стороны бедра. Юнона выгнулась, запустила пальцы в его волосы и застонала, отдаваясь умелым прикосновениям его языка и своим фантазиям.Она почти не лгала, когда отвечала на ласки. Лишь представляла на месте Отто другого... Других. Своих любовников – всех, сколько их ни было за последние годы. Изменяла Отто прямо здесь, будучи с ним.Это был миг ее горького торжества. Тайная месть.Отто так старался загладить вину… Порой ей даже становилось его жаль, и она упивалась этой жалостью, смешанной с легким презрением не меньше, чем мыслями о мести.Если бы он только был чуть более безумным.Она вскрикнула, подалась навстречу его пальцам и услышала
ЭлисонБеда пришла неожиданно. Мы третий день как прибыли в город Иль-де-Шьян, успели дать только одно представление и планировали задержаться до конца недели. На ночь глядя, Паола осознала, что шкодливый мальчишка, живущий в ее душе, требует праздника, и отправилась на поиски сомнительных удовольствий. Вернулась под утро, в женском теле, непривычно мрачная, отказалась от завтрака и, вместо того, чтобы завалиться дрыхнуть, пошла говорить с Ринглусом.Палатка – не лучшее убежище для тайных разговоров. Тонкая ткань не хранит секретов. Особенно если один из собеседников кричит на весь лагерь.– Я сказал – нет! Ты идиот, но ты взрослый идиот! – никогда раньше я не слышала, чтобы Ринглус повышал голос.Ответ Паолы был неразборчив.– Нет, именно идиот. А впрочем, не важно. Пусть будет идиотка. Мы и так постоянно вытаскиваем твою задницу из неприятностей, которые ты на нее собираешь. Ты слишком любишь нарыват
Барон отпустил Паоло, наградив на прощание еще одним пинком. Словно из-под земли возник большой ящик, с успехом заменивший стол, и два поменьше, вместо стульев. Фернанд извлек стаканчик и кости, бандит придирчиво оглядел их и, хмыкнув, признал годными.Я следила, как они выкладывают принадлежности для игры, как стряхивают с ящика несуществующие пылинки, и не могла до конца поверить, что моя жизнь и свобода сейчас станут заложниками слепого случая. И если сейчас Фернанд проиграет, мне некого будет винить в происшедшем, кроме самой себя.Пошли первые броски. Я не знала правил и могла только догадываться о смысле происходящего по реакции моих товарищей, а они, как назло, нацепили ровные, бесстрастные лица, словно Фернанд играл на пару рваных башмаков.На костях мелькали сердца, кинжалы, монеты, змеи, розы и черепа.– Ах ты, сука, – не сдержался воровской барон, и мое сердце заколотилось часто-часто. Неужели мы выиграли?– Чистое везе
В спину ударил треск, плеск воды и грохот бревен о бревна. Потом Ринглус грубо пихнул меня, требуя уступить место. Я с облегчением подчинилась и поползла смотреть, что там твориться сзади.Берег был чист. Там, где минуту назад стоял неновый, но вполне крепкий мост, теперь дорога обрывалась прямо в реку. Обломками гнилых зубов в темной бурлящей воде высились опоры, лед на месте бывшего моста истаял, ноздреватые края полыньи крошились, шли трещинами. Наши преследователи вылетели на холм и осадили лошадей. Такого они явно не ожидали.– Получилось! – в полном восторге заорала я, ощущая себя полностью причастной к этой победе. Кто, как не я, правил повозкой?! – Ринглус, они отстали! А что ты сделал с мостом?– Плюнул в него. И не радуйся, дитя, – голос коротышки был напряжен и мрачен. – Они спустятся ниже и перейдут по другому мосту. Или по льду. Мы выиграли всего пару часов. А лошади почти без сил.– Может, им надоест
ЭлисонВпервые за почти месяц, что я провела с гистрионами, мы заночевали под крышей. Гостеприимной крышей маленького шельтера. В отличие от меня фэйри то ли чуяли, то ли знали, как искать прибежище для путников. Мы свернули с тракта ровно там, где надо, и вышли к домику, как по ниточке, не плутая.В очаге потрескивали дрова, булькал ужин, шел по кругу мех с вином. Мы говорили громко, взахлеб, перебивая друг друга и хохоча. Пережитое напряжение отпускало неохотно. Огонь бросал желтые и красные отблески на лица существ вокруг, и я чувствовала с ними такую тесную, неразрывную связь, такую близость, словно они и были моей настоящей семьей. Сейчас слова Рэндольфа о том, что узы побратимства сильнее кровного родства, ощущались, как непреложная истина.Раскрасневшийся Паоло, гундося в опухший нос, рассказывал что-то смешное и ужасно пошлое. Я давно потеряла нить повествования, но присоединялась к взрывам общего смеха и влюбленно смотрела на лица друзе
БоббиБобби не пошел бы так в Брикстон, но уж очень хотелось есть. Давно уже хотелось.Последний раз он ел три дня назад, когда украл краюху хлеба у булочника. Впился пальцами в еще чуть теплый край, проломив пальцами корочку, вдохнул сладкий хлебный дух и сожрал свою добычу в один присест, урча, как дикий зверек.После той удачи везение совсем оставило его. Даже надоевшие рондомионские голуби как будто разом покинули город, испугавшись февральских морозов. И Бобби, еще недавно кривившийся при мысли о вонючем голубином мясе, только сглатывал слюну, прохаживаясь вдоль помойки с горстью камней в руках.Он пробовал «пощипать» прохожего в толпе на площади, но попался и чудом ушел от расправы.Есть хотелось так, что аж дурно становилось, и на четвертую ночь Бобби решился.Авось не заметят. Он быстренько. Залезет, возьмет деньги и назад.А в комнате Зубери было тепло. Даже жарко. Висела одежда запасная, сапоги с